Страница 16 из 29
В Бухаре также имелись и месторождения золота, но горное дело совершенно не было развито. Еще инженер К.Ф. Бутенев, побывавший в эмирате в начале 1840-х годов отмечал, что хотя на его территории и имеются золотые россыпи, но бухарцы не имеют средств для добычи собственного золота, поэтому существует значительное число торговцев, которые занимаются тем, что ввозят в Бухару «хищническое» золото из России [Бутенев, 1842а, с. 138–142; 2003]. Не изменилась ситуация и несколько десятилетий спустя: полковник П.П. Матвеев, посетивший Бухару уже в 1877 г., также констатировал, что бухарцы добывают на Амударье золото, и правительство никак этот процесс не контролирует [Матвеев, 1883, с. 26]. Лишь в начале XX в. на р. Вахш была организована добыча золота, взятая на откуп богатым сартом, обязавшимся ежегодно сдавать в казну более 10 тыс. руб. вне зависимости от количества добытого. Естественно, откупщик старался всячески снизить затраты на добычу золота, используя постоянно не более 2–3 человек на каждом из шести взятых на откуп участков [Нечаев, 1914, с. 65–67; Гаевский, 1924, с. 58].
Это представляется вполне объяснимым, учитывая, что для постоянной и эффективной добычи полезных ископаемых властям следовало бы вначале вложить в это дело значительные средства, тогда как они предпочитали решать вопросы управления земельными отношениями не экономическими, а исключительно административными методами. В большинстве своем эти методы сводились к конфискации земель и прочей недвижимости монархами или беками. Даже в эпоху российского протектората, в 1880-е годы, беки нередко позволяли себе просто-напросто отнимать частично или полностью имущество у достаточно состоятельных жителей подведомственных им регионов по надуманным причинам – например, по ложным обвинениям в нарушении законов [Стеткевич, 1894, с. 259]. Эмиры действовали еще прямолинейнее и зачастую конфисковали имущество «для государственных нужд». Например, когда в 1870 г. в Бухару прибыло российское посольство под руководством полковника С.П. Носовича, эмир Музаффар поселил его в доме сановника Шукур-инака, которого просто-напросто выселили [Носович, 1898, с. 285].
Естественно, учитывая абсолютный характер власти эмира в государстве в целом и неконтролируемое правление беков в регионах, ни один держатель земли не мог чувствовать себя защищенным от посягательств властей, поэтому многие землепользователи и землевладельцы не старались извлечь из земли максимум пользы. Более-менее стабильным было положение мильковых, т. е. частновладельческих земель, изъятие которых было возможно только на основании судебных решений или личного волеизъявления монарха, который мог признать мильк недействительным. В связи с этим российские путешественники отмечали, что если им попадались ухоженные хозяйства, то это всегда были мильковые владения [Ситняковский, 1899, с. 159].
Еще более защищенным было положение вакфов (вакуфов) – владений, которые их собственники жертвовали на благотворительные цели, чаще всего религиозные: это было связано с высоким статусом и значительным влиянием мусульманского духовенства в эмирате. Вакфы фактически изымались из гражданского оборота и, соответственно, не облагались никакими налогами, а доходы с них шли на мечети, медресе, школы и т. п. Некоторые вакфы обладали своим статусом в течение многих веков, не подвергаясь посягательствам со стороны властей – например, Лянгарский вакф в Шахрисябзском бекстве существовал еще со времен Амира Тимура (Тамерлана), т. е. с XIV в., и в течение всего этого времени до конца XIX в. его управители-мутавали принадлежали к одному и тому же роду, который и учредил этот вакф [Белявский, 1894, с. 108–109].
Некоторое упорядочение земельно-правовых отношений в Бухарском эмирате произошло лишь после установления российского протектората, когда во владениях эмира появилось большое число российских предпринимателей, стремившихся всячески защитить свои права на земли, которые они брали в аренду или собственность у властей.
§ 5. Преступления и наказания. Суд и процесс
Как и в ранее проанализированных сферах правоотношений в Бухарском эмирате, в уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношениях удивительным образом сочетались элементы мусульманского, обычного и «государственного» (эмирского) права. И более-менее полная характеристика их особенностей возможна именно на основе записок путешественников.
Несмотря на то что мусульманское право достаточно четко выделяет преступления и наказания, их классификация является весьма специфической, и лишь благодаря запискам российских и западных очевидцев мы можем проанализировать их в более привычных нам категориях. Соответственно, на основе их сведений преступления можно классифицировать по видам и конкретным составам, а наказания – по степени тяжести.
Наиболее опасными считались преступления против монарха, государственных интересов. В период, когда Бухара была «закрыта» для иностранцев, особенно для иноверцев, многие из тех, кто рисковал нарушить этот запрет, обвинялись в шпионаже, и единственным наказанием в этом случае была смертная казнь. Наверное, наиболее известным примером стала расправа эмира Насруллы с английскими офицерами Ч. Стоддартом и А. Конолли, которые после долгого заключения, продлившегося более года, были казнены в 1842 г., несмотря на попытки Англии, России и других европейских держав добиться их освобождения[51]. Их обвинили в сборе сведений об эмирате для организации английского вторжения и публично обезглавили (по другим сведениям – задушили[52]). При этом, чтобы их вина выглядела более тяжелой, Стоддарта обвинили в том, что он якобы ложно принял ислам, а Конолли – в шпионаже в пользу не далекой Англии, а ближайших врагов – Хивы и Коканда. Вскоре после их казни в Бухаре появился еще один европеец, которого эмир также обвинил в шпионаже, приказал бросить в тюрьму, ослепить и казнить [Wolff, 1846, р. 247–248].
Надо полагать, что подобные жестокие меры были связаны с тем, что как раз в этот период Великобритания предприняла попытку взять под контроль Афганистан (Первая англо-афганская война (1839–1842)), и бухарский эмир своим решением в отношении британских агентов, видимо, демонстрировал, что он более решительный монарх, чем афганский эмир, и не допустит посягательств англичан на свои владения. В последующие десятилетия, когда отношения Бухары с Англией и другими европейскими державами стали уже не столь напряженными, европейцы перестали подвергаться такому смертельному риску, прибывая в Бухару. Например, в 1862 г. в столицу эмирата прибыли трое итальянцев, которые намеревались заняться шелководством, но также были обвинены в шпионаже и… в намерении отравить население Бухары чаем с алмазной пылью [Вамбери, 2003, с. 142]. На этот раз российским властям (в частности, оренбургскому генерал-губернатору А.П. Безаку) удалось добиться их освобождения [Жакмон, 1906, с. 77–80].
Нередко основанием для расправы с неугодными сановниками становилось обвинение в измене или посягательстве на эмира, его семейство и гарем. Венгерский путешественник А. Вамбери приводит два таких примера, имевших место также в правление эмира Насруллы (преемник которого, Музаффар, по оценкам европейцев был менее жесток при наказании преступников). Так, эмир казнил одного из видных придворных сановников, обвинив его в том, что тот «бросил двусмысленный взгляд на одну из придворных рабынь». Другой сановник, один из высокопоставленных военачальников Шахрух-хан, беглый наместник персидского Астрабада, был также обвинен, лишен имущества и сослан. Впоследствии оказалось, что Насрулла решил заполучить роскошный дворец в персидском стиле, который тот построил себе в Бухаре, потратив на него 15 тыс. золотых тилля [Вамбери, 2003, с. 149].
К числу преступлений против государства также относилось фальшивомонетничество – как посягательство на прерогативу властей. Выше мы уже упоминали, что власти Бухары нередко чеканили монету низкого качества, заставляя принимать ее наравне с прежней, более дорогой. С подобным случаем столкнулся российский разведчик И.В. Виткевич, выяснивший, что монетный двор Бухары под контролем самого кушбеги чеканил плохую монету, чтобы сбывать ее индусам-менялам. Когда он обратился к сановнику по этому поводу, тот сразу же обвинил в фальшивомонетничестве нескольких туркмен и приказал их повесить [Виткевич, 1983, с. 105] (см. также: [Будрин, 1871, с. 38]).
51
Согласно сообщению К.Ф. Бутенева, эмир уже обещал ему отпустить англичан с русским посольством в Россию, однако вскоре изменил решение, убедившись в том, что они шпионы (см.: [Постников, 2013, с. 78–79]).
52
Как отмечал П.И. Демезон, перерезывание горла было наиболее распространенным способом казни в Бухаре, но иногда эмир при вынесении смертного приговора произносил «Бугаилмиш» (т. е. «удушение»), и приговоренного сначала душили, а уже потом, мертвому, символически перерезали горло [Демезон, 1983, с. 58]. Французский путешественник А. Бутру, напротив, упоминал, что приговоренных перед перерезыванием горла могли еще подвергать и дополнительным мучениям [Boutrue, 1897, p. 24].