Страница 11 из 43
Хотя власти отмечают, что среди бродящих повсеместно толп бедняков встречаются разные группы, все же, вводя меры наведения политического порядка, они всех скопом называют «сбродом» или «мошенниками». Так, одно постановление 1586 г., направленное против бродяг, в качестве адресатов перечисляет:
Цыгане, бродяги, гвардейские слуги без хозяев, бродячие музыканты со скрипками, лирами и прочей струнной игрой, хулиганы, осведомители, отлученные, склонные к безделью нищие, зазывалы, зубодеры и всякий тому подобный сброд… далее прорицатели, ловцы чертей, глядельцы в магический кристалл[96].
И все же порой замечают особенность, которая могла бы уберечь цыган от беспрецедентного преследования. Образ жизни их общины соответствует могущественному раннехристианскому идеалу бедности: «Скудость одежд, существование без дохода и собственности, без собственного дома, с низким социальным статусом,, среди ежедневных страданий и истязаний, которые несет с собой жизнь, полная лишений»[97]. Легенды о происхождении закономерно и неуклонно сближают их со Святым семейством: бегство, нужда, притеснения. Образ, который рисуют летописи, также предполагает связь между ними. Забота о нищих в Средние века ориентируется на такие образы. За милостыню, поданную из любви к ближнему, благодетели так или иначе ожидают заступничества за них перед небесами в качестве ответного дара[98]. Сомнение в том, что подозреваемые в язычестве цыгане такими заступниками действительно являются, высказывалось еще в самом начале их появления. Можно говорить о «десакрализации»[99] бедности, когда цыганам в числе прочего «сброда» заявили, что из-за своих греховных поступков, таких как воровство, обман, гадание и нечестие, они теряют право на помощь. При этом речь идет о значительных суммах, если представить себе, например, что домский капитул третью часть своей десятины уступал ad usum pauperum et perigrinorum, то есть на нужды бедных и паломников. Система благотворительности, которую на своих плечах несли помещики, города и общины, схлопывается на пороге Нового времени по разным причинам, из которых обнищание широких слоев населения из-за эпидемий, неурожаев и войн занимает не последнее место. Страшный голод периодически обрушивается на Европу начиная с первой трети XVI в. и вплоть до начала XVIII в. Переход к капиталистическому индустриальному обществу совершается в первую очередь за счет низших слоев[100]. Можно утверждать, что между началом преследования народов рома и изменением политики в отношении бедных в первой трети XVI в.[101] существует тесная взаимосвязь. На место милосердия в качестве источника благосостояния приходит труд, на место любви к ближнему на передний план выступает личная ответственность. Вместо христианского сообщества государству приходится иметь дело с «опасными» массами, и у него появляется масштабная задача умиротворять и социально дисциплинировать их.
Территориальные властители Нового времени в ранний период сначала ограничивают эту задачу только лишь политикой насилия. В господских памятках и предписаниях бедняки предстают как опасный, морально растленный противостоящий мир, как «среда ночи»[102]. В одной диссертации 1746 г. ее называют
…давно существующим, зловредным, имеющим связи с другими своими попутчиками, отмеченными этим качеством (вплоть до их превращения в сообщников) слоем, призванным грабить всех состоятельных людей, причем всякий другой достойный образ жизни самым злодейским образом попирается[103].
Их странное для тогдашних представлений двойственное положение исключенных из общества и одновременно включенных в него людей, «которые живут в гуще общества, не являясь его членами»[104], как в замешательстве отмечает одна французская памятка, оборачивается в негативно извращенном фантастическом представлении о порядке в теневой мир[105] организованной преступности с собственными законами и собственным языком: в братство нищих, как в «Liber Vagatorum»[106], где цыгане упоминаются только совсем вскользь, в некое королевство гёзов во Франции и некое «royaume des truands»[107] в Париже[108], в тайные общества жуликов в Англии в «Canting Dictionary» 1725 г. К этому противостоящему миру английский закон 1531 г., направленный против бродяжничества, причисляет всех, кто не связан с обществом ни собственностью, ни социальной зависимостью в качестве крепостного, слуги или подмастерья:
…каждого мужчину или каждую женщину, кто телесно здоров, силен и работоспособен, не имеет во владении земли, не имеет своего господина, а также не ведет законную торговлю, не имеет ремесла или профессии, чтобы заработать себе на жизнь[109].
Мало какие литературные произведения того времени описывают повседневную жизнь бедняков до бытовых подробностей. Чаще всего это делается пока еще в Испании и в Англии. Выведены ли там цыгане, разобраться довольно трудно. В Германии надо всеми возвышается Ганс Сакс (1494–1576) со своим произведением 1559 г.: «Фастнахтшпиль с шестью персонами, называемый пять бедных странников»[110]. В этой пьесе он выводит на сцену гражданина Свободного имперского города Нюрнберга, который встречает группу «бродяг». В начале действия хозяин ночлежки ищет «беднейшего странника»[111], чтобы бесплатно предоставить ему ночлег и пропитание. Здесь он демонстративно берет на себя призрение бедных и приют чужестранцев, заповеданные христианским милосердием: «…милосердие вершу / сирых да бедных приючу»[112]. Начиная с XIV в. города пытаются с помощью ограничительных предписаний отклонять требования пришлых нищих. Так, Нюрнберг, например, предоставляет им только трехдневное пребывание[113]. Намеки на поиски приюта Святым семейством в Вифлееме придают действию, которое порой грозит скатиться к грубому комизму, необходимую серьезность. Среди пяти странников, помимо «тележника», «старьевщика», «нищенствующего монаха» и «рейтара» есть также «цыган». Остальные приписывают ему уже знакомые проступки: «Он все пачкает и ворует, колдует и врет, / И прямо на глазах тебя проведет»[114]. Во впечатляющем монологе цыган описывает положение бесправных и безродных бродяг:
96
Цит. по: [Roeck 1993: 72].
97
[Geremek 1988: 29].
98
См. [Ibid.: 38].
99
Байер говорит о некоей «de-sanctification of the poor» [Beier 1985: 4].
100
См.: [Jütte 2000: 40–48].
101
См.: [Geremek 1988].
102
[Rexroth 1999].
103
Цит. по: [Opferma
104
Цит. по: [Foucault 1977: 112].
105
См.: [Egmond 1993].
106
[Jütte 1988].
107
‘королевство правды’ (франц.).
108
См.: [Asseo 1974: 11–83].
109
Цит. по: [Jütte 2000: 194].
110
См. в [Sachs 1875: 12–22].
111
[Ibid.: 13].
112
[Ibid.: 12].
113
Ср.: [Geremek 1988: 61].
114
См. в [Sachs 1875:21].
115
[Ibid.: 20].