Страница 36 из 69
Из других царей я смог признать лишь Нестора — старика с редкой белой бородкой и острым взглядом выцветших от старости глаз. Поговаривали, он был старейшим из ныне живущих, и счастливо избежал тысяч опасностей позора, войн и заговоров. Он правил в песчаном Пилосе и за трон свой держался упрямо, чем разочаровывал дюжины своих сыновей, которые все старели и старели, пока ветхие чресла Нестора производили новых детей. Двое его сыновей сейчас стояли с оружием наготове подле своего отца, оттесняя других царей. Он рассматривал нас так внимательно, что даже рот приоткрыл, а редкая бороденка его колыхалась от тяжелого дыхания. Старик любил всяческие сборища и волнения.
Агамемнон выступил вперед. Он чуть раскинул руки в приветственном жесте, ожидая поклона, повиновения и клятвы верности. Ахиллу следовало преклонить колени и принести эти клятвы.
Но он на колени не опустился. Он не выкликнул приветствие великому царю, не склонил головы и не преподнес даров. Он не сделал ничего, только стоял перед ними всеми, гордо вздернув подбородок.
На лице Агамемнона угрожающе заходили желваки — с этими приглашающе раскрытыми объятиями он выглядел глупо. Я поймал предупреждающие взгляды, которые то и дело посылали Ахиллу Одиссей и Диомед. Воцарилась гнетущая тишина. Все поглядывали друг на друга.
Я в напряжении сцепил руки за спиной, наблюдая за игрой, которую вел сейчас Ахилл. Лицо его было сейчас словно высечено из камня, и всем своим видом он предупреждал царя Микен — «Не тебе мною повелевать». Тишина длилась, болезненная, бездыханная, словно певец слишком затянул последнюю ноту.
Затем, как раз когда Одиссей уже готов был ступить вперед и вмешаться, Ахилл заговорил: — Я — царевич Ахилл, сын Пелея, богорожденный, лучший среди греков, — сказал он. — Я пришел принести тебе победу. — Снова воцарилась тишина, а затем нас накрыл рев одобрения. Гордость наш удел — среди героев скромников не водилось.
Глаза Агамемнона словно потухли. А потом рука Одиссей тяжело легла на плечо Ахилла, сминая ткань туники, и голос его разорвал тишину.
— Агамемнон, властитель, мы привели царевича Ахилла, который предлагает тебе свою верность. — В его взгляде было предупреждение — еще не поздно. Но Ахилл просто улыбнулся и ступил вперед, так что рука Одиссея упала с его плеча.
— Я по своей воле пришел предложить тебе помощь, — сказал он громко. И затем, повернувшись к толпе: — Сражаться вместе со столь благородными воинами наших земель — честь для меня.
И снова приветственные крики, громкие и долгие, которым нужно было немало времени, чтобы утихнуть. Наконец, будто окаменев лицом, Агамемнон сказал — терпеливо, что достигается лишь тяжким опытом:
— И впрямь, мое войско лучшее в мире. И я приветствую тебя, юный царевич Фтии, — он коротко ухмыльнулся. — Как жаль, что ты так задержался.
Это было почти оскорблением, но ответить Ахилл не успел. Агамемнон заговорил снова, и голос его разнесся над толпой: — Мужи Ахайи, мы слишком долго мешкали. Отправляемся в Трою завтра. Готовьтесь, собирайте лагеря. — Заключив этим речь, он отвернулся и пошел прочь по берегу.
Цари из ближайшего окружения Агамемнона последовали за ним, возвращаясь к своим кораблям — Одиссей, Диомед, Нестор, Менелай и другие. Но все остальные потянулись приветствовать нового героя — Эрифил из Фессалии и Антилох из Пилоса, Мерион с Крита и лекарь Подарилий. Люди со всех дальних уголков страны, привлеченные жаждой славы, предлагали свою дружбу и клялись в верности. Многие из них находились тут уже несколько месяцев, ожидая, пока соберется все войско. После столь тягостного ожидания, с лукавой усмешкой говорили Ахиллу, они рады любой невинной забаве. В особенности касательно…
— Царевич Ахилл, — прервал речи Феникс. — Прости мое вмешательство — позволь сообщить, что твой лагерь готов. — В его голосе слышалось неодобрение, но здесь, перед всеми, он не решался его высказать.
— Благодарю тебя, достойный Феникс, — отвечал Ахилл. — Вы извините меня?..
О, да, конечно, заговорили все. Они придут позже или завтра. Они принесут лучшего вина, и мы вместе почнем его. Ахилл пожимал руки, обещая, что так оно и будет.
В лагере мимо нас сновали мирмидоняне, перенося припасы, оружие, устанавливая шатры и навесы. Человек в церемониальном наряде, посланник Менелая, приблизился и поклонился нам. Его царь не смог прийти лично, о чем сожалеет, но он прислал своего человека, чтобы пригласить нас. Мы с Ахиллом обменялись взглядами. Тонкая дипломатия — с его братом мы дружбы не завели, так что самому Менелаю прийти было нельзя. Но привет и приглашение от него «лучшему из греков» последовало. — Играет на две стороны, — прошептал я Ахиллу. — Не может позволить себе нанести мне обиду, если хочет, чтоб ему вернули жену, — прошептал Ахилл в ответ.
Примем ли мы приглашение, спросил посланник. Да, сказали мы с самым царственными видом. Примем.
Основной лагерь был словно кипящее варево, движение самое разнородное — трепетали на ветру флажки, сохло выстиранное белье, дрожали полотняные стены шатров, сновали туда и сюда тысячи людей. За всем этим протекала река, со старой отметкой, поставленной, когда прибыли первые отряды — на локоть выше нынешнего уровня воды. Далее была рыночная площадь, агора с жертвенником и переносным помостом. И наконец — отхожие места, длинные, открытые канавы, где толпилось много народу.
Всюду, где мы проходили, на нас глазели… Я все поглядывал на Ахилла, ожидая, что Фетида снова сделает его волосы ярче, а мышцы — мощнее. Но если она это и делала, я не заметил; обаяние, которое исходило от него, было его собственным — простым, безыскусным и полным сияния славы. Он приветствовал, подняв руку, тех, кто на него смотрел, он улыбался и здоровался с ними, проходя мимо. Я слышал слова, перелетавшие из уст в уста, вылетавшие из бородатых и щербатых ртов — Аристос Ахайон. Был ли он таковым, как о том говорили Одиссей и Диомед? Неужели они впрямь верили, что эти тонкие руки смогут победить целое троянское войско? Мог ли этот шестнадцатилетний мальчик и вправду быть величайшим из воителей? И везде, куда бы я ни глянул и где бы ни увидел этот вопрос, я немедленно видел и ответ. Да, кивали они друг другу, да, да.
Глава 18
В ту ночь я проснулся, хватая ртом воздух. Я был весь в поту, в шатре было душно. Кожа Ахилла, спящего подле меня, тоже была влажной.
Я вышел наружу, желая охладиться под ветром с моря. Но и здесь воздух был тяжел и влажен. Стояло странное затишье. Я не слышал ни трепетания полотнищ на ветру, ни шелеста незакрепленной снасти. Даже море стихло, и волны перестали накатываться на берег. Гладь морская была словно отполированное бронзовое зеркало.
Я осознал — ветра нет. И это было странно. Воздух вокруг меня словно застыл, его не тревожило ни малейшее колебание. Помнится, я подумал — если такая погода сохранится, мы завтра не сможем отплыть.
Я умылся, радуясь прохладной воде, потом вернулся к Ахиллу и попытался уснуть снова.
На следующее утро повторилось то же самое. Я проснулся весь в поту, горло пересохло, словно в засуху. К счастью, нашлась вода, которую ранее принес Автомедон. Ахилл тоже проснулся, потер ладонью вспотевший лоб. Нахмурился, вышел наружу, вернулся.
— Ветра нет.
Я кивнул.
— Сегодня нам не отплыть. — Наши люди — хорошие гребцы, но и они не смогут пройти весь путь на веслах. Нам нужен ветер, который погонит корабли к Трое.
Его не было. Ни в тот день, ни ночью, ни на следующий день. Агамемнону пришлось выйти на рыночную площадь и объявить, что отбытие снова откладывается. Как только задует ветер, мы отплываем, пообещал он.
Но ветра все не было. Мы страдали от жары, и воздух был горячим, как дыхание костра, он обжигал наши легкие. Раньше мы и не замечали, как обжигающ бывает песок, как жестки наши покрывала. Это изводило всех, то и дело вспыхивали драки. Мы с Ахиллом проводили все время у моря, ища хоть малейшего облегчения.