Страница 20 из 21
Даже Мама как-то сникла, смирилась: что ж поделать… видимо, будет невыездной. Хоть бы танцевать ему дали, хоть бы что-то… могут и на всей карьере поставить крест. Слава Богу, отец не застал… А в чём Вася виноват? В том, что общительный и со всеми дружит? Но ведь их так и учили, в их классе и вокруг постоянно были иностранцы, а они же совсем дети, молодёжь, понятно, что… ну увлёкся девушкой, поухаживал, с кем не бывает?
– Мам, я за ней не ухаживал! Она, прежде всего, была совершенно бездарна, как я мог ею увлечься?! Я ей сразу дал понять, что мы просто друзья, и ничего больше…
– «Я вас люблю любовью брата?» Как Онегин? – Мама была начитанной и часто цитировала Пушкина.
– Да, как Онегин! Она мне, правда, любовных писем не писала… да вообще ничего у нас не было!
А в нём самом, пожалуй, было что-то онегинское.
Петербургский (хотя и ленинградский) юноша охотно примерял на себя эту роль: острижен по последней моде, как денди лондонский, одет, и не надо ему никаких унылых барышень с их любовью – особенно ничем не примечательных и бездарных. Онегин мог влюбиться только в звезду, которой показалась ему новая Татьяна, в лучшую из лучших, в недоступную мечту, в невозможное…
Потом он поставит своего собственного «Онегина»: такого, каким он его всегда себе представлял. Не на оперную музыку: в опере в центре внимания скорее Татьяна, чем главный герой, а если подобрать раннюю музыку Чайковского… тот балет будет высоко оценен потомком поэта Кеннетом Пушкиным.
Жаль, что его «Онегина» пока не видели в России…
…адрес его электронной почты и сегодня – onegin.
Судьба Онегина хранила – к Василию она была не столь благосклонна.
Оказаться жертвой наговоров, сплетен – и некого вызвать на дуэль!
Поддержка пришла с неожиданной стороны.
– Как же так, Василий?! Ты должен бороться, нельзя это так оставлять! – возмущался один из его поклонников. «Дяденька» из той самой свиты (или клаки?) по имени Александр Воронков. – Не верю никаким наговорам, это всё клевета, и надо с этим разобраться! Они пишут – и мы напишем! Хоть самому Брежневу!
В первую секунду это показалось абсурдом, но Александр говорил красноречиво, убедительно и деловито, как будто писать Брежневу – это такое простое и естественное занятие, и Вася тут же принял эту идею. Это было ему по душе: бороться, искать справедливость, проявлять активность, не сидеть, сложа руки. Он никогда не понимал тех, кто безропотно принимает удары судьбы, кто пассивно пережидает непогоду, кто легко смиряется с поражением.
Может быть, поэтому ему удавались и сложные, совершенно новые постановки?
Письмо было написано и отправлено.
Ленинградский обком партии получил копию – и отсюда-то, скорее всего, и пришло спасение.
Если этот мальчишка имеет смелость (наглость?) писать не куда-нибудь, а Самому, значит… это, само собой, много что значит! Вот мы с вами сейчас не отреагируем, а потом нам из Москвы скажут… не просто же так он туда пишет! Значит, у него там есть «рука». Может быть, через покойного отца? Наверное, из пациентов кто-нибудь, сами знаете, какие у врачей связи! Позвоните этой Клушиной, пусть оставит парня в покое, а то как бы чего не вышло.
Извечное российское «инкогнито из Петербурга», классический пируэт сюжета.
Его не исключили из комсомола, хотя на всякий случай влепили «выговор по комсомольской линии».
И всё затихло.
Коллеги, как по мановению невидимой дирижёрской палочки, вновь стали здороваться… а что недострелили, так я, брат, даже рад! – пел тогдашний кумир Высоцкий, и правильно пел.
Времена и нравы всегда одинаковые.
А вы говорите: «любовь»… иногда не до любви!
Картина шестая. Безвоздушное пространство
Шёл 1979 год.
Ничего не происходило… нет, конечно, были какие-то события, но при всём при этом – тишина, застой, никаких надежд. Куда всё делось?
Вася приходил в театр: он уже понял, что вёл себя не совсем правильно, что здесь, в Малом, задолго до его появления были свои звёзды, свои авторитеты, свои непростые расклады; он принялся танцевать и претендовать на роли, не учитывая ничьих интересов, не оглядываясь, не слишком внимательно смотря вокруг и не прислушиваясь к сплетням.
Реакция коллег на лживое письмо показала ему: он ничего ни для кого не значит, им всё равно, они легко погубят его, равнодушно вычеркнут из списка, забудут – и не будет ни гастролей, ни ролей, ни перспектив.
Он оказался как будто в вакууме, в безвоздушном пространстве: с ним опять здоровались, ему позволяли исполнять какие-то незначительные партии, но… дьявол, как известно, скрывается в мелочах и деталях, а этих мелочей было немало. Его имя могло быть на афише, но в последний момент вдруг выяснялось, что («извини, Василий!») вместо него сегодня будет танцевать другой солист – выше него по рангу и возрасту.
Ему хотелось, чтобы всё это забылось, чтобы все окончательно успокоились; он решил взять тайм-аут и заняться здоровьем: колено давно требовало не просто лечения, а хирургического вмешательства. Обратная сторона балета, неизбежная плата за жестокое обращение с собственным телом, за безжалостность к нему, за стремление достичь совершенства вопреки законам физики и анатомии.
После сложной операции в Институте Вредена нужен был период реабилитации, потом вхождение в форму. Было приятно побыть одному, сосредоточиться на себе самом; даже боль, которую надо было преодолевать, казалась не такой уж страшной: это в моей власти, это я, это моё тело, моё колено, я могу и буду работать с ним, никто не может мне помешать. Ему нужна была эта передышка: никого не видеть, ни с кем не говорить, никому ничего не доказывать.
Всё кончается, кончился и больничный; пора было возвращаться и в театр.
Его «простили».
Хотя дали понять, что он должен загладить несуществующую, но всё же вину: известно же, что не бывает дыма без огня, что зря у нас никого не посадят и не уволят, что раз был сигнал, значит, хоть что-нибудь да было… ха-ха, с иностранкой у него ничего не было – зато, говорят, когда-то было с иностранцем! Вы разве не слышали про него и этого… Кафка, кажется? Всё Вагановское говорило, его поэтому и в Кировский не приняли! Да нет, что вы выдумываете, просто он поссорился с Клушиной и ещё с кем-то в парткоме! Он, между нами, был секретарём комитета комсомола, когда ну… сами знаете кто не вернулся. Его ещё тогда могли запросто из комсомола исключить. Но сейчас-то было указание простить… говорят, самому Брежневу писал! Небось, связи в Москве, на уровне Минкульта, иначе ему бы так легко, одним выговором не отделаться. Придётся в репертуар вводить… мало ли, вдруг опять жаловаться начнёт?
Пусть всё будет, как будто ничего не произошло: пусть готовит роль Алена в «Тщетной предосторожности». Он после операции, справится ли? Хореография Олега Виноградова30 сложная, роль непростая, комическая… ну, не справится – тем хуже для него. А нам, театру, будет не в чем себя упрекнуть: мы ему предоставили возможность загладить и искупить…
Подготовить Васю к роли должен был Герман Замуэль31.
Он сам блестяще танцевал, в том числе и партию Алена, с ним было легко найти общий язык и интересно и приятно работать. Васе очень хотелось исполнить новую партию как можно лучше, доказать себе и всем… работать бы и работать, танцевать, не отвлекаясь ни на что, но нет – не те времена.
Герман и его жена балерина Валентина Муханова32 оказались в эпицентре скандала – почти такого же, в котором чуть не пропал сам Вася. Их непрерывно вызывали в разные инстанции, выясняли что-то, устраивали (теперь уже по их поводу) собрания и заседания. Говорили, что кто-то прочитал их письмо, что они (ведущие солисты, заслуженная артистка!) хотят остаться во время гастролей за границей, и началось…
Существовало ли то письмо, выдумали ли его? Инквизиции всё равно: нет дыма без огня, обвинить другого надо успеть раньше, чем обвинят тебя самого.