Эрлинг

– О, – губы Лермона тронула лёгкая улыбка. – Он был достойным сыном своих родителей… Что бы ни делал старший сын лорда Эрлинга, он всегда это делал в высшей степени хорошо, – начал новый рассказ демон, несколько расслабившись и приняв более свободную позу. – Что бы это ни было: верховая езда, охота, танцы, фехтование, стрельба, математические вычисления… Лорд Эрлинг – величайший из когда-либо живших чародеев – научил его блокировать магию, делать запасающие энергию артефакты и массу других вещей, которые вашим магам и во сне не приснятся. Мессир Милослав обучил его чёрной магии, но только основам, углублённому её изучению мессир Северин решительно воспротивился, а он был для сына авторитетом непререкаемым. Антар прекрасно рисует, как его мать, играет на флейте, как его отец. Из всех детей, собиравшихся в доме Эрлингов он, вероятно, был самым младшим, исключая разве что Клариссу, но все мы беспрекословно подчинялись ему. Он был нашим маленьким принцем, – улыбка демона стала мягкой и мечтательной. – Все девочки были в него влюблены.

– А он? – спросила рыжая ведьма.

– Он принимал это как должное. Для него это было настолько естественно, что не вызывало в нём ни высокомерия, ни тщеславия. Просто Антар был лучшим во всём, а остальные были только инструментами в его руках. Нет, конечно, он не считал нас инструментами, или низшими существами. Он заботился о каждом из нас, наверное, даже любил. Но мы были ему не ровня. И в глубине души он это чувствовал. Поэтому он так трепетно относился к брату. Тот был тоже весьма одарён. В своём роде.

– Антар, наверное, очень тяжело переживал его смерть? – тихо спросил Вартек.

Демон кивнул.

– Они все… очень остро это переживали.

Валорский Государственный Университет, 2114 г. по местному исчислению

– А он ничего, этот новый профессор математики, – с заинтересованной улыбкой произнесла Амелия Лонгдейл на ухо профессору Лейнсборо.

– Что? – переспросила та, вернувшись из глубин своих не очень-то весёлых мыслей.

– Я говорю, профессор Эрлинг – импозантный мужчина, хоть уже и не первой молодости, – ответила профессор словесности, указывая рукой на их нового коллегу, как раз представляемого ректором.

Лоридейль Лейнсборо бросила на отвесившего сдержанный поклон мужчину в тёмном костюме один быстрый взгляд и отвела глаза.

– Не в моём вкусе, – сухо ответила она своей собеседнице.

– Ой, да ладно тебе, Синий Чулок! – весело воскликнула Амелия. – Гляди, он на тебя смотрит.

Профессор биологии повернула голову и встретила пристальный и огненный взгляд больших тёмных глаз с совершенным равнодушием. Вежливо кивнув головой в знак знакомства, она снова повернулась к словеснице:

– Я, наверное, пойду уже, Амелия. Все основные новости уже изложены, а мне ещё учебный план нужно подготовить.

Приобретение Северина Эрлинга,  лауреата сразу нескольких престижных премий в области математических наук, было гордостью ректора. Для него навсегда осталось загадкой, что заставило столь маститого учёного занять профессорскую вакансию в небольшом, в общем-то, университете. Однако лишних вопросов подаркам судьбы не задают. Какими бы причинами профессор Эрлинг ни руководствовался, на ближайшие пять лет он был заведующим кафедрой математики. Коллеги (а большинство из них были женщины) от нового сотрудника просто млели. Профессор Эрлинг был молчалив до загадочности, даже несколько угрюм, однако при этом безукоризненно галантен. Профессор физвоспитания считал его даже несколько манерным до тех пор, пока однажды во время местного праздника воздушный шар, раскрашенный в цвета университета, и с корзиной, набитой хихикающими первокурсницами в розовых платьях (они должны были посыпать университетскую площадь розовыми лепестками с высоты птичьего полёта), по недосмотру не был отвязан прежде, чем к юным прелестницам успел присоединиться инструктор.  Истошный визг оглушил собравшихся, и никто не заметил, как произошло, что профессор Эрлинг, только что стоявший в тени увитого плющом корпуса математики со сложенными за спиной руками, уже сбросил камзол и взобрался на крышу корпуса астрономии со скоростью и проворством обезьяны, так что успел не только схватить болтающуюся на ветру верёвку, но и хитрым узлом привязать её к шпилю планетария. Хмуро оглядев плотную толпу окруживших его коллег, родителей и студентов, осыпающих его восхищёнными похвалами, он подобрал с земли свой камзол, и, кивнув на всё ещё покачивающуюся в небе корзину, сухо произнёс:

– Снимите их уже кто-нибудь.

Студенты… студенты относились к мрачноватому профессору по-разному. Многим из них, особенно тем, для кого математика являлась обязательным, но не профильным предметом, его лекции казались сухими и безжизненными. Женское кокетство, которым пытались пронять преподавателя наиболее привлекательные представительницы прекрасной половины аудитории, разбивалось о невозмутимого профессора, словно морская пена о скалы. Однако была группа студентов, окруживших нового профессора кольцом обожания. Те, кто был в состоянии понять, о чём вещает с кафедры этот высокий седеющий мужчина, ловили каждое его слово, готовые конспектировать. Когда лекционная неделя закончилась и начались семинары, и первое, и второе впечатления от профессора Эрлинга только усилились. Химики и биологи стонали и ругались, не в состоянии угнаться за его стремительной мыслью, а математики готовы были высечь его бюст в мраморе и водрузить на пьедестал почёта, окружив венками и хвалебными одами. Феерический восторг, который доставляли им изящные и неожиданные преобразования, можно было сравнить разве что с восторгом первого поцелуя, для которого, кстати, было самое время, ибо незаметно подкралась весна…