Страница 3 из 43
Это несоответствие тоже нужно как-то объяснить. Однако концентрация нашего внимания на образе чужака не исключает того, что, пустившись на поиски следов в архивах, в ученых трудах и в произведениях литературы и искусства, мы доведем до читателя кое-какие сведения о подлинной культуре, образе жизни, истории и языке европейских народов рома.
Отдельные литературные произведения будут интересовать нас особенно, ибо только скрупулезный анализ текста может достойно выявить сильные стороны науки о литературе и привести к результатам, которых невозможно достичь с помощью историографических и социологических методов. Они являются индикатором того, что исторические события «оставили след, что они продолжают существовать и своим существованием производят внутри истории целую череду явных или скрытых воздействий»[8]. В отличие от исторических источников они, из-за своей уникальности и многозначности, не поддаются быстрому использованию. Литературные произведения могут положить начало устойчивым образам и клише, но способны их же и разоблачать, они могут как зародить зависимости, так и инсценировать разрывы связи, утверждать очевидное, – и это же очевидное опровергать. Чтобы наряду с особенным и исключительным указать также на затверженное и повторяющееся, будет, наряду с детально исследованными текстами, привлечено максимальное число других подобных произведений – сегодня зачастую забытых, которые, однако, ради читабельности книги, останутся на втором плане. По той же причине мы будем чередовать анализ конкретных примеров и общие обзоры.
Не исключено, что оторопь будет основным впечатлением, которое оставит по себе показанная в книге разрушительная энергия вкупе с властными и убийственными порывами. Возможно, в душе останется возникшее в этой связи сострадание к жертвам истории. Но не следует забывать, что основное предназначение книги – изучение «изобретателей» цыган и придуманных ими конструкций, и история народов рома по указанным причинам может быть описана только очень опосредованно. Речь пойдет об ученых, интеллектуалах, писателях и исследователях, о культуртрегерах, трудами которых в мир пришли прежде всего враждебность и изоляция, но вместе с ними также и восхищение, и романтизация. Отбросив эмоциональную реакцию негодования, мы вправе трезво указать на их ответственность. И, если уж рассматривать дело с этой стороны, то не в последнюю очередь стоить пояснить, какие альтернативы, перспективы и возможности намечались в каждый конкретный период времени. Ведь для прояснения сути вряд ли много дает отождествление горестной истории народов рома с неотступной роковой судьбой, к чему некоторые исследователи склоняются.
«О черных крещеных язычниках, которые все вместе подошли к Берну» из «Шпицской хроники» Дибольда Шиллинга Старшего (ок. 1445–1486)
Пишущему подобную книгу настойчиво задают всегда один и тот же вопрос: какой урок можно извлечь из результатов и выводов исследования? Не успев стряхнуть архивную пыль, вынужден возвысить свой голос для предостережения и увещевания. Может статься, кто-то действительно в состоянии заранее примечать теперь признаки угрозы, точно определять взаимосвязь между прошлым и настоящим и оценивать ситуацию. Но все-таки решения конфликтов и проблем невозможно передать одним только экспертам, которые благодаря своим знаниям смогут в любом случае внести свой вклад в сглаживание или же драматизацию актуальных ситуаций, воспринимаемых как кризисные. Эта книга позволяет взглянуть в зеркало, даже если речь идет о вымышленном отражении европейских народов. Мы узнаем в большей степени о нас самих, о наших мыслях, чувствах и поступках, о дискриминации, присвоении и цивилизационном высокомерии, нежели о народах рома. При чтении цитируемых здесь текстов начинаешь ощущать, как с каждым обозначением, описанием и с каждой оценкой чужаков, называемых цыганами, увеличивается асимметрия, как раздувается пишущий, как растет его «я», как начинает он поддаваться искусу всевластия и как в конце концов начинает верить – какую бы жалкую фигуру он при этом собой ни представлял, – что для картины европейской культуры его достаточно. Сегодня, когда в Европе вновь восстает из праха «ненависть к цыганам», история презрения к ним представляется нам фантомом, явление которого, подобно антисемитизму и национализму, повергает нас в ужас – словно перед нами одно из привидений, про которых в одноименной пьесе Генрика Ибсена (1828–1906) говорится: «[Нам] от него не отделаться»[9]. С Ибсеном можно было бы согласиться, если под словом «отделаться» имеется в виду вытеснение. А вот с представлением о неотвратимости конфликтов, проблем и исторических катастроф согласиться нельзя. Таких привидений, как презрение к цыганам, прогнать можно, если вытащить их на свет из тьмы ненависти и вражды по отношению к чужому и другому. Благодаря европейскому объединению возникла редкая ситуация, когда одновременно с социальной и этнической дискриминацией нам удается ухватить в руки и призрачное прошлое: совсем недавнее, о котором люди, пережившие гонения и истребление, уже молчать не могут, и ту долгую историю, о которой повествуется в этой книге.
Часть I
От позднего Средневековья до восемнадцатого века
1. Прибытие «паломников из Египта»
Фрагменты: хроники, историографии, памятники права
В начале была хроника. Ни одного собственноручного документа, никаких письменных свидетельств, ни единого лоскутка, ни одного осколка – ровным счетом ничего не осталось у нас из свидетельств о том, что в XV в. в Европу прибыла группа людей, которых вскоре стали называть «джипси» по-английски, «боэмьен» по-французски, «хейден» по-голландски, «татерн» по-шведски, «гитанос» по-испански, а в немецком впервые в 1427 г. у Андреаса Регенсбургского (после 1380 – после 1438) они были обозначены как «гене циганорум, народность цигойнер»[10]. И только хроники, которые с конца XIII в. велись во многих городах городскими писцами – иногда тщательно, а то и с пробелами, сообщают нам, что перед воротами появились неизвестные чужаки, «необыкновенно странные / и прежде в сих краях невиданные»[11]. Тот факт, что прежде их не видели или ничего о них не слышали, заставил хронистов строить предположения о происхождении и сущности упомянутых людей: вполне решаемая проблема, как выясняется, если заглянуть в знаменитую «Всемирную хронику» Хартманна Шеделя (1440–1514) 1493 г. издания[12], которая не чурается ссылок на разветвленную генеалогию народов и правителей и даже для таких редкостей, как собакоголовые, безголовые, великаноногие и шестирукие, находит сведения и подтверждения. Однако о некоем цыганском народе до самого его появления у ворот множества городов Европы – от Стокгольма до Барселоны – ничего не слышали даже самые умудренные историографы. Ведь все эти летописцы не были свидетелями. Они записывали то, что им сообщали. Для описания чужеродного им приходилось подыскивать понятные слова и образы, чтобы новость заинтересовала и выглядела убедительно.
Одно из самых ранних наглядных изображений «черных крещеных язычников, которые все вместе пришли к Берну», мы находим в так называемой «Шпицской хронике» Дибольда Шиллинга Старшего (около 1445–1486)[13]. Иллюстратор[14] сосредоточился на двух элементах. На заднем плане видны стены и башни безлюдного города, над воротами которого расположен герб с медведем, свидетельствующий о том, что это швейцарский Берн. На переднем плане почти треть пространства занимает тесно сбитая, явно ищущая защиты группа людей. Впереди, детально прописанные, видны мужчины, позади них – женщины и дети разных возрастов. Люди в первом ряду, вытягивая руки, ладони и пальцы, красноречиво указывают на город в ожидании помощи. От них к воротам змеится свободный путь. Но то, что пришельцы – именно цыгане, читатель узнает только из подписи под картинкой. Эта иллюстрация вряд ли отвечает представлениям, которые доносят до нас хроники. Что-то не заметно ни лошадей, ни вьючных животных, столь же напрасны наши надежды увидеть утварь или багаж. На людях нет той рваной, дырявой, латаной-перелатаной одежды, как в более поздних изображениях, они одеты в «сарацинское», то есть восточное платье с характерными головными уборами в виде тюрбанов. Типичные для прочих ранних изображений плоские шляпы в форме тарелок на головах у женщин здесь отсутствуют[15]. У всех на ногах обувь, в том числе у детей. Одежда и рубашки разных цветов, но без цветастого узора. Золотые заколки украшают тюрбаны и украшенные золотом рубашки мужчин, которые изображены с кривыми, богато инкрустированными мечами. Одна из фигур, судя по месту, позе, одежде и форме бороды, изображает предводителя. Она до мельчайших деталей повторяет изображения дворян в «Шпицской хронике». Признаков крещения, таких как кресты, на картине нет. Невзирая на подпись, эти «черные язычники» все без исключения имеют светлый цвет кожи и белокурые локоны.
8
[Foucault 1973: 169].
9
«Привидения. Семейная драма в 3 действиях». Действие второе, сцена первая («В нас сказывается не только то, что перешло к нам по наследству от отца с матерью, но дают себя знать и всякие старые отжившие понятия, верования и тому подобное. Все это уже не живет в нас, но все-таки сидит еще так крепко, что от него не отделаться» – пер. А. и П. Ганзенов) (примеч. пер.).
10
Andreas, в: [Gronemeyer 1987: 19].
11
Stumpf, в: [Gronemeyer 1987: 32] (Eintrag zum Jahr 1418). Cp.: [Gagliardi et al. (Hrsg.) 1952].
12
«Liber Chronicarum» («Книга хроник»), всемирная история, составленная на основе сведений из древних и современных источников врачом, гуманистом и библиофилом из Нюремберга, Хартманном Шеделем (1440–1514) (примеч. пер.)
13
[Pfaff 1991: 67]. Ср. илл. на с. 18 этой книги.
14
Шиллинг с большой долей вероятности не является иллюстратором хроники.
15
См.: [Marly 1989].