Страница 18 из 20
В один из таких дней меня с Павлом Ильичом отправили в штаб армии. Не думайте, что мы поехали верхом на лошадях. Тогда наши лошади находились в стойлах. Им тоже пришлось не сладко. Они настолько были обессилены, что если ложились, то не могли встать. Бедных животных приходилось поднимать самим. К тому же их было всего три. А когда совсем не стало корма, пришлось одну лошадь заколоть. В дорогу собрались с вечера. Решили выйти пораньше, по холодку, пока снег не начнёт таять и не появится вода на дороге. Хотя утро было морозное, но под ногами проваливался снежный наст. Мы видели, как речки на низинах заполнены водой. В некоторых местах казалось, что можно пройти, но иногда мы проваливались по пояс в ледяную воду. В первый день, погружаясь в ледяную кашу, смогли пройти двадцать километров. Наконец мы дошли до какой-то деревни и решили там переночевать. Сил не было дальше идти, промокли до костей. Остановились у одинокой женщины. Дома у неё было холодно, печка не затоплена. Мы были настолько усталые, что не смогли бы даже выдернуть нитку с иголки. Но как тут одинокой женщине не поможешь. Поставили свои вещмешки, сняли шинели и пошли пилить дрова. Пила не наточенная, ржавая. Делать нечего! Нарубили ей дров, недели на две хватит. Хозяйка поблагодарила нас, натолкала в печь дрова и разожгла огонь. Мы с Павлом сели напротив огня и стали сушить насквозь промокшую одежду. Мучил голод, а у нас кроме нескольких сухариков и пятидесяти граммов сухой колбасы ничего нет. И эта норма рассчитана на завтрашний день. На обратную дорогу продукты мы должны были взять в штабе армии. Хозяйка дома понимала наше состояние. В угли она положила несколько картофелин.
– Вы уж меня простите! Угостить вас нечем, – сказала женщина, протирая слёзы. – Сами видите, проклятый немец всё отобрал, что не мог унести, сжёг.
Она положила перед нами по две картошки, от которых поднимались тонкие струйки пара. Мы были бесконечно рады этому. Разрезали кусок колбасы, сухариков на всех поровну поделили, не забыли и про хозяйку. Её счастью не было конца. Рано утром мы снова тронулись в путь. По дороге нам встретился старик. По всему было видно, что он хорошо знает эти места. Его и стали расспрашивать, как нам двигаться дальше.
– Ох уж эта весенняя дорожка! Сможете ли дойти до Сухиничи в такое время? – тяжело вздохнул дед. – Проклятая война, ничего не поделаешь! Через реку Неплоть, наверное, моста уже нет. А вода вышла из берегов, воды в этом году много. Вам надо пройти через железную дорогу. Даже если взорван мост, там пройти можно. Нелегко будет одолеть этот путь. На дамбе железной дороги давно снега нет, идите по ней. А там рукой подать до вашего места назначения.
Мы так и поступили, вскоре вышли на дамбу железной дороги. По ней не было никакого движения. Немцы при отступлении всё подряд сожгли и разрушили. Сердцу становилось больно и холодно от увиденного зрелища: мосты разрушены, железная дорога взорвана, кругом искорёженный металл рельсов, разворочены шпалы, видимо, паровоз протащил их. Одно было хорошо, не надо идти по пояс в ледяной воде. Весеннее солнце стало подниматься вверх, разгоняя сумерки. Тронулся ветерком воздух. От тёплых лучей стала одолевать дрёма. Мы почувствовали предельную усталость. Казалось, что даже шинель стала тяжеленной. А карабин с патронташем, сумки, фляжки вообще тянули книзу. В эти минуты хотелось упасть и хотя бы чуть-чуть подремать. К тому же хотелось есть. Чтобы не поддаться усталости и голоду, шагали, опираясь на палки. Наконец показалась река, про которую говорил дед. Река уже вышла из берегов, лёд поднялся, низины от берегов по обе стороны заполнены водой. Просто так не перебраться. Для мирного времени – красивый вид, залюбуешься. Нам надо во что бы то ни стало перейти на другой берег. Долго не думая, решили, что надо попробовать пройти по железнодорожному полотну, которое упало вниз после взрыва. Осторожным шагом направились на тот берег. Осталось метров пятнадцать – двадцать до середины, как дальше не было даже шпал. Идти было невозможно. Тогда Павел предложил:
– Давайте возьмёмся за ажурные металлические края моста и попробуем пройти, повиснув на руках.
Я с мальчишеской удалью повис первым. Уже через несколько метров мои руки обессилели, и я готов был упасть вниз. Остановился и говорю Павлу:
– Ты половчее, давай ты иди впереди.
– Ты чего испугался? Не видишь? Если упадёшь, внизу мягкий снег. Не бойся!
И вправду, под мост метель намела толстый слой снега.
– Может, спрыгнем и пойдём по снегу, а потом снова поднимемся на железнодорожное полотно? – предложил снова Павел.
– А если под снегом талая вода? – засомневался я.
– Проберёмся как-нибудь, или на четвереньках проползём, или перекатимся. Воды же сверху не видно, значит, можно перекатываться, – не унимается Павел.
Так мы и сделали. Сначала, держась за железные сваи, спустились вниз, потом я взял в руки карабин и покатился в сторону противоположного берега. Метров двадцать – тридцать катился. Когда остановился, мне казалось, что всё вокруг кружится. Осторожно привстал, чтобы не провалиться, снова держась за железные сваи, забрался на полотно. Смотрю, Павел ушёл вперёд от меня метров на пять-шесть. Он стал тянуться к краям моста, руками не достаёт. Тогда он подпрыгнул, чтобы ухватиться. Обессиленные руки не смогли удержать, и он полетел назад на сугроб. Рыхлый снег не выдержал тяжести и провалился под ним. Павел оказался по пояс в воде. К счастью, я был недалеко. Но в такие минуты наступает растерянность. Если слезть к нему – утонем вместе, и так он до руки дотянуться не может. Делать нечего, взял карабин и протянул его дулом к нему.
– Держи двумя руками! – кричу ему. А он вытаращил на меня свои глаза, стоя в воде, орёт что есть мочи:
– Убери быстро свой карабин!
А я никак не пойму в чём дело. Что его так взбесило?
– Убери, говорят тебе! Застрелишь ведь! – закричал он снова, покрывая меня матом, одновременно отталкивая дуло карабина в сторону.
Я только теперь понял, в чём дело. Лёг на железное полотно и стал безудержно хохотать.
– Ты обезумел, что ли? Здесь человек тонет, а он ржёт! Убери дуло, тебе ещё раз говорю. Подай что-нибудь другое!
Сдерживая хохот, я кое-как выговорил:
– Ты сам ненормальный! Пустого карабина боишься!
На этот раз я протянул ему приклад. А он всё ещё не торопится хвататься за него. Продолжает кричать:
– Патроны убрал?
– Да убрал я, убрал Фома неверующий! Если не хочешь вылезать – так и скажи!
– Но-но! Не шути! Держи крепче! – взмолился он, наконец. Кое-как я вытащил его из ледяной воды. Стоя в реке, он так отяжелел! С его одежды рекой текла вода.
Дальше шли молча. Дойдя до другого конца моста, Павел заговорил, присаживаясь на вывороченные взрывом шпалы:
– Надо бы раздеться и выжать одежду. Меня начинает пробирать дрожь. Иначе я простужусь.
– Надо было дольше стоять и спорить. Вовсе не смог бы я тебя оттуда вытащить. Дождался, пока вся вода не впитается. Как камень был тяжёлый. Еле поднял я тебя!
– Ты слышал когда-нибудь пословицу: «Ружьё один раз в год само стреляет»? То-то и оно! А ты мне дуло карабина прямо в лицо подставил.
– Что, по-твоему, я должен был тебе дать? Я же оттуда убрал все патроны. Не я же провалился. Зачем полез туда, откуда невозможно дотянуться? Был бы сейчас сухим.
– Ладно, ладно! Прости, если обидел, – сказал Павел, разматывая свои портянки.
Так на мосту пришлось подсушиться. Выжали всё: намокшие портянки, брюки, даже подол шинели, откуда вода текла ручьём. Затем свернули махорку, затянулись пару раз и снова двинулись в путь. Запах талого снега напомнил нам о еде, но запасов практически нет. Осталось на один раз покушать. Специально оттягиваем время обеда, чтобы успеть подальше пройти. Решили отобедать ближе к вечеру.
Шагаем по разрушенной железной дороге, по искорёженным шпалам. Если встречается уцелевшее железнодорожное полотно, радуемся, как мальчишки, идти веселее становится. Когда доходим до разрушенных участков, ругаемся, материм фрица. Так мы прошагали часа полтора. Вскоре дошли до какой-то станции. Здесь тоже побывали немцы. Развороченные глыбы бетона, корявые обломки стен, закопчённые печные трубы, между ними перемешаны обугленные балки, доски, кирпич, среди них перекрученная вывеска. По ней мы поняли, что эта станция называлась «Пробуждение». Когда мы подошли к этим развалинам, увидели, что человек десять военных и несколько человек в гражданской форме занимаются ремонтом железной дороги.