Слабость

Завтра дверца в их мирок закроется. То, что им удалось построить за долгие два месяца… Это исчезнет, падая на землю и разлетаясь на миллионы осколков. Огромное количество деталей, склеить которые уже невозможно. Ну… Питеру так кажется, а Трис с ним солидарна.

Но людям, как бы им этого не хотелось, свойственно ошибаться.

========== Кислород ==========

Так скованны мы в чувствах,

Так тяжело проснуться нам…

Ты меня найди, я здесь один,

И ты мой кислород, я твой кислород. ©

Как часто жизни людей меняются по щелчку пальцев? Буквально за крошечную долю секунды, из-за одного неверного слова, взгляда или вздоха. То, что имело раньше значение, резко утрачивает всю свою важность, превращаясь в никчёмную пыль. А весь внутренний мир сосредотачивается на одном единственном человеке, без которого, как оказалось, ты не можешь дышать. Жить. Банально существовать — нужное подчеркнуть.

Трис бежит так, что неприятно колет в боку, а лёгкие горят от нехватки воздуха. Но девушка сжимает зубы, упорно двигаясь вперёд, расталкивая людей под громкий топот собственных шагов. Только бы успеть — остальное не важно. Он ведь не может исчезнуть из её жизни вот так просто, даже не попрощавшись. Не кинув напоследок один из своих вечно раздражённых взглядов. Не сказав, как сильно она его бесит.

Когда Трис узнаёт, что Хэйеса отправляют за стену вместе с небольшой группой разведки, внутри будто что-то обрывается. И без того расшатанная нервная система, которая висит на тонких нитях, окончательно даёт сбой, отправляя Беатрис в состояние вакуума. Когда мыслей в голове не остаётся, а эмоции и чувства электрическими зарядами потрескивают на кончиках пальцев.

Прайор толкает рукой дверь, буквально вываливаясь наружу. Взгляд тут же цепляется за широкую удаляющуюся спину, которую, Трис уверена, она бы смогла различить среди сотни других.

— Питер!

Кричит громко, совершенно не контролируя свой голос. Чувствует, как ком в горле становится больше, перекрывая доступ к кислороду. Давится ощущением безнадёжности и собственной бесполезности, потому что он не останавливается. Хэйес, мать его, продолжает идти вперёд, даже не оборачиваясь и делая вид, будто не слышал. Хотя вопила девушка так, словно ей в самое сердце вонзили нож. Тот самый, который не так давно (а по ощущениям в прошлой жизни) Питер прижимал к её горлу.

— Стой! Прошу тебя, остановись! — ей абсолютно наплевать, что остальные Бесстрашные смотрят на неё, как на человека с лишней хромосомой. Ей глубоко фиолетово, что на дворе декабрь, а она стоит в одной тонкой футболке. И уж тем более ей совершенно до лампочки, что пряди волос растрепались и торчат во все стороны, придавая ей сходство со сбежавшим пациентом психиатрической больницы. Она не обращает на никчёмные детали никакого внимания, потому что он останавливается и медленно поворачивается.

— Уходишь вот так просто? Даже ничего не сказав? Да ты просто… — мудак, кретин, самый последний идиот на всей этой выжженной дотла планете. Но красочные эпитеты так и застревают в горле, разбиваясь об одно единственное слово. — Почему?

— Слушай, Прайор, я теперь даже боюсь оставлять фракцию. Вдруг к тому моменту, как вернусь, здесь все подцепят вирус твоего бешенства.

Говорит совершенно спокойно, едва заметно кривит губы и всячески делает вид, что ему этот разговор не интересен. А в карих глазах холод, сравнимый со льдами Антарктики. Сверлит своим янтарём, прожигая на лице Трис две обугленные по краям дырки. А на душе так пусто и холодно, и хочется кричать Не отпускай Не отпускай Не отпускай.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивает Трис едва слышно, резко шагает вперёд, оказываясь к нему практически вплотную. Смотрит снизу вверх, пытаясь рассмотреть на дне карих глаз что-то помимо ледяной ненависти. Он ведь умеет смотреть по-другому, Трис знает. А ещё он умеет улыбаться и искренне смеяться с её совсем неудачных шуток. И либо это было так давно, что уже кажется выдумкой, либо она действительно сумасшедшая, которая живёт в своём собственном мирке с кривыми зеркалами и искажёнными желаниями.

— Делаю что?

— Вот так… убиваешь меня, — шепчет, чувствуя, как слова слетают с губ подобно собственному приговору. Не уходи, я ведь дышать без тебя не могу.

Питер вздрагивает, моргает пару раз и борется с желанием высказать этой идиотке всё, что он о ней думает. Глупая, самовлюблённая Прайор. Убиваешь меня. Тогда как на деле это она на протяжении долгого времени медленно отравляет его жизнь своим присутствием, парализуя и лишая здравого смысла. Убивает в нём все те качества, что он взращивал в себе годами. Превращает каждый его день в грёбаную сказку, но увы — без счастливого конца. Такие, как Хэйес, долго не живут и в один день с кем-то тоже не помирают.

— Чего ты ожидала, Прайор? Что, блять, ты от меня хочешь?! — буквально рычит Питер, выплёвывая эти слова в миловидное личико и наслаждаясь тем, как поджимаются её пухлые губы. — Думаешь, что эти грёбаные разговоры ни о чём в стенах лазарета могут к чему-то привести? Тогда ты ещё тупее, чем мне казалось.

Господи, блять, просто не слушай, не верь. Я же рехнусь без тебя.

— Пойми, всё это было ничем. Дешёвый пшик, недоразумение, — щёлкает пальцами, тем самым красочно описывая те недоотношения, которые у них зародились в момент его слабости. — Ты была рядом со мной, потому что это нужно было тебе, не мне. Всё, что ты успела понапридумывать — это лишь фикция. Нет у нас нихрена.

И от этого «нас» током прошибает обоих. Трис кусает губу, сжимает крепко кулачки, чувствуя, как на коже начинают проступать кровавые полумесяцы от ногтей. Но взгляд не отводит, по-прежнему смотрит уверенно, зная, что за тысячей масок Хэйеса скрывается истинное лицо, которое она видела и не раз.

— Если не нужна была, почему не оттолкнул? — спрашивает Трис, собирая последние крупицы сил и приподняв подбородок. Взгляд острый, колюще-режущий настолько, что Питеру пора швы на лицо накладывать.

— А зачем? Ты отменно справлялась со своей ролью, — тянет юноша, уже заранее зная, что окончание фразы добьёт ее окончательно. Только вот остановиться он не может — и так позволил себе слишком многое, едва не потерял рассудок окончательно, растекаясь сопливой лужицей у её ног. — Мне было скучно. А ты развлекала.

Ей кажется, что в данную секунду мир теряет все свои краски. И это не банально-пафосная метафора с делением на черно-белое или радужное. Нет, это тотальная темнота — когда не видно ни хрена. Стоишь перед зеркалом и даже собственное отражение рассмотреть не можешь. Ни единого проблеска света, ни единой капли разноцветной палитры — его слова все забрали.

Дура Дура Дура

Молча, не проронив ни слова, разворачивается и идёт обратно. Взгляды окружающих должны резать, вроде как, а на деле же отскакивают от невидимого барьера абсолютного похеризма. Потому что финал, конечная станция. Нет больше ничего, одна сплошная мутная дымка, тяжёлой массой оседающая в лёгких. И четырехкамерное в груди загнивает со скоростью, которой бы позавидовали спидстеры из комиксов.

— Трис…

Всего четыре буквы, едва ощутимое касание тёплых пальцев на плече, и Прайор вновь может дышать. Будто невидимый клапан на горле кто-то переключает, позволяя втянуть в себя спасительный кислород. Яркий, с вкраплениями золотистого янтаря, отпечатавшегося жесткими рубцами на самом сердце.

Слабости тоже могут перерастать в панацею.