Непринятый финал

Шепард встретила здесь многих из тех соратников, которых потеряла, и не только погибших во время противостояния со Жнецами, но и тех, кого унесли кровавые стычки с батарианцами в Скилианском пределе, и даже тех, кого она знала до того, как стала солдатом. Она видела всех, кто оставил в её сердце хоть какой-то след. Встречи с одними превращались в долгие разговоры по душам, а другие лишь мелькали на пороге бара, улыбались и кивали, здороваясь. Шепард также отвечала им кивком, но этот бесхитростный жест всякий раз отзывался глубоко внутри волной тепла и умиротворения.

Только двое не приходили сюда. Те двое, которых Шепард отчаянно хотела увидеть. Те двое, с которыми она стольким хотела бы поделиться! Те двое, которых она когда-то потеряла слишком внезапно и жестоко, чтобы окончательно смириться с их гибелью даже спустя многие годы. Те двое, которые не придут, пока она не окажется в этом месте навсегда – это Шепард чувствовала с отчаянной ясностью, как чувствовала и их незримое греющее присутствие по ту сторону порога. Оно порождало в душе нежность и грусть. А ещё понимание того, что всё правильно, что некоторые встречи возможны лишь тогда, когда она сама будет готова подвести окончательный итог.

Но пока до этого было далеко. Это понимала Шепард, и понимали все те, кто был рядом. Они не говорили об этом вслух, но когда бывший коммандер замирала на полуслове и подолгу смотрела на дверной проем, неизменно закрываемый легкой, колышущейся на ветру тканью, никто не удивлялся и не окликал её, призывая продолжить разговор. Да, они понимали. А ещё им некуда было спешить.

В основном Шепард общалась с теми, кого знала лично, но однажды в бар пришла турианка, которую Шепард никогда не видела прежде. Однако, она поняла, кто это, раньше, чем та успела сделать пару шагов.

Женщина была статной и высокой, в её осанке и манере держаться чувствовались достоинство и твердость, а в глазах – таких же голубых, как у Гарруса – читалась мудрость и огромный жизненный опыт. Они остались при ней, хотя все остальные признаки возраста и былых недугов ушли в небытие вместе с телесной оболочкой. Наверное, именно так выглядела Рифана в тот день, когда отец Гарруса впервые её увидел и понял, что теперь всё в его жизни изменится.

— Рифана Вакариан, - сказала она, протягивая руку. Голос у матери Гарруса оказался мелодичным и бархатистым, даже мягким, пожалуй, хотя это была особая, турианская мягкость, которая не равнялась ни слабости, ни податливости.

— Я… вас узнала, - Шепард пожала руку, надеясь, что вспыхнувшая неловкость не слишком сильно отражается у неё на лице. Ни одни из её прошлых отношений не доходили до стадии знакомства с родителями, и, учитывая, что семья Гарруса была довольно консервативна, Шепард закономерно предполагала, что такое знакомство – не лучшая из идей. Но, если подумать, «познакомиться с матерью возлюбленного в загробном мире» как раз соответствует степени общего безумия их отношений. Эта мысль вызвала у неё улыбку и позволила немного расслабиться. – Рада с вами познакомиться, сожалею только, что при таких обстоятельствах.

Рифана коротко, вибрирующе рассмеялась и махнула рукой.

— Да брось, место отличное, компания приятная и выпивка всегда нужной температуры, - в голубых глазах сверкнули искры лукавства, и чопорность отступила на второй план, показывая другую сторону её личности. – Там всё было бы сложнее. К тому времени, как вы с Гаррусом познакомились, я уже была больна, а мой муж – тот ещё упрямец, так что даже реши сын нас представить – глупые условности всё бы усложняли.

— Если так посмотреть, вы правы.

Отвечая ей, Шепард отметила, с какой неповторимой, теплой интонацией Рифана упоминала мужа. В её голосе причудливо переплелись беззлобная насмешка, поверхностное недовольство его упрямством и огромная любовь, пронесенная через всю жизнь.

Я тоже так хочу, - подумала Шепард, устраиваясь на любимом месте поудобнее. Последние годы её жизни были тяжелыми, порой – совершенно невыносимыми, как казалось. Но благодаря Гаррусу они были в чем-то и самыми счастливыми, самыми яркими и наполненными самой отчаянной, самой желанной надеждой.

Если бы всё было кончено, Шепард довольствовалась бы воспоминаниями, наслаждалась бы ими всё время, пока ей пришлось бы его ждать здесь, но сейчас, когда был шанс вернуться – она не могла быть скромной в своих мыслях, и услышав эти простые, но столь выразительные интонации в голосе его матери, она не могла оттолкнуть вереницу видений, тут же вспыхнувших перед внутренним взором. В них была мирная жизнь бок о бок с ним, сотни и сотни дней, которые они проведут вместе, сотни и сотни ситуаций, которые они разделят. Смех, слезы, объятия, порой – горячие ссоры и ругань, а вслед за ними не менее горячие примирения. Веселые вечера, полные детских дурачеств, и серьезные ситуации, в которых они будут стоять бок о бок и понимать друг друга с полувзгляда, как обычно.

Я скучаю по тебе…

Пальцы Шепард скользнули по покрытой замысловатой вязью поверхности палавенского браслета. Ощущение прохладного металла на коже всегда помогало успокоиться и сосредоточиться. Оно обещало комфорт и создавало призрачную иллюзию того, что Гаррус всё ещё рядом с ней, стоит за плечом, как в старые добрые времени, и вот-вот отпустит какую-нибудь шуточку…

— Я вижу, он всё же решился, - голос Рифаны вырвал Шепард из задумчивости, и она поспешно отдернула руку.

— Решился? Что вы имеете ввиду?

— Этот браслет, конечно же, - Рифана продолжала улыбаться, время от времени прикладываясь к трубочке только что налитого коктейля.

— Риф, может, оставишь это им двоим, раз у неё есть шанс туда вернуться? – без особой надежды в голосе поинтересовался Найлус, которого ситуация явно веселила.

— Может, она и не вспомнит, когда вернется, - отмахнулась Рифана и вновь сосредоточила внимание на Шепард. – Этот браслет очень «палавенский», ты же заметила? Сталь и серебро, характерный орнамент, общая форма. Очень узнаваемая вещица.

— Да, конечно. В чем подвох? – Шепард улыбнулась, хоть двое турианцев явно знали больше, чем она, это её сейчас не тревожило и не раздражало.

— У нас есть обычай, связанный с украшениями из родных мест, - пояснил Найлус, смешивая что-то в шейкере. – Если речь о двух турианцах с Палавена, то под родными местами подразумевается более локальная местность, а вот если партнер из колониальных миров или вовсе откуда-то извне – то предпочтительно что-то классически палавенское. Такое, знаешь, молчаливое признание, - его мандибулы раскрылись в усмешке.

— И столь же молчаливая демонстрация того, что ты уже занята, - коротко рассмеялась Рифана. – Для других турианцев, разумеется.

Шепард опешила. Ей тут же вспомнилось, как она порой ловила на себе удивленные взгляды турианцев, когда появлялась где-то на пару с Гаррусом и не была при этом упакована в броню с ног до головы. Она даже и не задумывалась о браслете, он занимал привычное место на запястье, так, как будто был создал специально для него. Тогда ей казалось, что удивление продиктовано тем, что простые встречные узнают их и удивляются, увидев «знаменитостей», коими они стали из-за пропаганды Альянса, а знакомые – вроде Примарха или генерала Ораки, прошедших Войну Первого Контакта, – всё никак не могут привыкнуть, что человек и турианец могут сработаться настолько хорошо, что станут почти продолжением друг друга.

Теперь все эти взгляды приобрели и ещё один оттенок смысла.

Шепард уткнулась в свой коктейль, чтобы сдержать неуместный смех. Это было слишком по-детски, но ей всё равно было весело. И ужасно хотелось залезть в голову к Паллину, например, чтобы узнать, что же он думал, когда видел их, ведущих себя столь непринужденно.

И – надо же! – никто ей не сказал, насколько этот браслет меняет представление о них как напарниках, а ведь они достаточно времени провели на той же Цитадели, где уж точно кто-то знал. Хотя может…

— А если бы я была на Палавене на экскурсии и сама купила бы такой браслет, просто как сувенир?