Страница 26 из 29
Мы не случайно объединили в рамках одного параграфа анализ сведений путешественников о центральных и региональных органах власти. Дело в том, что четкого административно-территориального устройства в Хивинском ханстве не было [Данилевский, 1851, ч. 133], и очень часто номинальными правителями административно-территориальных единиц являлись придворные сановники, тогда как реальная власть принадлежала совсем другим лицам.
Так, вышеупомянутый мехтер формально являлся ханским наместником над хивинскими владениями к югу от Амударьи, а куш-беги (или диван-беги) – над владениями к северу от реки [Базинер, 2006, с. 354; Данилевский, 1851, с. 133; Килевейн, 1861, с. 104][83]. Естественно, прямого руководства этими территориями они не осуществляли, а контролировали наместников отдельных городов и областей, а также сборщиков налогов.
Соответственно, региональную власть формально представляли хакимы (градоначальники), назначавшиеся на должности указами-фирманами хана из числа лиц, лично ему известных и в ряде случаев даже имеющих возможность передать должность по наследству. Согласно А.Д. Калмыкову, наместники могли называться и беками, и хакимами: первые являлись членами правящей династии, вторые – представителями сановных семейств [Калмыков, 1908, с. 56]. И в самом деле, в первые десятилетия правления династии Кунгратов ханы практиковали назначение в качестве наместников ключевых городов и областей своих родственников – братьев, сыновей и т. д. Так, в 1810-х годах в Ургенче правил старший брат Мухаммад-Рахима I, позднее в Хазараспе – инаки, братья ханов Мухаммад-Рахима и Алла-Кули [Муравьев, 1822б, с. 32; Субханкулов, 2007, с. 210; Abbott, 1884b, р. 279].
Для управления на местах они имели в подчинении наибов («участковых») и юзбашей (сотников). Однако фактически все эти начальники не обладали высокими полномочиями по сравнению с бухарскими беками и зачастую лишь номинально осуществляли контроль за правопорядком в городах и селениях, где располагались их резиденции [Данилевский, 1851, с. 133–134; Стеткевич, 1892, с. 210–211]. Реальным влиянием в регионах пользовались предводители родоплеменных подразделений узбеков, туркмен, казахов, которые здесь проживали. Они обладали всей полнотой власти – недаром путешественники характеризуют их как «князей», хотя и отмечают, что формально они подчиняются и оказывают всяческое почтение хакимам, назначенным ханом, не говоря уж о самом хане и высших сановниках [Сыроватский, 1873, с. 142].
В разные времена власть этих предводителей настолько возрастала, что некоторые из них позволяли себе провозглашать свои владения независимыми, а себя – ханами. Особенно ярким примером является г. Кунград (в русских источниках также именуемый «Аральским владением»[84]), который только в XIX в. трижды выходил из-под власти хивинских ханов. В начале XIX в. независимость провозгласил его потомственный правитель Тура-Суфи, который был убит наемниками хана Мухаммад-Рахима I в 1817 г., однако чтобы сделать свой контроль над Кунградом более легитимным, хан решил жениться на его дочери [Муравьев, 1822б, с. 42–43; Субханкулов, 2007, с. 216–217] (см. также: [Данилевский, 1851, с. 106]). В 1856 г. приаральские каракалпаки провозгласили ханом казахского султана Зарлыкаторе [Килевейн, 1861, с. 102]. А в 1858 г. независимым владением объявил Кунград внук вышеупомянутого Тура-Суфи – Мухаммад-Фана, также провозгласивший себя ханом и даже введший при своем дворе те же должности, что в Хиве – мехтера, есаул-баши и проч. Лишь в следующем году хивинскому хану Сейид-Мухаммаду удалось привлечь на свою сторону представителей кунградской знати, убивших узурпатора, и восстановить контроль над городом, вновь прислав туда своего наместника [Бутаков, 1865; Килевейн, 1861, с. 103–104].
Низовыми административными единицами являлись каумы (ко-умы), или «приходы», при мечетях, соответственно, их возглавляли либо имамы, либо мирабы (руководители ирригационных работ), аксакалы над 2–3 каумами и, наконец, старшины-кетходы в каждой кауме. Такие представители местного самоуправления избирались населением, причем в зависимости не от возраста или благосостояния, а от личных качеств. Формально результаты таких выборов утверждались наместником или судьей-казием, которые, к тому же, должны были сообщить о них в Хиву [Калмыков, 1908, с. 53, 56; Стеткевич, 1892, с. 211].
В отличие от Бухары, где власти различного уровня имели возможность контролировать жизнь населения, в Хиве централизация была гораздо меньше, и нередко ханам приходилось идти на компромисс, ослабляя контроль над регионами, чтобы сохранить их в составе своих владений хотя бы номинально.
§ 3. Правовой статус различных групп населения
Децентрализация власти в Хиве и зависимость самих ханов от родоплеменной знати были связаны с многонациональным составом населения в ханстве – в отличие от Бухары, где основное население составляли узбеки и таджики, а остальные, как мы уже отмечали, представляли собой «меньшинства», не игравшие существенной роли в жизни эмирата. В Хивинском ханстве ситуация была совершенно иной: в число ханских подданных входили одинаково многочисленные народности, каждая из которых обладала особым статусом.
Традиционно всей полнотой прав в Хивинском ханстве обладали две нации – узбеки и таджики, в соответствии со среднеазиатской традицией именовавшиеся сартами[85]. Хотя к XIX в. их правовой статус фактически сравнялся, узбеки все еще продолжали считать себя потомками завоевателей и, соответственно, ставили себя выше сартов, демонстрируя более воинственный дух и меньшую склонность к занятию ремеслами и торговлей [Базинер, 2006, с. 349–350; Муравьев, 1822б, с. 68–69; Хива, 1873, с. 110 (5)].
Такой самоидентификации способствовали сами же хивинские ханы, которые, как отмечали путешественники, всячески старались демонстрировать свою принадлежность к узбекскому народу, проявляя это и в образе жизни, и в одежде, и в манерах поведения. Соответственно, поначалу они отдавали узбекам предпочтение при назначении на высшие государственные и придворные должности (которые, впрочем, тем пришлось делить с могущественными туркменскими вождями) [Moorcroft, 1841, p. 507; Abbott, 1884a, p. 88, 97]. Однако со временем, как уже отмечалось, ханы стали предпочитать влиятельным родоплеменным предводителям собственных выдвиженцев, и уже Е.Б. Килевейн, побывавший в Хиве в 1858 г., писал, что большинство сановников являлись сартами, за исключением кушбеги – ханского родственника, который был узбеком [Килевейн, 1861, с. 105–106].
Именно узбеки и сарты являлись основными плательщиками налогов и исполнителями повинностей. При этом узбеки имели иммунитет в отношении некоторых налогов, поскольку несли воинскую повинность, от которой сарты, в свою очередь, были освобождены.
Основным налогом в Хивинском ханстве была так называемая подать с котла. Путешественники соотносили ее с подушной податью в Российской империи, однако она имела свою специфику. Поскольку единицей обложения считался именно котел, из которого ели члены семьи, то налогоплательщики находили возможность избегать ее уплаты различными способами. Проще всего было, конечно, не иметь котла вообще – правда, в таком случае сам подданный хана, как правило, не считался полностью самостоятельным, поскольку зависел от работодателя [Муравьев, 1822б, с. 79]. Но и лица, имеющие собственные источники дохода, также не желали платить эту подать, поэтому весьма часто члены одной крупной семьи – например, братья, уже создавшие собственные семьи и жившие отдельно – для еды собирались вместе и ели из одного котла [Стеткевич, 1892, с. 194].
Другие налоги взимались с различных групп населения. Так, крестьяне-земледельцы платили подать с земли – «салгут», составлявший, в зависимости от достатка, 1–3 тилля в год и, конечно же, предусмотренный шариатом харадж с урожая. Скотоводы платили зякет, который, в отличие от подобного в Бухаре, не зависел от поголовья скота, а взимался именно с продаваемого излишка: 2 руб. (1/2 тилля) с коровы или лошади, 25 коп. с барана [Базинер, 2006, с. 256; Данилевский, 1851, с. 135–136; Кун, 1873, с. 188]. С городского населения взимался налог с каждого дома, составлявший, в зависимости от достатка плательщика от 1/2 до 3 тилля в год [Базинер, 2006, с. 356; Abbott, 1884b, р. 288]. От уплаты налогов было освобождено только духовенство и профессиональные воины – нукеры. Но если даже потомки пророка Мухаммада и его сподвижников (сейиды, ходжи и шейхи) занимались земледелием или ремеслом, то они платили те же налоги, что и другие представители этих профессий, и освобождались только от салгута и несения повинностей. Нукеры же, напротив, должны были содержать за свой счет определенное количество дополнительных воинов для ханской армии на случай походов и проч. [Базинер, 2006, с. 355; Стеткевич, 1892, с. 202, 203].
83
Нельзя не увидеть в этом делении сходство с двумя кушбеги (бухарским и гиссарским) в Бухарском эмирате и, соответственно, тюрко-монгольскую традицию деления владений на два «крыла».
84
См. подробнее: [Почекаев, 2015а].
85
Нельзя не отметить, что и сегодня термин «сарт» представляется не до конца определенным, поэтому неудивительно, что и путешественники XIX – начала XX в. по-разному характеризовали сартов Средней Азии. Так, например, М.Н. Никольский и Ж. де Понтеве де Сабран упоминают и таджиков, и сартов – последних он считает исключительно городскими жителями [Никольский, 1903, с. 16; Ponteve de Sabran, 1890, р. 288–289]. В.П. Панаев вообще считает, что сарты – это собирательное название узбеков и таджиков [Олсуфьев, Панаев, 1899, с. 146]. А.С. Стеткевич же склонен считать сартов отдельным «племенем арийского происхождения» [Стеткевич, 1892, с. 195–196].