Страница 17 из 20
– Что случилось? Ты белый, как лист бумаги. Не заболел?
– Устал я, старшина, пришлось искать КП. Они далеко ушли. Обратно шёл по полосе обороны, где совсем нет снега.
– Что? Говоришь, далеко продвинулись?
– Нет! Наши продвинулись всего на три километра, а вот соседи слева на шесть-семь километров. – Я снял варежки, протёр иней и пот с лица и стал развязывать лыжи. – Мне надо быстро занести срочный пакет для полковника и отдать сержанту.
– Давай зайдём вместе, – сказал старшина и зашагал в сторону землянки. Я пошёл за ним.
В это время сержант Аристов что-то писал. На другой стороне на нарах, укрытых плащ-палаткой, сидел и тихонько дремал Игнат Макарович.
– Велели вручить срочно, – сказал я, положив пакет на стол перед сержантом и развязывая узел на капюшоне маскхалата.
– Собирайся, Макарыч! К полковнику побежишь ты! – приказал сержант, разглядывая пакет. Он быстро зарегистрировал принесённый мной пакет. А я присел к старшине.
– Говорят, что соседи хорошо продвинулись вперёд. Тебе далеко пришлось идти? – спросил сержант, не отрываясь от письма.
– КП полка отсюда в километрах семнадцати-восемнадцати. Мне пришлось идти, обходя минные поля. Прошагал на лыжах все двадцать.
В это время в землянку вошёл только что вернувшийся с задания Галушкин.
– Задание выполнено, товарищ сержант, а вот это передали с четвёртого отделения, – отрапортовал он сходу и положил перед сержантом целую кипу пакетов. Потом подошёл ко мне и сел рядом.
– Как у тебя дела? Сегодня ты запоздал малость. Я тут тебе принёс обед, – сказал Галушкин, показывая на котелок.
– За это спасибо! Сегодня так устал, – поблагодарил я и начал рассказывать о своих делах. Не успел промолвить и пару слов, как сержант крикнул:
– Ты почему до сих пор сидишь, Макарыч? Я же сказал готовиться, на тебе даже шинели нет!
– Что тут готовиться! Почему он сам его не занёс? – сказал Макарыч, указав взглядом на меня, продолжая сидеть.
– Ты что? Порядков не знаешь? Все пакеты сначала регистрируются в ПСД. Потому я и принёс его сюда, – ответил я сердито.
– Игнат Макарыч! Как это у тебя язык поворачивается? Человек прошёл на лыжах более сорока километров, был на передовой. А ты сидишь тут и торгуешься. Я об этом буду докладывать командиру взвода.
В эти минуты в моём сознании пробежали разные мысли. На бессовестность этого человека хотелось дать отпор как-то по-другому. Куда делась моя усталость?! Я соскочил с места и одним прыжком оказался около сержанта. Схватил пакет, громко и сердито отрапортовал:
– Разрешите мне самому отнести полковнику пакет! А ты, Макарыч, беги на кухню, а то можешь опоздать.
С такими словами я за считанные секунды уже был у двери. Старшина и сержант, не ожидавшие такого, удивлённо смотрели друг на друга. А я быстрым шагом направился в штаб.
Когда я вернулся, в ПСД находился младший лейтенант Егоров.
– Товарищ младший лейтенант, разрешите доложить!
– Докладывайте!
– Боевое задание выполнено, товарищ младший лейтенант. Доставленный со штаба полка пакет вручён начальнику штаба. Разрешите идти на обед!
– Молодец Рахимов! Объявляю благодарность!
– Служу Советскому Союзу!
– Иди, Рахимов. Подкрепись и отдохни, – сказал младший лейтенант. Затем повернулся к старшине. – Товарищ старшина! Сегодня освободи Рахимова от наряда. Вместо него пусть идёт Максимов.
– Слушаюсь, товарищ младший лейтенант!
В землянке все громко обсуждали сегодняшние события во время ужина. Как всегда, старшина вычистил свой карабин раньше всех, а Павлов, Утишев и Вислогузов всё ещё копошились с карабинами.
Тут в дверях показался Иван Галушкин. В ПСД он недавно, примерно с месяц. Мне как-то не доводилось познакомиться с ним поближе. В первые дни его пребывания я находился у командира дивизии. Поговаривали, что ему летом дадут мотоцикл. Прошло совсем немного времени, как мы стали друзьями. Когда я задерживался, он для меня всегда брал ужин. Он готов был помочь во всём. Таким отношением я очень дорожил. Вот и на этот раз, понимая мою усталость, он подошёл ко мне. Я с радостью вручил ему свой котелок, попросил, чтобы он в один положил на двоих кашу, а в другой чай.
– Сегодня праздник, надо бы отметить. У меня есть чай и сахар.
– Очень хорошо. Вместе и попьём. Моя матушка тоже любит чай, – ответил Иван, вставая с места.
Дружинин, Вислогузов и Иван втроём ушли на кухню, а Василий Иванович принялся топить печку. Он был сегодня дежурным.
– Вот, мы всё принесли! В честь праздника придётся и песню затянуть, – сказал Вислогузов и поставил котелки на край плиты.
– Неужели? Не зря сегодня у меня чесались губы! – обрадовался Утишев и бесшумно спрыгнул с нар, криво расставив ноги, протирая руки стал крутиться возле стола. Он достал с полки кружки и поставил их на стол. В его выражении лица было безграничное веселье. – Эх, в честь праздника скатерть бы ещё постелить, ладно уж, после войны будем стелить, – бурчал он сам себе под нос. После этого он сел на скамейку, которую мы смастерили из колышков, и с обстоятельной деловитостью спросил: – Так, сколько нас?
Он только начал считать количество кружек и людей, как в землянку вошли Павлов и Максимов.
– Все собрались, товарищ старшина, – доложил он, окинув его взглядом.
Старшина подошёл к столу и стал разливать из фляги в кружки «наркомовскую норму». Ещё раз проверив, всем ли одинаково налито, позвал всех к столу.
– Давайте, парни, выбирайте, какая кружка кому нравится! – сказал старшина, когда мы все встали вокруг стола. – Товарищи, поздравляю всех с 25-летием Красной Армии! За победу!
– Чтобы с победой вернуться домой!
– За победу!
Когда все пожелания были высказаны, в землянке стало тихо. Кто-то хлебом, кто-то кашей начал закусывать и за едой о чём-то говорить.
Неожиданно для всех старшина достал фляжку, которая висела у него на ремне, и сказал:
– Не спешите доедать кашу, оставьте на закуску.
У наездников в эти минуты засветились глаза.
– Вот, молодец! – сказал Вислогузов, пожелал Дружинину всяческих благ и крепкого здоровья.
– Поднимите кружки, товарищи! Выпьем за наши большие победы в юбилейном году, за те, которые ждут в будущем. Давайте! – продолжил старшина, сдерживая волнение.
– Давайте и за прошедшие победы и будущие великие победы, – сказал я, поворачиваясь к Ивану.
После того как мы лихо опрокинули последний глоток из кружки, каждый принялся опустошать свой котелок. Не было ничего вкуснее этой пшеничной каши с тушёнкой! Было лишь слышно, как звенят ложки по дну котелков.
Всё-таки спиртное делало своё дело: по всему телу пробежало тепло. Землянка наша тоже оживилась. Бойцы стали рассказывать друг другу разные истории, начались воспоминания. У всех развязались языки.
В этот вечер даже Утишев поделился своими воспоминаниями. Мы его ни разу не прерывали, слушали и хохотали от его приключений. Василий Иваныч умел своей речью приковывать внимание слушающих.
Прозвучал приказ первым встать на пост Максимову. Когда он ушёл, мы продолжили слушать воспоминания Василия Иваныча.
Помнишь? В прошлом году…
– Помните, как в прошлом году отмечали день Красной Армии? – продолжал рассказывать Утишев, раздавая всем бумагу для заворачивания махорки, – каждому по сухарику и по одному черпаку бульона. Мы это тогда называли супом. А какой был этот бульон! Такой прозрачный, что Калугу можно увидеть. На весь котелок даже ложки пшена не наловишь. А про сто граммов «наркомовских» и говорить нечего.
– Были такие дни. Но мы не падали духом, верили! – добавил Дружинин.
– Да! Мы даже в такие времена не теряли надежду. Тогда мы только что прибыли на станцию Фаянсовая. Продукты возили из Москвы, находящейся за сто восемьдесят километров. Продуктами обеспечивали батальон всего шестью повозками. Этот путь они проходили за целую неделю. Много ли они могли привезти? Продукции должно было хватать на два дня, а мы растягивали на неделю. По-другому нельзя было. При отступлении немцы сжигали, разрушали всё. Железные дороги были выведены из строя. И зима была тогда снежная. Дороги заметены, машины не могли проехать. К концу марта, когда дороги размыло, наши дела ещё больше ухудшились.