Страница 15 из 29
Представители бухарских властей не ограничивались только сбором торговых налогов, но и сами активно участвовали в торговле, нередко злоупотребляя своим положением. Так, по сообщению доктора Э.А. Эверсмана, кушбеги заполучил монополию на торговлю грушами [Васильев, 1905, с. 208].
Для путешественников, прежде не имевших опыта взаимодействия с бухарскими торговцами, было весьма непривычным, что последние легко отказывались от выполнения обязательств. Т.С. Бурнашев с негодованием писал об обмане и мошенничестве, процветающем в Бухаре, отмечая, что покупателя защищает только одно правило: если ему не понравится товар, он вправе его вернуть продавцу даже через неделю, а тот обязан возвратить ему деньги [Бурнашев, Безносиков, 1818, с. 80–81]. Вторит ему и англичанин А. Бернс: чтобы не платить долг, бухарцу достаточно на суде произнести клятву, что у него нет денег (для чего даже не требовалось приводить свидетелей), как он освобождался от своего обязательства [Бернс, 1848, с. 413–414]. Не изменилась ситуация и во второй половине XIX в.: Н.Ф. Петровский и Н.П. Стремоухов также отмечали, что бухарцы всячески стараются не выполнить обязательства перед иноверцами – не возвращают долг или возвращают с задержками и с меньшим процентом, чем было оговорено, скрываются с товаром, взятым в кредит, или полученной предоплатой. Никаких способов обеспечения обязательств в Бухаре известно не было [Петровский, 1873, с. 239; Стремоухов, 1875, с. 667].
Путешественники, бывавшие в эмирате с торговыми целями, старались всячески вникать в хитрости торговцев и описывали их в своих записках. Например, достаточно подробно описывалось жульничество с хлопком: продавец мог распороть тюк хлопка, вынуть значительное его число из середины и заменить его глиной. Другим распространенным способом увеличения веса хлопка (поскольку тюки продавались на вес) было его постоянное поливание водой, отчего он гнил, и покупатель, соответственно, терпел убыток [Казенный турист, 1883, с. 113–114].
Неудивительно, что в Бухаре не практиковалась прямая продажа товаров в кредит – только с участием оптовиков или государственных посредников, у которых было больше возможностей защитить свои интересы. А ростовщичеством (формально запрещенным шариатом) в Бухаре занимались индусы-менялы, которые давали в долг только беднякам, поскольку лишь в отношении самых бедных подданных эмирские власти могли принять решение о возврате долга «неверным» [Клемм, 1888, с. 5].
Примечательно, что сами бухарцы демонстрировали веру в закон. Так, Е.К. Мейендорф вспоминал слова одного местного жителя, что если бы ему задолжал сам хан (т. е. эмир), то он пошел бы к судье-казию, и тот на основе Корана потребовал бы от хана выплаты долга. Правда, бухарец тут же добавил, что если государь все равно не заплатит, то это только потому, что он хан и действует в своем праве [Мейендорф, 1975, с. 131], т. е. поступит в данном случае уже как монарх, а не как участник частноправовой сделки.
Испытывая постоянную нехватку средств, бухарские эмиры порой шли и на обман собственных подданных. Так, К.Ф. Бутенев сообщает, что эмир Насрулла периодически выпускал монету худшего качества, чем прежняя, но собственным указом заставлял принимать ее на равных с прежней [Бутенев, 1842а, с. 162]. При этом в течение достаточно долгого времени, как ни странно, в эмирате не было доверия к русской серебряной монете. И если в столице она довольно быстро получила распространение наравне с местной, то в провинции она долго шла по пониженному курсу, даже по сравнению с установленным русско-бухарскими соглашениями – так, в Кулябском бекстве, даже в начале XX в., за таньгу требовали не 15 копеек по официальному курсу, а 16 [Рожевиц, 1908, с. 621].
Как видим, в торговой сфере в Бухарском эмирате было весьма сложно провести границу между публично-правовыми и частноправовыми отношениями, поскольку государство старалось всячески контролировать даже мелкие сделки – естественно, с выгодой для себя. Поэтому не приходится удивляться, что власти всячески старались сохранять традиционные нормы и принципы в этой сфере – как тюрко-монгольские, так и мусульманские, и противились попыткам российских властей как-то модернизировать торговые отношения в эмирате даже после установления протектората и учреждения Русского политического агентства.
Как и торговые, земельно-правовые отношения в Бухарском эмирате строились на основе средневековых религиозных и обычно-правовых норм, лишь в некоторой степени дополнявшихся отдельными актами волеизъявления бухарских правителей. Виды землевладения и землепользования в соответствии с шариатом, в принципе, хорошо известны, однако в записках путешественников можно найти ценные дополнения или уточнения о правовом режиме тех или иных земель, правах и обязанностях их собственников или пользователей.
Впрочем, многие иностранцы, побывавшие в Бухарском эмирате, по-видимому, не до конца разбирались в системе земельно-правовых отношений и, соответственно, несколько «примитивизировали» их. Так, журналист Н.П. Стремоухов выделил всего три вида собственности на землю (эмира, беков и вакуфные), классифицировав их по сбору платы с арендаторов: с владений эмира ее собирали амлякдары, с бекских – сами беки и их подчиненные, с вакуфов – те, в чью пользу они были учреждены [Стремоухов, 1875, с. 674]. Путешественники, больше знакомые со спецификой восточной (и в особенности мусульманской) системы земельных отношений, приводят более конкретные сведения. Дипломат и востоковед Е.К. Мейендорф выделяет государственные имения (с которых арендаторы платили 2/5 урожая в пользу эмира), поместья за военную службу (так называемые амляки), частновладельческие мильки и вакуфы [Мейендорф, 1975, с. 107]. Другой чиновник и востоковед А.Л. Кун приводит еще более сложную классификацию видов земель: 1) по способу орошения – «аби» (орошаемые водой из источников) и «кунакау», или «ляльми» (орошаемые «небесной водой»); 2) по праву владения – мильк-хур (в частной собственности), мильк-халис («обеленные», т. е. в частной собственности и освобожденные от уплаты налогов) и вакуфные (пожертвованные на благотворительные цели и также обладающие налоговым иммунитетом) [Кун, 1880, с. 230] (ср.: [Ханыков, 1843, с. 114–118; Гейер, с. 12]).
Помимо «теоретического» разделения земель, некоторые авторы сообщают и детали о практике их распределения и перераспределения. Так, А.С. Стеткевич отмечал, что более привилегированные по своему положению узбеки в течение десятилетий вытесняли коренное население эмирата – таджиков, захватывая себе более плодородные земли [Стеткевич, 1894, с. 245].
В каждом амлякдарстве самому амлякдару и подчиненным ему писцам и прочим мелким чиновникам жаловалось во владение до 1/3 всей земли, освобожденной от уплаты хараджа [Гаевский, 1924, с. 61]. Попытки сохранять эти земли после смены бека или передавать по наследству, как правило, были безуспешными, поскольку формальное, документальное закрепление «амляка»[50] за его обладателем чаще всего не практиковалось. Поэтому амлякдары старались (естественно, за определенную плату) получить либо решение судьи-казия, либо даже ярлык самого эмира, которым в случае необходимости могли бы защитить свои права на эти владения. Однако в большинстве случаев амляковые земли переходили к новым владельцам, которых назначали на должности следующие беки – с иммунитетами и обязательствами в отношении как беков, так и эмира [Ханыков, 1843, с. 118–119].
В казенной собственности также находились земли, содержавшие полезные ископаемые. Так, в эмирате в трех местностях добывали соль, и власти брали особый сбор за разработку месторождений: за груз на 1 верблюда – 1 таньга, на 1 лошадь – 1/2 таньга, на 1 осла – 1/4. Но с 1870-х годов этот сбор взимался только с тех, кто специально приезжал для добычи соли с целью последующей ее продажи, а местные жители свободно могли добывать соль для собственного потребления [Петровский, 1873, с. 228; Маев, 1879в, с. 316].
50
Амляковой форме земельной собственности посвящено специальное исследование [Мирзаев, 1954].