Слабость

— Трис, он этого не стоит, правда. Я не узнаю тебя.

Голос Кристины подобно раскату гроба вторгается в мысли, стирая туманную дымку и силуэт, возникший в памяти. Трис оборачивается через плечо, на ходу слегка замедляясь, потому что двери лазарета уже близко.

— Я только посмотрю, в порядке ли он. Это не займёт много времени. Стой на стрёме.

— Но Трис. Зачем тебе… всё это? Это же Хэйес. Это…

Кристина беспомощно разводит руками в стороны, не в силах подобрать определение, которое бы могло описать бывшего Искреннего и передать весь спектр чувств, которые он вызывает у девушки.

— Я быстро, — повторяет Прайор, через мгновенье скрываясь из виду за массивными дверями.

Проскользнув бесшумной мышью внутрь помещения, Трис застывает и начинает лихорадочно осматриваться, пытаясь глазами отыскать нужного человека.

Где-то в углу лежит едва знакомый ей парень, тоже пострадавший при обвале. Ещё дальше можно рассмотреть на подушке копну ярко-алых волос девушки, которую она вообще видит впервые. Да, Трис жалко этих людей, но они ей, по сути, никто, а значит не заслушивают внимания больше пяти секунд.

Крутанувшись на месте, Беатрис, наконец, замечает знакомую темноволосую макушку. Ноги на автомате несут её в сторону кровати у дальней стены, где расположился Питер. Девушка буквально застывает, стоит ей приблизиться.

Картина, которую она видит, ввергает в шок. Хочется моргнуть пару раз, чтобы видение перед глазами рассеялось, ибо на правду это совсем не похоже. Ну не может Питер быть таким бледным, просто не может и всё. И прозрачные трубочки, торчащие из его носа, тоже какие-то неправильные. И бинт, плотно обхватывающий подтянутую фигуру парня начиная с груди и заканчиваясь где-то на прессе, прикрытом старым потрёпанным одеялом.

Трис прислушивается, старательно пытаясь уловить звуки дыхания. С трудом, но это ей удаётся. С плеч буквально сваливается огромная гора, и Прайор впервые за последние два дня чувствует, что она снова живёт. Не просто существует с мыслями об этом парне, а именно живёт.

Аккуратно ставит рядом с кроватью стул, которому, наверное, лет сто — так громко и противно он скрипит. Но Хэйес продолжает спать, находясь под воздействием лекарств. Пусть спит, Трис это только на руку, потому что иначе она бы не смогла сидеть тут. Умерла бы, наверное, под насмешливыми взглядом его карих глаз. Он ведь только так смотреть и умеет. А ещё с ненавистью, презрением, отвращением. И только один раз в жизни Питер смотрел на неё как-то иначе. По-другому. Неправильно что ли… Именно этим словом можно охарактеризовать весь их танец, который длился ровно три минуты и двадцать шесть секунд. Да, Трис считала.

Рука непроизвольно приближается к лицу юноши. На мгновение нерешительно застывает, так и повиснув в воздухе, но потом всё же тянется дальше. Подушечки пальцев касаются мягкой кожи щеки Хэйеса. Уже знакомое тепло прокатывается по телу, разливается по венам и вместе с кровью поступает в сердце, согревая его.

Его кожа мягкая. Это так странно. Ведь сам по себе он грубый, колючий, а кожа мягкая. Дилемма какая-то.

— Я… Я так рада, что с тобой всё хорошо.

Шёпот Трис едва можно расслышать в этой гробовой тишине, которой заполнен весь лазарет. Девушка ёжится от звуков собственного голоса, не веря, что действительно сказала это вслух.

Беатрис сидит неподвижно минут десять, продолжая смотреть на лицо парня, которое сейчас расслабленное и безмятежное. Такого Питера Хэйеса ей пока не посчастливилось видеть. И вот он перед ней — открытая книга. Как беззащитный ребёнок. Как нечто прекрасное, близкое, но одновременно такое далёкое.

Прайор встаёт, бросает на парня последний взгляд, прежде чем развернуться и уйти. Но не успевает девушка сделать и шага, как слышит за спиной хриплый голос.

— Не уходи.

Опять одно предложение. Два слова. Правда букв на этот раз больше. Зато сомнений меньше. Трис не нужно повторять дважды. Трис уверена, что принимает правильное решение. Трис знает, что Кристина поймёт её. Трис чувствует, что она нужна ему. Трис признаётся самой себе, что она делает последний шаг, тем самым срываясь в бездну, из которой уже не выбраться.

Трис приходит и на следующий день. И на следующий. А потом ещё и ещё, пока того требуют обстоятельства. Трис умная девочка — она понимает, что это точка невозврата.

========== Осколки ==========

Тают на ветру и что?

Мы разлетаемся на миллионы осколков.

Я тебя нашел из тысячи диких лун,

Мне нравится столько.

— Да какое это мужество, Прайор? Совсем спятила? Мужество не так обозначается.

Голос Питера эхом отлетает от каменных потрёпанных стен лазарета, вскоре утопая в тишине, которая здесь царит.

Они совсем одни. Склонились над листом бумаги, а Бог знает откуда появившийся карандаш перемещается из одной ладони в другую, внося какие-то поправки в каракули, понятные, наверное, только им двоим.

Сидят очень близко. Трис кажется, что она кожей чувствует тепло, исходящее от юноши. А Питер готов поклясться, что вот уже около получаса он впитывает в себя дыхание Прайор. Мята, вроде бы. Или кардамон. Питер пока не определился, да и некогда. Сейчас важнее отстоять свою точку зрения, чтобы не упасть лицом в грязь перед девчонкой, которая, по его мнению, сама не знает, о чём говорит.

— Да нет же! — Трис трясёт головой подобно китайскому болванчику, выхватывая карандаш, приближая к себе лист и начиная выводить на нём новую порцию странных символов. Их используют в качестве татуировок Бесстрашные, и Трис уверена, что именно этот знак должен появиться на запястье. Только сначала надо определиться, как он правильно изображается. — Вот так надо, я точно знаю. Я уже видела у кого-то.

— Этот кто-то — идиот. В самом низу еще одна линия нужна.

Трис не успевает и пары черточек нарисовать, когда юноша вновь забирает карандаш, едва ощутимо задевая пальцами нежную кожу девичьей руки. Касание почти неуловимое, но заряд тока буквально прошибает обоих. Прайор смущается, отдёргивает руку, кладёт её на худощавую коленку. Затем, будто поняв, как близко находится к нему, отодвигается на своём стуле, чьи ножки неприятно скрипят.

Питер никак не реагирует. Лишь в очередной раз задаёт себе вопрос — когда всё успело стать таким обыденным и привычным? Её приходы в лазарет. Шарканье шагов. Скрип стула, когда она садится напротив. Смущенный взгляд. Тихое бормотание. Вопросы, касательно его самочувствия. Стремительно сокращающееся расстояние, когда с каждым днём её тело становится всё ближе и ближе, опаляя своим ароматом. Мята или кардамон — Питер пока не определился, что странно — запахи ведь совершенно разные. Но для него она всегда пахнет по-другому. Не так, как вчера или неделю назад. По-новому. А потом это новое тоже начинает входить в привычку, как и их разговоры до полуночи. Вечные споры, какая фракция лучше, разумеется, кроме Бесстрашия. Или какой вид боёв сложнее. Или как правильно изображается символ мужества. Тем так много, что и не сосчитать. А успеть хочется всё, абсолютно. Обсудить каждую крохотную деталь, напоследок насладиться её смущенным румянцем на щеках, потому что завтра всего этого уже не будет.

Завтра наступит очень скоро. Осталось лишь несколько часов, а потом она уйдёт. И не вернётся больше в лазарет, ибо зачем? Его выписывают. Два месяца лечения прошли, кости зажили, раны затянулись. А вместе с ними захлопнулась и дверца в их собственный мирок, не являющийся частью реальности.

Нет, в реальности всё по-другому. Они не будут сидеть вечерами в компании друг друга, смеяться над шутками или обсуждать заросшую шевелюру Питера. Исчезнет понимание и ощущение чего-то правильного. Вернутся холодность во взгляде, грубое отношение. Вновь появится дистанция — сотни и тысячи миль пустоты и одиночества, разделяющие их.

Сейчас Питер смеётся. Громко, искренне. Смеётся так, как никогда раньше. А завтра он пройдёт мимо, предпочитая делать вид, что её не существует. А Трис будет крепко держаться за руку подруги, отводить взгляд, поджимать губы, старательно разглядывая стены и потолок над головой.