Страница 5 из 14
С одной стороны машина обстругивала палки, перемалывала стебель-сердцевину, с другой из краника в подставленный стакан выливалась желтая пенная жидкость – сок сахарного тростника.
Процесс завораживал.
Продавщица кинула в стаканы лед, воткнула соломинки, с улыбкой протянула нам.
Кисло-сладкий сок утолил жажду лишь отчасти. Мы пошли к морю в надежде полакомиться кокосом.
Кокосовые орехи разного размера и спелости в изобилии росли на пальмах. Я представил, как проворной обезьянкой карабкаюсь на дерево и… помотал головой, прогоняя видения. Слишком уж фантастической показалась большая белая безволосая «обезьяна» на хрупком стволике пальмы. Да и торговали кокосами на каждом метре побережья.
Сиеста. Вьетнамцы отдыхают, свернувшись калачиками там, где застала жара.
Мы прошли мимо дрыхнущего возле горы орехов мужика-торговца, мимо сонно клюющей носом девушки – чего беспокоить? Пусть спят люди. Наконец нашли активную еще бабушку.
Пожилая мадам в шлепках на босу ногу, в черных лосинах, клетчатой теплой рубахе с длинными рукавами прикрывала поясницу пластиковой сумкой – там, наверное, были деньги, а голову – полосатой шляпой с широкими полями. На лице черные очки и маска.
Мадам обрадовалась, кто б сомневался, появлению покупателей, вытащила из холодильника огромный, с голову, кокос.
Дальше слабонервным и беременным лучше не читать.
Бабушка взяла нож с тупой рукояткой и длинным толстым шипастым лезвием. Такой ножик прямо просился под статью «запрещенное холодное оружие». Первым в списке. Тремя точными ударами, хекая, она нанесла ореху раны, несовместимые с жизнью. При этом пальцы ее невозмутимо придерживали кокос в миллиметрах от страшного лезвия.
Я облился потом вовсе не от жары. Кажется, пальцев у бабушки уже четыре, а сейчас будет три! Я зажмурился.
Обошлось. Рукояткой она поддела вырезанную треугольную часть, сунула трубочки с зонтиками и, слегка склонившись, протянула тяжелый кокос нам.
Мы, впечатленные опасным действом, поклонились гораздо ниже, сели на лавочку, молча высосали прохладный освежающий напиток, почти не чувствуя вкуса.
– Нет уж, ну их к черту, эти кокосы, – протянул брат.
Я кивнул: кому ж хочется нести ответственность за отрубленные пальцы?
К обеду мы все-таки проголодались, вернулись в отель и достали бокс с лягушкой. Бедрышки под кляром приобрели сероватый оттенок.
– Мы все делаем неправильно! – заявил брат.
– Почему? – я с облегчением отложил вилку.
– Искать настоящую вьетнамскую еду на набережной, где полным-полно туристов, глупо!
– И что ты предлагаешь?
–Я предлагаю отправиться туда, где не ступала нога белого человека.
– А земноводное?
– Лягушка подождет до вечера, – уверенность в голосе брата задушила мои сомнения на корню.
Часа три мы бродили по городу, пока не нашли район, где туристов не водилось.
На нас откровенно пялились, шушукались за спинами, а кое-кто даже щелкал мобилками, снимая двух белых высоченных красавцев. Ну, надеюсь, что фоткали именно по этой причине. Скромный я, да.
Наконец мы остановились у кафе, словно выдолбленном в каменном доме. Внутри прямоугольная комната со столиками. Сторона, выходящая на улицу, отсутствует. У входа жаряще-варящий прилавок и узкий мангал, где на решетке подрумянивались аппетитные кусочки.
– Утка! – я помахал ладонью, словно флажком.
– Думаешь, по-пекински?
– Да хоть бы и по-нячанговски, попробовать стоит! – сказал я.
Немногочисленные посетители возбужденно переглядывались, как если бы мы смотрели исподтишка на двух великанов-орков, заскочивших перекусить в кафешку северного российского городка.
Да, здесь кормили уткой в трех видах: гриль, вареная и вареная с супом. Мы хотели утку-гриль и поведали об этом хозяйке – пожилой, как и истязательница кокоса, женщине, естественно, улыбающейся.
Напрасно. Хозяйка нас не понимала, а по губам читать не умела.
Я тыкал в мангал, говоря «ту ко-ко-ко», она недоуменно протягивала кусок хлеба. Я показывал на суп, она застенчиво хихикала и водила рукой по банкам с соусами. Рядом с нею стояла малышка, разглядывала нас, распахнув во всю возможную ширь узкие от природы глазенки.
– Отойди, – проворчал брат, – смотри на работу мастера и учись.
Он присел, согнув ноги в коленях, расставил руки, захлопал ими, словно крыльями, и закудахтал.
Наступила тишина, что само по себе для шумного Нячанга невообразимо. В распахнутый рот хозяйки чуть не залетела муха.
Брат распрямился:
– Вот этого – две порции, – он растопырил два пальца.
Она уяснила! Брат торжественно поглядел на меня.
– Кудах-кудах? – повторила хозяйка и нерешительно указала на противоположную сторону улицы, где действительно продавали кур.
– Нет же! – чертыхнулся брат. – Какие тупые! Ну что тут непонятного? Я в обморок упаду от голода, пока получу эту грешную утку!
На наше счастье мимо шли две девчонки лет четырнадцати: длинные черные волосы с бантиками, синяя форма, белые гольфы, ранцы. Не близняшки, но одинаковые, как котята одного помета. Девчонки знали английский. Ну, как знали? Во всяком случае, мы пришли к общему мнению, что duck – это утка.
Нам ее и принесли – одну на двоих. Слону дробина. Заказать вторую мы не решились. Эту-то съели с трудом, поскольку за каждым нашим движением следило множество пар глаз, сопровождая манипуляции без вилок – их тут попросту не было, только палочки – ехидными, так мне казалось, комментариями.
Девчонки тоже остались, взяли себе суп, сели рядом и, делая вид, что не обращают на нас никакого внимания, весело защебетали.
Малышка смущала. Сунув палец в рот, она смотрела в упор. Я пожалел, что не захватил шоколадку «Аленка», для таких вот ситуаций и предназначенную. Порылся в карманах и дал малышке сверкающую десятирублевую монету. Дети во Вьетнаме скромные – она не взяла, поглядела на маму. Та снисходительно кивнула. Девчушка покраснела, схватила монетку и убежала, слава богу.
Вкусная была утка, хоть и костлявая: ароматная, сочная, пряная, – так и таяла на языке. Жалко, мало!
Наверное, долго еще вьетнамцы вспоминали двух русских парней, с чего-то изображающих – посреди белого дня! – то ли кур, то ли петухов.
Возле отеля разделывали дуриан.
Покупательница – симпатичная вьетнамочка – держала наготове раскрытый целлофановый пакет. Внушительная группа туристов глазела, затаив дыхание. В прямом и переносном смысле.
Продавщица вскрыла колючую «голову», разделила на половины. В каждой влажно сверкали сливочные доли «мозга».
– На вкус он как заварной ванильный крем, – сказал знаток из туристов.
Я сглотнул и нащупал в кармане донги.
– Крем, да, похоже, – подтвердила женщина с купальным полотенцем через плечо, – только плотнее, как мягкий сыр с трюфелями.
Я достал деньги.
Продавщица подхватила щипцами лоснящиеся куски. Покупательница высокомерно посмотрела на иноземцев, завязала пакет и удалилась. К прилавку никто не поспешил.
– От него отек Квинке запросто можно схлопотать, – скривился еще один турист-знаток.
Я спрятал донги и поглядел на брата.
– Дуриан, конечно, хорошо, – сказал он, – но не много ли для ночного перекуса? Еще успеем попробовать. Нас ждет лягушка!..
Она нас не ждала. Она тихо скончалась в холодильнике и уже благоухала почти как дуриан.
Дорога домой всегда почему-то кажется короче по времени, чем дорога от дома.
Страшно довольные собой, мы везли на север корзину, наполненную рамбутанами, мангустинами, лонганом – драконьим глазом и питайей – драконьим сердцем. В багажнике самолета в наших чемоданах прохлаждались ананасы и манго – зеленые, желтые, красные.
Чего только не попробовали мы во Вьетнаме: и бульон с черепахой, и мясо страуса, приправленное листьями лотоса, и знаменитый суп Фо – по мне, обычный суп с говядиной, лапшой, мятной травой и лаймом. Конечно, крокодила. Без счета омаров, крабов, креветок и устриц. Гребешков, приготовленных прямо в ракушках…