Эрлинг

Лоридейль Лейнсборо преподавала биологию уже второй год. Её появление в своё время тоже произвело некоторый резонанс, хоть и не такой значительный, как фигура знаменитого математика. Она была не так уж молода… по крайней мере, заметно старше большинства своих студенток, но всё ещё ослепительно красива.  И было совсем неудивительно, что новый профессор математики провожал её долгим взглядом каждый раз, как она попадала в его поле зрения. Однако сильной половине обитателей университета хватило нескольких попыток, чтобы понять: плода от этого цветущего дерева дождаться не удастся. К мужским чарам профессор Лейнсборо была равнодушна. Поэтому профессор философии, заметив неприкрытый интерес математика, только с улыбкой тронул его за рукав:

– Боюсь, этот интеграл не взять даже вам, профессор Эрлинг. Уж кто только не пытался и как только не изгалялся. Один даже покончить с собой грозился. Она только приподняла голову от годового отчёта, изрекла: «Чем больше самоубийц – тем меньше самоубийц» и вернулась к своему занятию.

Его собеседник едва заметно усмехнулся и ничего не ответил. На следующий день во время обеда профессор Эрлинг подошёл со своим подносом к её столику и в изысканных выражениях попросил соизволения присоединиться. Она молча указала ему на свободный стул, так и не произнеся ни слова. Опустившись напротив неё, Северин несколько секунд смотрел на сосредоточенно жующую блондинку, а потом, будто невзначай коснувшись её руки, спросил:

– Почему ты меня избегаешь?

Сказано это было очень тихо, хотя с таким же успехом мужчина мог кричать на всю столовую:  никто на всей планете не смог бы понять этого языка.

– Я и не думала, профессор Эрлинг, – спокойно ответила она не трансгалакте. – Просто математика с биологией не так часто пересекаются.

– Мелисента, – с лёгкой укоризной начал он.

– Вы, кажется, принимаете меня за кого-то другого, – невозмутимо прервала его она. – Мои имя – Лоридейль.

– Как же я ненавижу, когда тебя зовут Лоридейль, – тоскливо произнёс он, комкая салфетку.

 – Доброго дня, профессор Эрлинг, – сказала женщина, поднимаясь из-за стола. Её тарелка была пуста едва ли на треть.

 

В среде своих подопечных она тоже была сравнительно популярна. Помимо собственно биологии преподавала и органическую химию, входившую в курс общеобразовательных предметов университета, выпускавшего инженеров-межпланетников широкого профиля. Увлекаясь, она говорила легко и интересно, поражая воображение и навсегда оставляя в мозгу причинно-следственные связи. Ксенозоологи вообще считали профессора Лейнсбро просто волшебницей. В частности, за случай, когда в местном космопорте приземлился транспорт, в трюме которого обнаружили дохлого на вид сумчатого ваагра – редкую и очень забавную инопланетную форму жизни, напоминавшую круглоголового большеглазого оленёнка или лосёнка с мягкими рожками, величиной вырастающего с крупного кота. За полчаса из подручных материалов Лоридейль собрала в барокамере нечто вроде лазарета для инопланетного существа, ожившего, казалось (а на самом деле так оно и было) от одного прикосновения её руки. Весь факультет ухаживал за ваагром, как за родной матерью. А после полного выздоровления профессор отправила его куда-то с транзитным кораблём. Говорили, что в сторону Лётной Академии.

 

Некоторая напряжённость, существовавшая между профессорами математики и биологии, была не только очевидна для всего педагогического состава, но и создавала дух конфронтации в студенческой аудитории. Так, например, группа инженеров-гидропоников находилась в стойкой оппозиции не только к самому профессору Эрлингу, но и к курируемой им группе навигаторов. Особую остроту ситуации придавал тот факт, что обе группы соперничали за звание лучших коллективов университета, и как следствие, за грант на научное исследование. Кроме собственно финансовых средств на пять лет победителю предоставлялся приоритет при выборе аудиторий, лабораторий и вспомогательных материалов, вплоть до полигона.

Формальным поводом к конфликту послужила мелкая стычка между парнями из обеих групп на личной почве, которая могла бы закончиться, как и большинство подобных стычек, всего лишь парой разбитых носов, а то и вовсе ничем. Однако биолог вместо того, чтобы тут же, не сходя с места, заехать обидчику кулаком, неожиданно удалился, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. А к вечеру на корпус общежития навигаторов было совершено вражеское нападение: полчища мелких кусачих клопов заполонили всё здание. Как оказалось, насекомые размножались стремительно и бесконтрольно, питались человеческой кровью, но за пределы общежития почему-то не выходили.

Когда Чарльз Торвин, староста навигаторов, сообщил о происшествии своему куратору, тот даже слегка побледнел. Потом произнёс что-то явно ругательное на неизвестном юноше языке и проследовал на место начинавшихся военных действий. В течение получаса нашествие насекомых было остановлено при помощи удачно воплощённой математической модели. Однако мстительные навигаторы, покусанные все до одного, решили развить успех (профессор Эрлинг к тому времени, правда, уже удалился – час был поздний), нанеся непоправимый урон террариуму гидропоников. Внеся малозначительные на первый взгляд, но точно рассчитанные повреждения в аппарат климат-контроля, навигаторы уничтожили несколько сот популяций насекомых за одну ночь.

Профессор Лейнсборо, узнав об этом, лишь чуть-чуть приподняла брови.

– Какова главная основа стабильности системы? – невозмутимо вопросила она кипящих возмущением студентов.

– Многообразие! – тут же откликнулась Патрисия. Ей как старосте приходилось быть на лекциях особенно внимательной.

– Правильно, – подтвердила её куратор. – Вот и действуйте.