Страница 21 из 21
Наступил 1980-й: такой же, как предыдущий, только страна бурно готовилась к Олимпиаде.
Вася – Пьеро, «Золотой ключик», Ленинград, 1978
Они с Мамой шутили, что никогда её имя так часто не звучало по телевизору.
Ленинград спешно приводили в порядок – вернее, наводили видимость порядка, вроде косметического ремонта. Что-то строили, что-то красили, улицы ближе к лету опустели: школьников и студентов отправили в пионерские лагеря и стройотряды, всех хоть немного подозрительных и неблагонадёжных тоже куда-то отправили, у приезжих милиционеры в красивой форме строго проверяли прописку… город как будто перешёл на подобие военного положения. При этом всё, разумеется, было мирно и спокойно, даже празднично; светлые летние улицы были пустынны и чисты; в магазинах появились непривычные и даже иностранные продукты. Молоко и соки в прямоугольных пакетах, неведомая прежде «Пепси-кола», сыр и конфеты из Финляндии.
Казалось, окно в Европу приоткрылось – хотелось надеяться, что это дверь в большой мир, что не просто «все флаги в гости будут к нам», но и нам станет можно ездить куда-нибудь в гости без обязательной нервотрёпки в парткомах.
Но нет: Олимпиада прошла, временное показное изобилие сменилось обычным репертуаром товаров, да и всё остальное никто не отменял.
Вася: «Дороги юности», Ленинград, 1978
Олимпийское лето омрачилось смертью Высоцкого – теперь и его хриплый голос не нарушит воцарившуюся (казалось, навеки) душную тишину застоя.
Генсек был стар («Он у нас – суперstar!» – шёпотом шутили те, кому удалось послушать хотя бы отрывки из знаменитой, но, само собой, запрещённой рок-оперы), но никто не задумывался о том, что он не вечен: какая разница – придёт следующий, и будет всё то же самое. Те же парткомы, те же доносы под видом правдоискательства, те же непонятные правила игры… никто не ожидал никаких перемен.
Замуэль, несмотря на организованную против него кампанию, всё же подготовил Васю, и он успешно (все говорили, что просто прекрасно!) станцевал партию Алена. Его хвалили, после такого явного успеха ему стали давать и другие роли, но что-то такое всё же витало в разряжённом вокруг него воздухе: те же неожиданные замены на другого исполнителя, те же необъяснимые умолчания, шёпот и не слишком доброжелательные взгляды.
– Вась, ну ты, что, сам не понимаешь?! – говорили немногие приятели. – Думаешь, они так просто от тебя отстанут? И ты тоже хорош: ты и так на подозрении в связи с иностранкой, а теперь ещё и с Замуэлем дружишь.
Наталья Барская, Вася: «Дороги юности», Ленинград, 1978
– Да не было у меня никакой связи с иностранкой! А Замуэль чем плох?! Я с ним репетировал, он супер!
– Вась… ты как с Луны свалился, честное слово! Он-то супер, но, между нами… он же инвалид пятой группы!
– Кто-кто?!
– Еврей, пятый пункт у него… сейчас их в Израиль выпускают, он в любой момент уехать может, а ты-то останешься.
Господибожемой. Как всё это надоело!
Как можно так жить: дружишь с юношей – пускают слух, что у вас запретная любовь, то есть уголовное преступление! Дружишь с девушкой – она иностранка, у тебя с ней связь, ты хочешь за границу! Работаешь с наставником – он, видите ли, еврей, а значит, изначально подозревается в связях всё с той же заграницей… и что теперь делать? Куда ни шагни – везде какие-то… да на пуантах удержаться проще, чем маневрировать среди всего этого!
Съёмки фильма-балета «Галатея». Ленинград, 1977
– Вась, они тебе всё равно вредить будут, вот увидишь! Не успокоятся и не дадут тебе танцевать! В любом другом театре ты бы сразу стал ведущим солистом! – сыпали соль на рану доброжелатели из кордебалета.
С ними Васе нечего было делить, он считал их друзьями, верил в то, что они от души желают ему добра. Советуют насчёт «любого другого театра»… где его, спрашивается, искать? Театры все наперечёт, в каждом свои солисты и хореографы; уезжать куда-нибудь в провинцию ему, истинному ленинградцу, совсем не улыбалось. И Мама с Бабушкой – он теперь у них единственный мужчина; брат живёт отдельно, занят своими делами, да и ненадёжный он человек, увы… алкоголь – такая беда…
Не хотелось уезжать далеко от привычного балетного мира: ему казалось, что столица этого мира, его безусловный центр был здесь, в Ленинграде, никакая Москва не сравнится, никакой Париж и Нью-Йорк! Впрочем, если бы его вдруг позвали солистом в Большой… или в Гранд-Опера – так, мечтать, как говорится, не вредно, но и пользы от пустых мечтаний никакой.
Василий и Наталия Михайлевская, Москва, 1979
Давай-ка к станку.
Работать – это так понятно и привычно, и, в конечном счёте, только это имеет смысл.
Мечтать – так о новых партиях, о собственных постановках, о ещё чуть более высоком прыжке, о ещё немного приблизившемся совершенстве, о мастерстве. А мастерство само по себе не приходит – иди к станку.
Из зеркала на него смотрел довольно грустный молодой человек: вроде бы всё начало так удачно складываться, а доброжелатели советуют поискать другой театр. И это друзья, которым он верил, а ведь, может быть, их устами говорят его враги, которым только того и надо, чтобы он подал заявление об уходе?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.