Страница 63 из 69
Агамемнон в легком замешательстве. — Царевич Ахилл, я слышал, завтра ты идешь в бой?
— Да. — Внезапность его ответа ошеломляет их.
— Хорошо, очень хорошо. — Агамемнон снова медлит. — И после того ты тоже будешь сражаться?
— Если желаешь, — отвечает Ахилл. — Мне все равно. Скоро я буду мертв.
Пришедшие переглянулись. Агамемнон заговорил снова.
— Что ж, тогда все решено, — он повернулся уходить. — Сожалею о смерти Патрокла. Он вчера храбро сражался. Ты слышал, что он убил Сарпедона?
Ахилл поднимает глаза — черные и мертвые. — Хотел бы я, чтоб он дал всем вам погибнуть.
Агамемнон слишком растерян, чтобы ответить. В тишине раздается голос Одиссея. — Мы оставим тебя, чтоб ты мог оплакать его, царевич Ахилл.
Над моим телом склонилась Брисеида. Она принесла воду и тряпки, смывает кровь и грязь с моего тела. Руки ее нежны, словно она омывает младенца, а не мертвое тело. Ахилл откинул полог шатра и взгляды их встретились над моим мертвым телом.
— Прочь от него, — говорит он.
— Я почти закончила. Он не заслужил того, чтобы лежать в грязи.
— Не желаю, чтобы ты к нему прикасалась.
Ее глаза наполняются слезами. — Думаешь, ты единственный, кто его любил?
— Прочь. Прочь!
— По смерти тебе больше дела до него, чем когда он был жив, — голос ее горек от скорби. — Как ты мог его отпустить? Ведь знал, что он не умеет сражаться!
— Прочь! — Ахилл хватает блюдо.
Брисеида даже не моргает. — Убей меня. Его это не вернет. Он стоил десятерых таких как ты. Десятерых! А ты послал его на смерть!
Голос его едва ли можно назвать человеческим. — Я старался остановить его! Предупреждал не покидать побережья!
— Он пошел туда из-за тебя, — сказала Брисеида, подходя к нему. — Он сражался, чтобы спасти тебя и твою драгоценную славу. Потому что он бы не вынес твоих страданий!
Ахилл закрывает лицо руками. Но она безжалостна. — Ты его не заслуживал.
Не знаю, почему он вообще тебя любил. Ты думаешь лишь о себе!
Ахилл медленно поднимает голову, встречаясь с нею взглядом. Она испугана, но не сдается. — Надеюсь, Гектор убьет тебя.
Он выдыхает, горлом, и спрашивает: — А ты не думала, что и я надеюсь на то же самое?
Он рыдает и возлагает меня на наше ложе. Труп мой начинает разлагаться, в шатре тепло и скоро будет пахнуть. Но ему, похоже, это безразлично. Он обнимает меня всю ночь, прижимая холодные мои руки к своим губам.
На рассвете возвращается его мать, со щитом, мечом и доспехами, только что вычеканеными, и бронза еще тепла. Она смотрит, как он вооружается, но не пытается заговорить с ним.
Он не ждет мирмидонян или Автомедона. Он бежит вдоль побережья, мимо греков, которые выскакивают посмотреть, что стряслось. Они хватают оружие и бегут за ним. Они не хотят все пропустить.
— Гектор! — кричит он. — Гектор! — он прорывает передовые ряды троянцев, ломая ребра и разбивая лица, метя их неистовством своей ярости. Он исчезает раньше, чем тела успевают упасть на землю. Трава, выбитая многими годами сражений, пьет горячую кровь царевичей и царей.
Но Гектор его избегает, с помощью богов уходя сквозь строй колесниц и людей. Он бежит, и никто бы не назвал это трусостью. Ему не жить, если его настигнут. На нем собственные доспехи Ахилла, тот самый нагрудник с птицей феникс, что забрал он с моего тела. Все следят за этой погоней, и выглядит все так, словно Ахилл гонится сам за собой.
Уже тяжело дыша, Гектор бежит к широкой троянской реке, Скамандру. Ее воды отливают цветом золота, окрашиваемые камнями, которыми устлано речное ложе, желтыми скалами, которыми и известна Троя.
Сейчас воды реки не золоты, они мутны, ржаво-красны, река завалена трупами и оружием. Гектор прыгает в воду и плывет, руки разгребают воду, доспехи и мертвые тела. Он стремится к другому берегу и Ахилл прыгает вниз, преследуя его.
Преграждая ему путь, со дна реки поднимается огромная фигура. Грязная вода сбегает по его мускулистым плечам, течет с черной бороды. Он выше самого высокого из смертных, и полон силы, будто ручьи по весне. Он любит Трою и ее народ. Летом они совершают для него возлияния вина и бросают в его воды венки и гирлянды цветов. И наиболее благочествым всегда был Гектор, троянский царевич.
Лицо Ахилла забрызгано кровью. — Тебе не удержать меня.
Речной бог Скамандр поднимает тяжелую дубинку, она не меньше ствола небольшого дерева. Ему не нужен клинок — один удар этой дубинки разобьет кости и перебьет хребет. У Ахилла лишь меч. Копей его уже нет, они погребены в мертвых телах.
— Это стоит твоей жизни? — спрашивает бог.
Нет. Пожалуйста. Но я лишен голоса, меня не услышат. Ахилл ступает в воды реки и поднимает меч.
Руками, что толще человеческого торса, речной бог взмахивает своим оружием. Ахилл отшатывается и затем делает кувырок, уходя от свистнувшей на возвратном ударе дубинки. Вскакивает на ноги и разит, метя в незащищенную грудь бога. Легко, почти равнодушно бог уклоняется, острие клинка проходит мимо, не задев его — никогда ранее такого еще не случалось.
Бог атакует, взмахи его дубинки заставляют Ахилл пятиться по илистому мелководью. Бог машет дубинкой как молотом — по широкой дуге. Ахиллу приходится каждый раз отпрыгивать в сторону. И илистое дно словно не засасывает его, как засасывало бы любого иного человека.
Меч Ахилла вспыхивает быстрее мысли, но ему не удается коснуться бога. Скамандр отбивает каждый удар своим мощным оружием, заставляя двигаться еще и еще быстрее. Бог стар, стар как стары первые потекшие с этих гор талые ручьи, и повидал многое. Он видел все битвы, что проходили на этой равнине, ничто не ново для него. Движения Ахилла стали медленнее, он устал отбивать удары тяжелой дубинки всего лишь полоской металла. Щепки от дубинки разлетаются во все стороны, но она толста, как ноги Скамандра, никакой надежды сломать ее. Бог улыбается, видя, что скоро человеку не станет сил даже уклониться от его ударов, не то что отбивать их. Лицо Ахилла искажено усилием и сосредоточенностью. Он сражается на пределе возможности, на самом пределе своих сил. В конце концов, он не бог.
Я вижу, как он собирается с силами, готовясь к последней отчаянной атаке. Он начинает наступать, меч нацелен богу в голову. На долю мгновения Скамандр вынужден уклониться, чтобы избежать его. Это то мгновение, которое и требуется Ахиллу. Я вижу, как его мускулы напряжены для последнего, единственного удара. Он бросается вперед.
Впервые в жизни он недостаточно быстр. Бог упреждает его удар и с яростью отбрасывает его в сторону. Ахилл дрогнул. Всего лишь на долю мгновения потерял он равновесие, я даже не замечаю этого, но бог замечает. Он бросается вперед, в ту самую долю мгновения, на которую Ахилл теряет равновесие. Дубинка описывается смертельную дугу.
Ему следовало быть внимательнее. И мне также. Эти ноги никогда не дрожат, ни разу, за все время что я его знал. Если уж что и допустит промах, то не они, не эти кости и напрягшиеся мышцы. Ахилл бросил наживку в виде человеческой ошибки, и бог заглотнул ее.
Бросившись вперед, Скамандр открылся, и меч Ахилла устремился туда. Рана расцвела в боку бога, и по водам реки снова побежали золотистые струи — сукровицы, что потекла из тела ее хозяина.
Скамандр не умрет. Но ему придется бежать прочь, изможденному и вымотанному, к горам, чтобы там, напитавшись водой от истока, восстановить силы. Он ныряет в воды реки и исчезает.
Лицо Ахилла покрыто потом, он дышит тяжело. Но не останавливается. — Гектор! — кричит он. И снова начинается охота.
Где-то боги шепчутся:
Он поразил одного из нас.
Что будет, если он нападет на город?
Трое еще не время пасть.
И я думаю — не бойтесь за Трою. Все что ему нужно — Гектор. Гектор и только Гектор. Когда Гектор умрет, он остановится.
У подножия высоких стен Трои есть роща, где растет священный кудрявый лавр. И там Гектор наконец остановился. Под сенью ветвей друг против друга стоят двое. Один, смуглый, ноги упираются в землю крепко, словно корни дерев. На нем позолоченный нагрудник и шлем, блестящие поножи. Мне они подходили вполне, но он крупнее меня и шире в плечах. У горла металл нагрудника отстает от кожи, оставляя зазор.