Страница 11 из 11
Мама всю жизнь прожила с врожденным пороком сердца, преодолевая этот диагноз и отмахиваясь от него. Это было причиной ее непоступления в хореографическое училище Вагановой, соответственно угрозой неосуществления главной мечты, но она стала танцовщицей, она стала главным балетмейстером театра, она стала востребованным хореографом. Этот недуг был причиной ее частых тяжелых сердечных приступов, при этом она не щадила себя ни в работе, ни в интенсивности жизни, ни в объеме эмоциональных переживаний. Это была яркая, мощная жизнь вопреки!
До моих шести лет мы с папой и мамой жили в Волгограде, куда родители уехали из Ленинграда, получив работу: мама – в театре музыкальной комедии, папа – в филармонии. Хождение в детский сад было коротким, но острым эпизодом моего детства. Я и сейчас помню, как упиралась лбом в стеклянную дверь, за которой растворялся в дождливом мареве силуэт моей мамы, я с ужасом сверлила сквозь дурманящие слезы удаляющуюся мамину спину. Никакие уговоры, никакие угрозы воспитательниц не могли оттащить меня от этого стекла: я стояла у двери и тихо, беззвучно рыдала, слизывая соленые слезы с губ. Так длилось до вечернего появления мамы, и тогда голос прорезывался, рыдания приобретали звук, я бросалась в ее теплые, родные руки и еще долго, всю дорогу до дома, вздрагивала всем крошечным тельцем от незатихающего горя и вновь обретенного счастья, впивалась двумя маленькими ладошками в мамину руку, боясь их разжать, боясь снова потерять главное, что составляло смысл моего детского существования.
Мы жили в служебной театральной квартире, нашими соседями были актеры Волгоградского театра музыкальной комедии, где тогда служила мама. У нас была общая кухня, и я, улучив возможность, тайно таскала из соседского шкафа сухофрукты, зажимала сморщенную ягодку в потном кулачке и съедала ее, закрывшись в ванной. Но скоро мое воровство было раскрыто, тут же последовало наказание: мама меня громко стыдила, потом, поставив почему-то на табуретку, прошлась по моей попе ремешком, затем я была отправлена в угол для осознания вины и понимания необходимости полного раскаяния, что и было осуществлено по прошествии некоторого времени. Это происшествие мы с мамой часто вспоминали многие годы спустя, вспоминали со смехом, маленькому воришке было тогда пять лет.
Каждую субботу мама ставила меня в казавшуюся тогда огромной ванну и, густо намылив мочалку, со свойственной ей скрупулезностью терла мою кожу, потом с той же дотошностью драила мои волосы. Вытирала меня, поставив на край ванны, откуда я однажды свалилась на кафельный пол, разбив лоб и ободрав руку. Помню бодягу, прикладываемую мамой к болячке на голове, и зеленку, которой мама разукрасила все мои ссадины.
Летом, в выходные дни, мы в компании маминых коллег по театру выезжали за Волгу, на песчаные пляжи Бакалды – живописного левого берега. Отсюда был виден Волгоград, раскинувшийся на противоположном берегу, вода была всегда теплой, песчаное дно удобно и неопасно. Расстилались широкие полотенца, на которые выкладывалась всякая снедь, привезенная с рынка, славившегося богатым разнообразием овощей, рыб, ягод, солений. До сих пор вспоминаю мясистые, ароматные помидоры, каких больше пробовать и не приходилось: разламываешь его на две половины, щедро покрываешь черной паюсной икрой и жуешь, поскрипывая налетевшим песком.
Мама была большой модницей, удивительно, как в ситуации тотального дефицита ей удавалось быть всегда безукоризненно элегантной. Многое шилось на заказ, многое покупалось у фарцовщиков, многое в комиссионных магазинах, куда сдавались вещи, привезенные из-за границы; многое приобреталось у редких знакомых, имеющих возможность работать за рубежом. За модными вещами охотились, приобрести желанную вещицу считалось большой удачей. У мамы был свой стиль в одежде, на ее идеальной фигуре все, даже самые простые вещи казались изысканными. Я видела, с какой симпатией, с каким восторгом на нее смотрят коллеги из театра, она была законодательницей стиля, элегантно-богемной манеры поведения, ее женская покоряющая энергия электрическими зарядами пронизывала воздух. Всегда аккуратно причесанная, всегда продуманно одетая, всегда благоухающая дорогими ароматами, всегда подтянутая и искрящаяся, она у меня вызывала восторг и желание подражать, подражать во всём.
Мой отъезд на учебу в Ленинград был драматической нотой в нашей жизни, и хоть мы с мамой никогда не говорили о том, как каждая из нас проживала разлуку, но я точно знаю – это было тяжелое событие для нас обеих, которое во многом изменило и наши взаимоотношения, и нашу жизнь.
Первый год был нестерпимо тяжел, и, когда поздней осенью маме удалось приехать на несколько дней в Ленинград, чтоб повидаться со мной, наша встреча была вовсе не такой, как мы ее себе представляли. Моя тоска рисовала только один вариант нашей встречи после разлуки: брошусь в ее родные руки, зацелую их, залью слезами радости и не оторвусь ни на секундочку от ее тепла… Мы встретились в доме Михайловых, я пришла из училища, а мама там уже меня ждала. Я вошла в комнату и в сумрачном свете увидела очертания маминой фигуры, стоящей на фоне окна, в угасающем мареве тускнеющего заката. Волнение мутило изображение. Мы стояли друг перед другом на расстоянии всей продолжительности от двери до окна, не могли пошевелиться и были не в состоянии преодолеть эту дистанцию. Казалось, эта пауза и пространство, которое нас разделяет, бесконечны. Путь друг к другу оказался очень долгим, мы привыкали к нашей близости все несколько дней маминого приезда.
А зимой наступило счастье: я улетела в Красноярск, домой, к маме, на каникулы! Счастье приходило два раза в год: летом, когда я уезжала вместе с мамой и ее театром на гастроли, и зимой, когда длились двухнедельные каникулы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.