Страница 27 из 29
Еще одним традиционным для тюрко-монгольских обществ сбором являлись «подарки», которые подданные регулярно преподносили монарху в знак своего уважения и преданности. В Бухаре, как мы помним, такие подарки («токсун тартук») формировал и направлял ко двору бек. Но поскольку, как отмечалось выше, наместники в хивинских регионах не обладали значительной властью, то обязанность готовить такие подарки возлагалась на местных родоплеменных предводителей у узбеков и выборные власти (аксакалов) у сартов [Муравьев, 1822б, с. 82–83]. Помимо подарков от населения всех подвластных хану областей, практиковалось подношение подарков различными группами подданных – например, такие подарки должны были вручать чиновники, которые сами жалования не получали и, в свою очередь, жили на подношения и взятки с населения [Данилевский, 1851, с. 137; Кун, 1873, с. 188].
Наконец, местное население за счет собственных средств должно было содержать расположенных в их местностях медресе и ханские резиденции, что тоже предполагало регулярное отчисление средств на эти нужды [Данилевский, 1851, с. 138].
Налоги обычно взимались в Хиве осенью, после сбора урожая, собирали их представители местного самоуправления – аксакалы и кетходы, которые сдавали их налоговым чиновникам, состоящим в введении диван-беги [Калмыков, 1908, с. 54].
К числу основных повинностей в Хиве относилась воинская, которая, как уже отмечалось, распространялась на узбеков и на кочевых ханских подданных и не касалась сартов. Оседлые жители должны были выставлять одного конного и полностью вооруженного воина на 1 тыс. человек. Жалованья он не получал, но за участие в походах воинам вручалось по 5 тилля, компенсировались павшие лошади и, по усмотрению диван-беги, вручались награды – чаще всего халаты[86] [Вамбери, 2993, с. 107; Данилевский, 1851, с. 137; Abbott, 1884b, p. 289].
Другой массовой повинностью была чистка рек, каналов и арыков. Каждую осень для запруживания Амударьи и чистки водоемов привлекались тысячи ханских подданных из числа узбеков, сартов и каракалпаков. Обычно их численность составляла порядка 6 тыс., но в необходимых случаях существенно увеличивалась до 20 тыс., в том числе и за счет государственных рабов [Афанасьев, 1915, с. 33; Кун, 1873, с. 185; Стеткевич, 1892, с. 403; Хива, 1873, с. 110 (5)]. Примечательно, что этот труд не только не оплачивался, но еще и сами ханские подданные должны были вносить по 20 коп. в день на содержание ханских надсмотрщиков за работами [Костенко, 1873, с. 163]. Чиновники также находили возможность нажиться на этой повинности: они включали в списки вдвое больше лиц, чем требовалось для работы на самом деле, и потом позволяли «лишним» «откупиться» от ее несения; на русские деньги сумма такого откупа составляла порядка 18 руб. [Икс, с. 74–75].
По воле ханов могли вводиться дополнительные налоги, либо меняться ставки уже существовавших. Кроме того, путаницу создавало отсутствие государственной статистики: центральные и региональные власти не знали точной численности населения, поэтому были вынуждены опираться на некие предположительные и усредненные данные. Так, ко времени установления российского протектората в 1873 г. считалось, что в ханстве 60 тыс. домов, 300 тыс. оседлых жителей и около 0,5 млн кочевников, и именно из этих цифр исходили власти при исчислении налоговой базы [Венюков, 1873, с. 49].
Среди подданных Хивинского ханства были различные кочевые народы – казахи, туркмены, каракалпаки. Особенности их политической и социально-экономической истории неоднократно исследовались историками Центральной Азии, при этом основными источниками в рамках таких исследований являются чаще всего документы «местного» происхождения, т. е. акты ханских канцелярий, судебные (казийские) решений, финансовые ведомости и т. д. Эти документы нередко содержат информацию, не отражающую реальную правовую ситуацию в том или ином ханстве, а порой и идеализирующую особенности отношений ханской администрации с кочевниками. Записки путешественников, на наш взгляд, более объективно характеризуют особенности отношений кочевых народов с центральными властями ханства и оседлым населением.
Наиболее широкой автономией пользовались казахские подданные хивинских ханов, что во многом объяснялось обстоятельствами их перехода под власть Хивы и политическими интересами монархов этого государства. Казахи Младшего жуза, уже в первой трети XVIII в. признавшие подданство Российской империи, в начале XIX в. стали в большом количестве откочевывать в пределы Хивинского ханства из-за реформ, проводимых российской администрацией в Казахстане в целях урезания властных полномочий местной элиты и в конечном счете упразднения традиционных институтов власти и управления. Соответственно, хивинские ханы, претендовавшие на власть над Младшим жузом, видели в представителях казахской элиты, принявших их подданство, инструмент для достижения своей цели и, конечно же, всячески старались подчеркнуть намерение сохранить прежние институты власти – в первую очередь власть ханов и султанов из рода Чингис-хана, а также влиятельных родоплеменных вождей-биев. И если в Казахстане под властью Российской империи (в Среднем и Младшем жузах) институт ханской власти был упразднен в 1822–1824 гг., то среди хивинских казахов он сохранился до начала 1870-х [О слухах, 2016, с. 688]. При этом ханы казахов утверждались в своем достоинстве волей хивинского монарха.
Номинально ханы, а также влиятельные султаны и бии у казахов, признававшие власть Хивы, обладали всей полнотой власти над своими подданными и подчинялись напрямую хивинским монархам. Более того, власти Хивы старались в какой-то мере интегрировать их и в сановную иерархию ханства, жалуя почетные титулы и должности, приглашая принимать участие в официальных придворных церемониях и проч. Так, капитан П. Никифоров и поручик М. Аитов, посетившие Хиву с дипломатической миссией в 1841 г., вели переговоры не только с ханом Алла-Кули, но и с казахскими правителями – султанами Каип-Гали и Джангази и с пятью биями [Залесов, 1862, с. 76–77]. Купец Абросимов, побывавший в Хиве в 1848 г., также упоминает, что на приеме у хана он видел трех казахских султанов [Абросимов, 1873, с. 364]. Н.П. Игнатьев и М.Н. Галкин, участники посольства в Бухару и Хиву 1858 г., упоминают влиятельного казахского бия Азбергена, который считался влиятельным советником хивинского хана по вопросам взаимоотношений с русскими и русско-подданными казахами [Галкин, 1868а, с. 177–178; Игнатьев, 1897, с. 92].
Впрочем, сами же российские дипломаты отмечают, что представители казахской элиты Хивы непременно задавали им вопрос о возможности возвращения под власть России и прощении за свою антироссийскую деятельность. Информаторы российских пограничных властей из Казахской степи и непосредственно из Хивы сообщали, что хивинские власти жестко контролировали казахских ханов, султанов и биев, нередко держали их под арестом и даже в заключении. В сочетании со сведениями путешественников эта информация подтверждает, что статус казахов (в том числе и представителей рода Чингизидов) в Хивинском ханстве не являлся «режимом наибольшего благоприятствования», и их возможности были во многом ограничены.
Многочисленные туркменские племена признали подданство Хивинского ханства еще в первой четверти XVIII в. (впервые на них попытался опереться в борьбе со своими политическими противниками еще хан Ширгази (1715–1728)), а вскоре они заявили о себе как о самостоятельной политической силе: Г. Тебелев, сообщая о событиях 1741 г. в Хиве, упоминает о туркменских родоплеменных предводителях, которые как раз приблизительно с этого времени стали наравне с рядом узбекских аристократических кланов участвовать в борьбе за власть и поддерживать тех или иных претендентов [Из истории, 1939, с. 220]. Еще в конце XVIII в. они были достаточно независимыми и даже на равных вели переговоры с Россией и другими соседними государствами, предлагая себя в качестве посредников в отношениях с Хивинским ханством [Габлиц, 1809, с. 94–95]. Однако к XIX в. туркмены уже были достаточно плотно интегрированы в его политико-правовое пространство. И если казахские подданные, по замыслу ханов Хивы, должны были бы содействовать постепенному распространению их власти на Казахстан, подвластный Российской империи, то туркмены играли куда большую роль во внутренней политике ханства.
86
А. Вамбери упоминает, что в зависимости от «подвигов» на войне халаты разного качества именовались четырехглавыми, двенадцатиглавыми, двадцатиглавыми и сорокаглавыми. Речь идет о количестве вражеских голов, срубленных каждым награжденным [Вамбери, 2003, с. 107–108].