Страница 20 из 29
Несмотря на то что после установления протектората российские власти постоянно настаивали на закрытии подобного рода тюрем, из записок путешественников, побывавших в Бухаре даже в 1910-е годы, становится ясно, что их усилия не увенчались успехом. Тюрьмы так и остались символом сохранения в Бухаре системы средневековых наказаний.
§ 6. Семейно-правовая сфера
Семейно-правовые отношения в Бухарском эмирате, в отличие от охарактеризованных выше сфер правоотношений, не получили широкого освещения в записках путешественников, что, несомненно, связано с принципом закрытости семейной жизни мусульман для всех посторонних, а для иностранцев и иноверцев – в особенности. Тем не менее некоторые авторы уделили внимание и этой сфере, записав свои наблюдения и полученные от информаторов сведения. Но сразу стоит отметить, что малодоступность информации о семейной жизни стала причиной того, что в записках разных путешественников приводятся сведения, практически противоречащие друг другу.
Так, Ф. Ефремов отмечает, что развод в Бухаре очень прост: «И буде жена не полюбится мужу, то скажет: “мне тебя совсем не надобно”, а буде дом собственный его, то жен из него выгоняют, после чего дни через два или три женятся на другой. И ежели в том несогласии дойдет до суда, то и суд скажет, что ежели жена не полюбилась, можно жениться на другой» [Ефремов, 1893, с. 144]. Т. Бурнашев дает совершенно другую картину: «Если муж не имеет к своей жене супружеской склонности, то наказывается духовным покаянием, иногда же и телесно… Они [женщины. – Р. П.], приходя к судье, снимают башмак с правой ноги и кладут его перед ним, оборотя вверх подошвою. Судья знает уже, в чем состоит дело, и потому, не тревожа стыдливости просительницы, тот же час посылает за виновным, делает ему пристойный выговор и старается советом или наказанием обратить к порядочной жизни и восстановить согласие между мужем и женой». Сообщает он также, что за супружескую неверность могли приговорить к смертной казни [Бурнашев, Безносиков, 1818, с. 92][60].
Впрочем, автор начала XX в., М.Н. Никольский, сообщает сведения, близкие к информации Ефремова: развод, и в самом деле очень простой, для его совершения мужу достаточно выразить соответствующее желание. Правда, дипломат тут же оговаривает, что при заключении брака в Бухаре принято заключать соглашение между родственниками жениха и невесты о том, что если муж захочет развестись не по вине жены, он должен будет выплатить ей неустойку, размер которой часто настолько велик, что может разорить мужа. Таким образом, мужьям приходится хорошенько подумать, прежде чем принимать решение о расторжении брака [Никольский, 1903, с. 32]. Итак, женщины Бухарского эмирата, как видим, могли сами или через своих родственников защищать свои интересы в суде – это дает основание полагать, что, наряду с шариатом, в семейно-правовых отношениях сохранялись и элементы обычного тюрко-монгольского права, в соответствии с которым женщины обладали достаточно широкими личными и имущественными правами.
Это нашло отражение и в том, что порой жены правителей играли значительную роль в политической жизни Бухары. Даже при таком властном и жестоком эмире, как Насрулла (1827–1860), получившем от подданных нелицеприятное прозвище «Мясник», это имело место: немецкий миссионер Д. Вольф сообщает, что выходец из Афганистана Абдул-Самут-хан добился при этом эмире высокого поста в армии и политического влияния благодаря поддержке жен Насруллы [Wolff, 1846, р. 239].
Вместе с тем даже в начале XX в., т. е. уже в период пребывания Бухары под российским протекторатом, женщины в эмирате были менее свободны в своих действиях, чем в других восточных государствах (например, в том же Хивинском ханстве, как будет показано ниже), практически не выходили из дома и не общались с посторонними. Требование для женщин закрывать лицо от посторонних сохранялось вплоть до падения эмирата в 1920 г., с открытыми лицами могли ходить только бухарские казашки, девочки туркменки до девяти лет, а также нищенки любого возраста и женщины легкого поведения [Гаевский, 1924, с. 22–23; Крестовский, 1887, с. 281; Никольский, 1903, с. 30–31].
Жениться на мусульманке мог только такой же мусульманин. Если еврей или индус влюблялся в мусульманку, и она отвечала ему взаимностью, единственным способом избежать наказания за посягательство на «правоверную» и добиться семейного счастья становился официальный переход иноверца в ислам. В таком случае эмир мог засвидетельствовать обращение «неверного» и даже сам ходатайствовал перед родственниками потенциальной невесты, чтобы они выдали за него дочь [Moham Lal, 1846, р. 130].
Несмотря на такую строгую регламентацию семейной жизни, эмир, как «глава правоверных», имел право вмешиваться и в эту сферу правоотношений своих подданных. По сведениям Д. Вольфа, по воле того же эмира Насруллы «великий мулла» (вероятно, кази-калян или шейх-ул-ислам) объявил, что монарх является пастырем, а его подданные овцами, что дает ему право взять себе в жены любую женщину в эмирате – даже замужнюю, поскольку он в силу своего положения для нее то же, что муж [Wolff, 1846, р. 236–237]. Такое явное вмешательство в семейную жизнь подтверждает абсолютный характер власти бухарского монарха, который своей волей мог отменить или изменить даже принципы мусульманского права, которое им самим объявлялось единственным законом в эмирате[61].
Аналогичным образом действовали и беки в своих владениях. Взять в наложницы дочь любого жителя подвластного им региона было обычной практикой. В.Н. Гартевельд подробно описал случай, когда кулябский бек потребовал себе в гарем дочь одного дехканина (зажиточного земледельца). Не желая отдавать дочь в наложницы, родители отправили ее к родственникам, а сами наутро стали плакать, что их дочь утонула. Бек, узнав об этом, обвинил семью в том, что они нарочно утопили дочь, чтобы не отдать ему, приказал выпороть все семейство и наложил на него штраф в 3 тыс. тилля, которого семья, конечно, выплатить не смогла и потому была взята в кабалу и выведена на рынок. Дочь, узнав о происшедшем, вернулась, бросилась к беку и стала умолять его помиловать родных, но он ей отказал. Тогда она, и в самом деле, утопилась. А когда эмиру пожаловались на действия бека, монарх ему сделал выговор «за шалости» [Гартевельд, 1914, с. 116–120] (см. также: [Юсупов, 1963, с. 47–48]).
§ 7. Правовой статус национальных и религиозных меньшинств
Особое внимание российские дипломаты и исследователи уделяли положению национальных и конфессиональных меньшинств, поскольку рассчитывали на их прорусскую ориентацию и поддержку реформ в Бухаре.
Узбеки, в силу традиции считавшиеся потомками завоевателей Средней Азии, номинально продолжали являться привилегированной частью населения, хотя уже к середине XIX в. фактически уступили ведущую роль в политике персам, в торговле – таджикам[62] и отчасти евреям [Глуховской, 1869, с. 67; Клемм, 1888, с. 4–5; Матвеев, 1883, с. 33; Покотило, 1889, с. 486; Стремоухов, 1875, с. 678]. Но если мусульмане, как местные (таджики), так и выходцы из других стран (арабы и даже бывшие рабы-персы) – могли добиться значительных успехов в государственной и деловой жизни, то в отношении немусульман существовали весьма жесткие ограничения.
Самым главным из них было взимание предусмотренного шариатом налога с «неверных» – джизьи. Уже путешественники конца XVIII – начала XIX в. упоминают о том, что бухарские евреи («джугуты») должны были платить 35–40 таньга в год с дома, а каждый еврей с источником дохода – еще и по 2 таньга в месяц [Бекчурин, 1916, с. 304; Мейендорф, 1975, с. 96] (см. также: [Бурнашев, Безносиков, 1818, с. 66]). В дальнейшем эта практика была распространена на индийцев, исповедовавших индуизм, армян, китайцев и др.
60
Можно предположить, что подобное ужесточение ответственности за нарушения в семейной сфере по сравнению с ситуацией пятнадцатилетней давности, описанной Ф. Ефремовым, связано с тем, что в это время аталыком Бухары являлся уже не Даниял-бий, а его сын Шах-Мурад (прав. 1785–1800), всячески старавшийся увеличить значение норм шариата в политической и общественной жизни (см. его характеристику, напр.: [Сами, 1962, с. 51–53]).
61
Впрочем, можно подвергнуть сомнению достоверность сведений Вольфа, который все же был миссионером-англиканцем и, соответственно, более сурово и воинственно настроен в отношении представителей других религий.
62
По наблюдению А.А. Семенова, эмир по-разному подходил к назначению беков в регионы: если область была спокойной и лояльной ему, то туда можно было отправить наместником «добродушного и недалекого» узбека, а если регион был неспокойным, и для управления им нужны были такт и политическое чутье, туда отправлялся беком «ловкий и хитрый таджик» или даже перс, пусть он являлся и бывшим рабом [Семенной, 1902, с. 973].