Страница 15 из 69
Я сел, и все умиротворение разом пропало.
— Она сказала, почему? — равнодушно спросил Ахилл в темноту.
— Нет, этого она не сказала.
Я прикрыл глаза. По крайней мере, я не буду опозорен в глазах Хирона рассказом о том, что произошло тогда на берегу. Но утешением это было слабым.
Хирон продолжал: — Полагаю, тебе было известно ее мнение по этому поводу. Не люблю, когда меня обманывают.
Мое лицо вспыхнуло, и я порадовался, что вокруг темно. Голос кентавра звучал тяжелее, чем прежде.
Я прочистил горло, разом пересохшее. — Прошу простить, — расслышал я свой голос. — Это не вина Ахилла. Я пришел сам. Он не знал, что я приду. Я не думал… — тут я остановился, — я надеялся, она не заметит.
— Ты поступил глупо, — лицо Хирона скрывала тень.
— Хирон… — храбро начал Ахилл.
Кентавр поднял руку. — Послание прибыло сегодня утром, еще до вашего прибытия. Так что, несмотря на твою глупость, обманут я не был.
— Ты знал? — это спросил Ахилл. Я бы никогда не заговорил так дерзко. — Так ты принял решение? Ты не последуешь ее посланию?
В голосе Хирона зазвучало недовольство. — Она богиня, Ахилл, и кроме того, она твоя мать. Ты настолько пренебрегаешь ею?
— Я чту ее, Хирон. Но вот в этом она неправа, — Ахилл так сжал кулак, что, несмотря на полутьму, я увидел, как напряглись его жилы.
— И в чем же она неправа, Пелид?
Я следил за ним глазами, и внутри у меня все сжималось. Я не знал, что он собирается сказать.
— Она чувствует, что… — Ахилл помедлил мгновение, и я почти забыл дышать, — что он смертный и нестоящий спутник.
— А ты думаешь, что стоящий? — спросил Хирон. В голосе его не было намека на ответ.
— Да.
Мои щеки потеплели. Ахилл вышвырнул это слово сквозь стиснутые челюсти без колебания.
— Понимаю, — кентавр повернулся ко мне. — А ты, Патрокл? Ты — стоящий?
Я сглотнул. — Не знаю, стоящий ли я. Но я хочу остаться, — я помедлил и снова сглотнул. — Пожалуйста.
Повисла тишина. Потом Хирон сказал: — Когда я вас привез сюда, то еще не решил, как поступить. Фетида усматривает тут множество бед; некоторые истинны, некоторые мнимы.
Его голос снова был бесцветным. Во мне по очереди вспыхивали и гасли надежда и отчаяние.
— А еще она молода и предубеждена, как и многие из ее породы. Я старше и, льщу себя надеждой, знаю людей получше. И не стану возражать, чтобы Патрокл был твоим спутником.
Тело мое будто отпустило от облегчения — как после окончившейся грозы.
— Она будет недовольна, но мне уже приходилось утишать ярость богов, — кентавр помолчал. — А теперь поздно, и вам время отойти ко сну.
— Спасибо, учитель Хирон, — голос Ахилла, искренний и живой. Мы встали, но тут я заколебался.
— Я только хотел… — моя рука чуть заметно дернулась в сторону Хирона. Ахилл понял и исчез в пещере.
Я повернулся лицом к кентавру. — Если будут неприятности, я уйду.
Повисла долгая тишина, и я уж почти подумал, что он не услышал. — Не стоит так легко растрачивать то, чего ты достиг за сегодня, — ответил он наконец.
Потом он пожелал мне доброй ночи и я пошел в пещеру к Ахиллу.
Глава 9
На следующее утро я проснулся от тихой возни — Хирон готовил завтрак. Тюфяк, на котором я спал, был мягкий, и выспался я отлично. Я потянулся, замерев на миг, когда мои ноги уперлись в ноги Ахилла, еще спавшего рядом. Пару мгновений я глядел на него, на румянец щек и на то, как ровно он дышит во сне. Что-то словно мягко толкнулось внутри, но тут Хирон с другого конца пещеры приветственно поднял руку, я робко ответил ему тем же, и мягкий толчок внутри был забыт.
Поев, мы принялись помогать Хирону в его ежедневных занятиях. Это была легкая и приятная работа — собирать ягоды, ловить рыбу к ужину, ставить силки на перепелов. Начало нашего учения, если его так можно было назвать. Ибо Хирон любил учить не в течение обычного урока, а просто по ходу жизни. Когда козы, пасшиеся среди утесов, заболевали, мы учились готовить слабительное для их больных желудков, а когда они поправлялись — учились готовить им примочки от клещей. Когда я свалился в овражек, сломав руку и сильно содрав колено, мы учились накладывать лубок, очищать раны, и узнавали, какие травы препятствуют заражению.
В охотничьих вылазках, после того как мы спугнули коростеля с гнезда, Хирон учил нас двигаться бесшумно и разбираться в путанице следов. А когда мы находили дичь — учил, как лучше всего попасть в нее из лука или пращи, чтобы смерть зверя была быстрой.
Если нам хотелось пить, а поблизости не было источника, он показывал нам растения, корневища которых содержали много влаги. Когда упало рябиновое дерево неподалеку, мы учились плотничать, обрубать сучья, обтесывать и шкурить древесину. Я сделал ручку для топора, а Ахилл — древко копья. Хирон сказал, что скоро мы обучимся ковать наконечники и лезвия для подобных вещей.
Каждый вечер и каждое утро мы помогали готовить пищу, сквашивать густое козье молоко, получая простоквашу и сыр, чистить рыбу. Это была работа, до которой ранее мы, как царевичи, не допускались. И делали мы все с охотой. Следуя указаниям Хирона, мы восхищенно наблюдали, как на наших глазах из молока получается масло, как птичьи яйца растекаются и зажариваются на раскаленных в очаге камнях.
Месяц спустя, после завтрака, Хирон спросил, чему еще мы хотели бы научиться. — Вот это, — указал я на орудия на стене. Для хирургии, сказал он. Хирон один за одним показал орудия нам.
— Осторожно. Лезвия очень остры. Это для отрезания плоти, которая начала гнить. Прижмите пальцы к коже вокруг раны и вы услышите особый треск.
Затем он велел нам ощупать кости друг друга, чтобы изучить их расположение, проследить пальцами косточки позвонка на спине. Пальцами он указывал, где располагаются какие органы.
— Рана в любой из них как правило смертельна. Но самая быстрая смерть тут, — его палец легонько постучал по виску Ахилла. Холодная дрожь пробрала меня, когда он касался места, где жизнь Ахилла была столь уязвима. Я ощутил облегчение, когда мы заговорили о другом.
Вечерами мы лежали на мягкой траве у входа в пещеру, и Хирон показывал нам созвездия, рассказывая о них — Андромеда, трепещущая перед пастью морского чудовища, и Персей, бросающийся к ней на помощь; вздымающий крылья бессмертный конь Пегас, который родился из перерубленной шеи Медузы. Он также рассказывал нам о Геракле, о его подвигах и о безумии, охватившем его. В приступе безумия герой принял жену и детей за врагов и убил их.
— Как же он мог не узнать своей жены? — спросил Ахилл.
— Такова природа безумия, — ответил Хирон. Голос его казался глубже обычного. Он знал этого мужа, вспомнил я. Он знал и его жену.
— Но отчего наступило это безумие?
— Боги пожелали наказать его.
Ахилл затряс головой. — Но это же было больше наказанием для нее. Это несправедливо.
— Нет закона, по которому богам должно быть непременно справедливыми, Ахилл, — сказал Хирон. — Да и, возможно, гораздо больше скорби в том, чтобы жить после того, как тот, кто тебе дорог, ушел. Как ты думаешь?
— Пожалуй, это так, — согласился Ахилл.
Я слушал молча. Глаза Ахилла вспыхивали огоньками костра, темные тени резче обозначили черты лица. Я бы узнал его и во тьме, и под любой личиной. Я бы узнал его даже сквозь безумие.
— Добро, — сказал Хирон. — Рассказывал ли я вам об Асклепии, и о том, как он раскрыл секреты врачевания?
Рассказывал, но мы хотели послушать снова, историю о том, как герой, сын Аполлона, пощадил змею. Змея в благодарность лизнула его уши, так что он обрел способность слышать, как она шепотом поведает ему тайны целебных трав.
— Но ведь на самом деле это ты обучил его врачеванию, — сказал Ахилл.
— Да, я.
— И ты не в обиде, что твою заслугу приписали змее?
Зубы Хирона сверкнули в темной бороде. В улыбке. — Нет, Ахилл, я не в обиде.
Потом Ахилл играл на лире, а Хирон и я слушали. Лира моей матери. Он привез ее сюда.