На пересечении

– Мне кажется, что доктор Эристель не совсем тот, кем хочет казаться. Понимаешь, он... Он вроде бы хороший человек, который помогает горожанам, но при этом меня не покидает ощущение, что он всего лишь играет роль. Я наблюдала за ним во время торжества, и его улыбка казалась мне какой-то нарисованной, ненастоящей. Найалла, ты моя старшая сестра, ближе тебя и отца у меня никого нет, поэтому, пожалуйста, я тебя очень прошу, перестань искать с доктором Эристелем встреч. Этот человек не для тебя, он не сделает тебя счастливой. Я вообще сомневаюсь, в состоянии ли он приносить кому-то счастье. Я понимаю, что тебя привлекает его необычная внешность, зеленые глаза, бледная кожа, молочно-белые волосы. На фоне смуглых южан он, бесспорно, выделяется, как луна на беззвездном небе. Но ты не должна смотреть только на его внешность. Говорят, снег тоже красив, но он никогда никого не согреет. Вы слишком разные, моя милая дорогая сестра. Ты теплая и солнечная, он же напоминает промозглый туман. Ему нужна другая женщина, больше похожая на него, а тебе – другой мужчина, такой же светлый и жизнерадостный, как ты.

Найалла слушала свою сестру, не перебивая и мысленно удивляясь серьезности ее слов. Тринадцатилетняя девочка рассуждала, как их отец, но при этом нежность в ее голосе напоминала их покойную мать. Однако последняя фраза, произнесенная Арайей, разом перечеркнула произведенный эффект.

– Как складно ты говоришь, – произнесла Найалла, и в ее голосе послышался холод. – Так складно, что и не скажешь, что маленькая. И улыбку его рассмотрела, и черты лица. Такое ощущение, что никакого представления вам на празднике не показывали, раз ты только и делала, что смотрела на Эристеля. Говоришь, ему нужна другая женщина? Не такая веселая и жизнерадостная? Может, ты имеешь в виду себя? Сидишь, как затворница, за книгами, балы презираешь, танцевать отказываешься. Даже на праздник города ходишь только потому, что тебя якобы обязывает положение. Вот тебе и сестричка... Кто бы мог подумать, что такая маленькая, а уже засматривается на чужих кавалеров.

– Нет, Найалла, все не так! – девочка растерянно смотрела на сестру, все еще надеясь, что та внезапно расхохочется и закричит: «Провела! Провела!».

Но Найалла не шутила. В ее глазах стояли слезы обиды, губы дрожали, а грудь вздымалась так часто, словно девушка с трудом сдерживала рвущиеся из нее рыдания.

– Найалла, пожалуйста, - взмолилась девочка.

– Замолчи! – оборвала ее старшая сестра, поднимаясь с постели так резко, словно рядом с ней лежала ядовитая змея. – Ты еще маленькая! Тебе вообще еще нельзя думать о мужчинах! Если отец узнает, то так тебя накажет, что ты больше никогда ни на кого не посмотришь. Тебе еще рано влюбляться! Читай свои дурацкие книжки и играй в куклы. И не засматривайся на моего мужчину. Знаешь, почему он пришел на праздник? Потому что я передала ему записку, что хочу увидеться с ним. И раз он пришел, то, значит, также ко мне неравнодушен. А ты просто маленькая глупая девчонка, которая влюбилась в него, и теперь завидуешь!

Лицо Арайи вспыхнуло ярким румянцем. Слова сестры вызвали у нее удивление, обиду, непонимание, но еще сильнее этих чувств оказался стыд. Необъяснимый, горячий, уродливый, словно Арайа сделала нечто настолько постыдное, что даже небеса непременно должны от нее отвернуться.

Не дожидаясь ответа, Найалла выскочила из комнаты и громко хлопнула дверью. Только после этого Арайа почувствовала, как по ее щекам текут крупные слезы. Она судорожно вздохнула, пытаясь справиться со своими эмоциями, затем поспешно провела ладонями по лицу.

«Успокойся. Успокойся, пожалуйста!» – повторяла она сама себе. «Плачут только дети... Глупые маленькие дети, которые не умеют держать себя в руках. Арайа Двельтонь не должна реветь. Никогда».

Девочка не хотела признавать, что, несмотря на громкую фамилию, она до сих пор еще ребенок. Ей было проще верить, что это слезы бессильной ярости, недостойные настоящей дамы из приличной семьи. Сестры Двельтонь ссорились часто, но еще никогда в жизни их разногласия не причиняли такой боли. Арайа не могла вспомнить, когда последний раз плакала из-за обиды на сестру, да и конфликты были настолько пустячными, что решить их можно было простыми объятиями. Вот только в этот раз слова Найаллы обожгли ее, словно раскаленное железо, и эта рана могла еще долго причинять девочке боль. Обвинения старшей Двельтонь были необоснованны и от этого еще более унизительны.