Страница 28 из 70
— Вот послушайте, — проговорил Вольноф и включил магнитофон: во время посещения Хойслера в больнице он записал разговор с ним на пленку.
«Неужели Хойслер ослеп на всю жизнь?.. — думал Ромер. — С ним могло случиться что угодно, но ослепить его — это слишком жестоко!..» И тут до Ромера дошло, что это могло случиться и с ним самим. Тогда прощай Марта Фенске, прощай мечта стать хозяином сельской гостиницы в Кизебютеле, прощай вилла в Испании и беззаботный отпуск на море!..
Майор прокрутил пленку назад и включил запись. И в тот же миг Ромер услышал голос Хойслера: «…передача моего дела в распоряжение военной юстиции означала бы, что я совершил кражу денег».
Майор выключил магнитофон и сказал:
— Я дал Хойслеру понять, что он ни при каких обстоятельствах не должен компрометировать нашу службу, тем более таким уголовным преступлением.
Ромер наконец-то собрался с духом. Тоном, каким он ранее никогда не позволял себе разговаривать с начальством, он сказал:
— Вам не стоит скрывать от меня свои карты! Я хорошо знаю, о чем идет речь: Хойслер посвятил меня в суть дела!
— Тем более! — воскликнул Вольноф. — Это самое главное! Следовательно, вы единственный человек, который точно знает, что именно планировалось! Вот и выходит, что только вы могли проинформировать о предстоящей операции владельцев фирмы «Лорхер и Зайдельбах».
— Однако я этого не сделал, черт возьми!.. — взорвался Ромер.
— Я запрещаю вам говорить со мной в таком тоне, — холодно оборвал его майор.
— Извините, — пробормотал Ромер.
— Лучше внимательно выслушайте меня! Это вас, безусловно, заинтересует! — твердо проговорил майор и включил магнитофон.
«За преднамеренное хищение, господин майор, уголовным кодексом предусмотрено наказание в виде лишения свободы», — послышался из магнитофона голос Хойслера. Ромер ни на секунду не сомневался в том, что это был голос Хойслера, хотя он однажды был свидетелем того, как один радиотехник из «МАД» так распатронил магнитную ленту с записью, а потом так ее смонтировал, что офицеру, скомпрометированному этой записью, ничего не оставалось, как распрощаться с военной службой.
«Вы требуете от меня слишком многого! Кроме всего прочего, мне нужна пенсия! У меня сестра учится в университете, и я вынужден помогать ей, так как ее стипендии едва хватает на то, чтобы заплатить за комнату…»
Ромер сожалел, что Вольноф вырезал кусок пленки с записью собственных слов, и потому ему пришлось только догадываться, что же именно он требовал от Хойслера.
«Простите меня за откровенность, — снова зазвучал из магнитофона голос Хойслера, — однако я все-таки скажу вам все, что думаю! Если вы поведете себя по отношению ко мне не по-товарищески, то все это будет выглядеть несколько подозрительным! Я абсолютно уверен в том, что Ромер намеренно бросил меня под нож! Ромер — это ваша креатура! Если бы не его действия, то это была бы удача нашей службы, а может, и ваша собственная! Но ради того и другого я не собираюсь жертвовать своей головой!..»
В магнитофоне раздался щелчок, и Вольноф, выключив его, обратился к Ромеру:
— Для вас лично имеется несколько возможностей, и среди них, к примеру, такая, когда вы снова влезете в свою старую кожу и появитесь где-нибудь в Ганновере или Гамбурге под именем Пауля Гертнера, которого никто не знает.
Ромер побледнел.
— Господин Вольноф, вы мне обещали, что я смогу начать сначала, если дело в Кизебютеле будет…
— Будет неподсудно, — прервал его Вольноф. — Однако этого не произошло, и, вероятно, оттого, что вы слишком рано представили себя в роли владельца сельской гостиницы… Что вы смотрите на меня как баран на новые ворота!
«Он настоящий ястреб, который расправляет крылья над своей жертвой», — подумал Ромер.
— Мне кажется, — продолжал майор, — в вашем возрасте уже нельзя пускаться в сомнительные приключения и авантюры. Я в этих вещах неплохо разбираюсь, — заверил он, заметив, что Ромер с некоторым недоверием посмотрел на него. — Мне все о вас известно, мой дорогой, так что давайте говорить начистоту: я рад, что такой опытный волк, как вы, находит себе занятие для свободного времени. Теперь можете удивляться! — с возбуждением продолжал майор. — Само собой разумеется, что все ваши заслуги должны оплачиваться звонкой монетой. Именно поэтому я и позаботился о вас в одной высокой инстанции.
Ромер был поражен: сказанное майором звучало слишком уж невероятно. Вольноф, как правило, всегда был чем-нибудь недоволен и считал, что Ромер часто работает с большим риском. «Так почему же сейчас он так резко переменил свое отношение?..» — старался понять Ромер.
— Двадцать тысяч марок, как я полагаю, будут для вас отнюдь не лишними.
— Двадцать тысяч?!
— Да, наличными! И вы их получите, как только инцидент с фирмой «Лорхер и Зайдельбах» будет полностью исчерпан!
Еще ни разу в его переменчивой судьбе Ромеру не делали столь соблазнительных предложений. Сейчас это выглядело как некое вознаграждение за долгую службу. С другой стороны, он слишком хорошо знал Вольнофа. Уж слишком невероятным казалось то, чтобы скомпрометированного сотрудника не выбрасывали на свалку, как старый, дырявый башмак. Майор еще никогда не раскошеливался, чтобы не содрать с других для себя двойное вознаграждение.
Ромер невольно подумал о Марте Фенске. Конечно, ее богатство не сравнить с двадцатью тысячами, но сам он с такой суммой перестает быть в роли нищего. Но что может еще произойти в связи с инцидентом на пиротехнической фабрике?
— А разве вы не считаете, господин Вольноф, что этот инцидент уже исчерпан? — неуверенно спросил Ромер.
— Для нас да, Ромер! — высокомерно ответил Вольноф и вновь включил магнитофон.
И опять раздался голос Хойслера: «Трое суток, господин майор, и не больше! Обратитесь к высокому начальству! Я знаю, делать это очень неприятно, так как признавать собственное поражение всегда неприятно! Но вы подумайте и обо мне! Я ведь ослеп! И таким останусь на всю жизнь!.. Поэтому я ничего предпринимать не буду! Это варварское оружие! После его опробования на степных барашках я являюсь первой человеческой жертвой!..» Потом Ромер услышал какой-то крик, неразборчивые слова, но все это резко оборвалось: пленка была вырезана. Наступила довольно длительная пауза, после которой снова послышался голос Хойслера. На этот раз обер-лейтенант говорил спокойнее и тверже: видимо, он уже взял себя в руки.
«Мне не остается никакого выбора. Я требую деликатного разбирательства, вскрытия всех фактов и наказания Ромера, так как в случившемся виноват только он!..»
Ромер сокрушенно тряхнул головой.
— «Вскрытия всех фактов», — повторил Вольноф. — Это не должно нас пугать, если в высших сферах будет отдан приказ о введении нового оружия! Но приказа пока еще нет!..
Наступила томительная тишина. Ромер понимал: низшая инстанция — вероятно, это был сам Вольноф — действовала на собственный страх и риск. Эта акция не была обеспечена сверху.
Над пустошью опускался тихий осенний вечер. По голубому небу медленно плыли белые легкие облачка. Было еще довольно тепло.
— Вы требуете от меня откровенности, на сей раз я сам попрошу вас об этом же, — проговорил Ромер.
— Что ж, хорошо. Тогда послушайте еще раз Хойслера, — сказал Вольноф и включил запись.
«Трое суток, господин майор, срок действительно достаточный, — послышался истерический голос обер-лейтенанта, — чтобы выяснить всю ситуацию! Я требую установить, что я…»
В этот момент магнитофон неожиданно замолк. Ромер с удивлением посмотрел на Вольнофа.
— Техническая неполадка, — объяснил майор.
— Что это значит?
— Ромер, бросьте притворяться! Любая операция приносит честь и славу участвующим в ней, когда она удается, и побои, когда она терпит крах! Послезавтра Хойслера будет допрашивать военный прокурор. Если он сочтет, что обер-лейтенант был не в своем уме, тогда все будет так, как нам хочется!
На этот раз Ромер понимал своего шефа.