Страница 7 из 11
Мы знали, что по утрам в своем кабинете, дверь которого находилась в левом углу знаменитого репетиционного зала с опоясывающей его верхней галереей, она занимается особым тренингом, который ей позволял – при всех ее травмах и, как мне тогда казалось, преклонном возрасте – быть в отличной форме и показывать на уроке все премудрости идеального исполнения классических балетных движений.
Супружеский союз Наталии Михайловны Дудинской и Константина Михайловича Сергеева – великолепного танцовщика, педагога, балетмейстера, долгие годы руководившего Кировским-Мариинским театром и хореографическим училищем, – вызывал у нас, учеников, безоговорочное уважение и преклонение. Но в то же время мы с интересом наблюдали, а потом обсуждали особенную, не очень распространенную в те времена конфигурацию: он + она + он. Этот Третий часто бывал в училище на генеральных репетициях, мы его видели и на спектаклях в Кировском театре… Однажды я оказалась рядом с этим уже не молодым человеком на одной из репетиций… Украдкой я рассматривала холеные, белесые руки; тонкую, ухоженную, безморщинистую кожу лица; представляла, как это – жить втроем, и мои догадки разбивались о загадочные вопросы, на которые тогда ни я, ни мои однокурсники не знали ответов.
Наталию Михайловну мы все обожали. Константина Михайловича боялись, почитали. Сколько знаний и умений я от них получила, сколько тепла и участия, сколько уроков вынесла из нашего общения на репетициях и уроках. То, что было мной пропущено, не понято, не освоено, не усвоено у предшествующих педагогов, всё и сполна я получила от этих двух выдающихся мастеров.
Наталия Михайловна с интересом шла на контакт с ученицами, ее занимали наши жизни вне стен училища, она с любопытством реагировала на наши любовные приключения, интриги, взаимоотношения. Она была вовсе не лишена увлеченности деталями нашей молодой, бурной личной жизни. Она всегда предлагала помощь и помогала, будь то лечение, решение бытовых проблем, разрешение сердечных историй. Мы, ее ученицы, были защищены ее именем, ее авторитетом, ее статусом, мы знали, что в решающие моменты можно набрать номер ее телефона и обратиться за советом, поддержкой.
Дудинская жила в доме номер два на Малой Морской улице, все ленинградцы знали ее окна, за стеклом которых всегда стояли старинные вазы с роскошными цветами, это было милой, дорогой достопримечательностью Ленинграда; каждый раз, проезжая по Малой Морской или гуляя по Невскому, я бросала взгляд на эти окна: великолепные букеты цветов сменяли друг друга, но неизменным оставалось ощущение, что она, Наталия Михайловна, здесь, рядом и всё по-прежнему, пока ее дом полон цветами.
Сейчас я пробегаю мимо этих окон, заставляя себя не поднимать глаз: нет больше ни знаменитой квартиры, ни знаменитых ваз с охапками цветов.
Генслер
Она была примой Кировского театра, ученицей Вагановой, достаточно рано понявшей и определившей свой путь не классической, а характерной танцовщицы. Ее тело обладало непревзойденной выразительностью, ломкий рисунок рук околдовывал медитативной повествовательностью, пикантность лица отражала затаенную страстность, благородную сдержанность. Генслер начала преподавать, будучи действующей танцовщицей, и у нас, ее учеников, была драгоценная возможность видеть ее на сцене. Она не сразу стала ко мне благосклонной и внимательной, долго оценивающе присматривалась, держала неприступную дистанцию.
Я была счастлива на ее занятиях. Я была счастлива видеть ее, наблюдать за каждым ее движением, поворотом головы, за гордой осанкой, вздернутым подбородком, полуулыбкой, манерой говорить. Но самое главное – это руки… кисти рук, пальцы – словно замысловатый рисунок треснувшего хрусталя, цепкий, опасный, чарующий, хрупкий, острый. Я, пытаясь ей подражать, через ее индивидуальную пластику стала находить свою пластическую природу выразительности, и это был самый дорогой путь, ведущий к главному – личностному облику и почерку в танце.
Медленно мы сближались, стали много репетировать вместе, экспериментировать, общаться, я стала бывать у нее дома. Супруг Ирины Георгиевны – бывший солист Кировского театра, импозантный и обольстительный Олег Германович Соколов – также преподавал в училище, он вел классику у мальчиков нашего класса. Соколов был заряжен энергией покорителя дамских сердец, о его искусительских победах ходили легенды…
И мы, учащиеся старших классов, фонтанирующие неуправляемыми гормонами, и наши педагоги, в сущности, еще молодые, полные сил люди, – все были налиты эротической энергией, она заполняла атмосферу и репетиций, и нашей жизни. Это было время запойного поглощения художественной литературы, поэзии, хождений на балетные и драматические спектакли, вечера симфонической музыки в Филармонии, время романтических переживаний с бесконечной чередой влюбленностей и невероятных приключений, с ними связанных. Всё проживалось азартно, истово, безудержно.
Танцевать я стала много, успешно. Я чувствовала к себе возрастающий интерес и публики, и профессионалов, я стала многими любима; завистников и недоброжелателей, которые, вероятно, были, я не замечала. В один из учебных дней я встретила Ирину Георгиевну на пятом этаже училища; подойдя ко мне, она, словно между прочим, произнесла, что послезавтра я вместо нее танцую сцену курдов из “Гаянэ” на заключительном концерте закрытия сезона Кировского театра в концертном зале “Октябрьский”. Я не поверила своим ушам, а когда пришла в сознание, меня начало трясти мелкой дрожью от страха и паники. Что послужило причиной замены, что за интриги случились в театре, что это вообще значило – я так и не узнала. Я танцевала Айшу из “Гаянэ” на концертах хореографического училища, танцевала с огромным успехом, но выйти с артистами Кировского театра… это было невероятно.
На следующий день мне сообщили, что я должна быть на репетиции в театре. Репетиция была короткой. Только придя в зал, я увидела, что моим партнером будет Мурат Кумысников – характерный премьер Кировского балета, а некоторые из стоящих в кордебалете – педагоги училища. Быстро проверили мизансцены, мельком посмотрели друг на друга – и разошлись, оставив меня в зале одну, в полном недоумении и трепете. Завтра был концерт. Помню, что через кого-то Генслер передала мне свои серьги, в которых танцевала в “Гаянэ”. Ни на репетиции, ни перед концертом она не появилась. Я даже не знаю, была ли в тот вечер она в зрительном зале.
Этот день, день концерта, я помню до мельчайших подробностей, помню, как разогревалась за кулисами, помню, как меня подбадривали и поддерживали артисты, помню, как упоенно было существование на огромной сцене Октябрьского концертного зала под музыку Хачатуряна, помню крепкие руки Мурата Кумысникова на моей талии, помню, как меня поздравляли, помню, как меня расцеловывал Игорь Дмитриевич Бельский, руководитель балетной труппы Кировского театра, выдающийся характерный танцовщик, помню его фразу: “Молодец! Будем работать!”
Я была счастлива. Казалось, все двери распахнуты передо мной, я уверенно шла победной дорогой.
Но случились три события, которые всё изменили.
Первое: весной 1977 года уходит с поста руководителя балета Кировского театра Бельский, до окончания училища мне оставалось несколько месяцев. Не освободили бы Бельского от руководства – место характерной танцовщицы в театре было бы моим, я знала, что он во мне заинтересован и работа в Кировском мне обеспечена. На место Бельского приходит Виноградов, возможность попасть в театр теперь зависит от него. Я понимала, что Виноградову я не нужна.
Второе: перетрудив спину, я не останавливаю репетиционный процесс, тем более что близятся выпускные спектакли и экзамены, я продолжаю работать. Ирина Георгиевна уезжает на гастроли, со мной репетирует другой педагог, отчаянное желание быть на высоте, не подвести уехавшую Генслер, сделать всё по максимуму приводит к болям в спине, которые с каждым днем становятся невыносимее. В день показа новому руководителю балетной труппы Кировского я уже не могу двигаться, Наталия Михайловна Дудинская, которая относилась ко мне с нежностью и вниманием, предлагает выпить сильные обезболивающие и всё-таки танцевать – я отказываюсь. Со временем я поняла, что отчасти меня спас этот отказ, в противном случае я погубила бы спину окончательно. Через несколько дней я уже лежала в Военно-медицинской академии. Вернулась с гастролей Ирина Георгиевна, теперь она была рядом.