Страница 18 из 21
Вася уже успел узнать о той, «другой» любви, на которую тогда намекал Румен: оказывается, бывает и такое, ну и что ж, пусть… можно восхищаться кем угодно, влюбиться издалека в того же Барышникова, чем не любовь – к совершенству, к красоте, к недостижимому мастерству?
…Наша повесть уже перевалила за сто двадцать страниц, летела к развязке, когда мой герой написал мне, что поехал в Болгарию, в театр города Русе, на премьеру «Лебединого озера». Всего час езды от Бухареста, где сам Вася ставит «Спящую красавицу», а постановщик «Лебединого» – Румен Рашев.
Они, одноклассники, не виделись больше сорока лет: Румен живёт и работает в далёкой Венесуэле. Впрочем, в мире балета нет понятий «далеко» и «близко», и если они не встречались, то значит… ничего это не значит, просто прошло больше сорока лет.
Может быть, нужно было случиться этой повести, чтобы они вспомнили друг о друге и увиделись? Встретились как добрые друзья, говорили и говорили, вспоминали Вагановское, своих учителей, Любомира Кафку… да, и его. «Любош говорил мне, как он тебя любил… со мной-то просто дружил, а к тебе относился совсем по-другому!»… Румену немало лет, у него счастливая семейная жизнь: жена-художница, двое детей, внуки. Но иногда он вспоминает юность и свою первую, яркую, безответную любовь к красивому танцовщику Любомиру…
– Вась, ты только не обижайся, но говорят…
Хорошо, когда есть верные друзья.
Оказывается, училище гудело от слухов, как потревоженный пчелиный улей: Любомир Кафка и Вася… вы слышали? неужели правда? вы тоже заметили? вечно вместе, неразлучная парочка! думаете, у них… да что же ещё может быть?
– Вась, ты бы поосторожнее с этим!
– Да не с чем мне осторожничать, мы просто дружим! Любомир мне помогает, он же намного опытнее…
– Вот именно, Вася! Ты бы не поддавался на эти западные провокации, дойдёт же до начальства!
До начальства – значит до парткома и Клушиной, педагоги-то смотрели на это спокойно, обладая широтой взглядов, – разумеется, дошло довольно быстро. Она была рада воспользоваться поступившей информацией: фраза о «моральном облике» была ловко вписана между прочих его мнимых преступлений. Не открытым текстом: не докажешь, никто свечку не держал, мальчишка твердит, что они «просто дружат», но пустить слух… не надо главным театрам города такого солиста, совсем не надо.
И вот распределение позади – а впереди два года работы в Оперной студии Консерватории.
Начался новый период его жизни, и через много лет станет понятно, что он был очень важным, знаковым. Что ни делается – всё к лучшему: неизвестно, что было бы с ним, попади он сразу в Кировский, кем бы он там стал? Рядовым танцовщиком, одним из многих солистов? Оттачивал бы и дальше уже обретённое мастерство, дошёл бы, может быть, и до каких-нибудь вторых ролей классического репертуара. А здесь… Нина Рубеновна была права: он увидел другой балет, смог поработать с молодыми новаторами.
Все, кто тогда только начинал свой творческий путь и с кем Васю свела судьба в Консерватории, стали в дальнейшем интересными хореографами: Володя Салимбаев23, Олег Игнатьев24, Леонид Лебедев25, Эдвальд Смирнов26, Сергей Сидоров, Жора Ковтун27 … со многими Вася дружит до сих пор, некоторых, к сожалению, уже нет в живых.
Все были молоды, полны идей, энергии, искали новые подходы к балету. Они заражали своим энтузиазмом и верой в то, что делают, смело экспериментировали, подолгу, до ночи, задерживались в балетном зале, пробовали, спорили, ругались, кричали, и снова пробовали, а потом шли к кому-нибудь домой, и пили чай, а то и что-нибудь покрепче, и продолжали спорить, размышлять… вот это и есть – любовь!
Хорошая была компания – и, если вдуматься, хорошее было время.
«В труппе Оперной студии было много способных артистов, для которых эта работа стала трамплином для дальнейшего карьерного роста в других театрах, – рассказывает сегодняшний, много повидавший, опытный Василий. – В те годы каждая труппа имела (и стремилась приобрести) хороших профессионалов, уровень солистов везде был высоким: и в провинции, и в союзных республиках. Все были на слуху и на виду!»
И здесь, в Консерватории, Вася сразу стал танцевать ведущие партии! И в новых, поставленных специально для него («на него»!) балетах: «Бык на крыше», «Дороги юности» – и текущий репертуар: «Венгерские танцы», «Золотой ключик», «Треуголка», «Романтический дивертисмент».
– Я же говорила тебе: натанцуешься! – улыбалась Нина Рубеновна. Дотошная, строгая, придирчивая на репетициях, она много работала с Васей, учила его всему, что знала и умела сама.
Это был прекрасный опыт, Вася жадно учился, впитывал в себя, как губка, школу Консерватории, но, несмотря ни на что, ему всё-таки порой казалось, что он не на своём месте, что это временно, что должно же что-то случиться, не навсегда же он в этой ссылке. И волшебное «что-то» действительно случилось, но сначала случились очередные домашние события.
Во-первых, они переехали.
Новая квартира была получена после настойчивых стараний отца: он, перенёсший уже несколько инфарктов, хотел жить в экологически чистом, спокойном месте, ближе к природе, а не в центре города.
Для Мамы и Бабушки это было трагедией: обе родились и выросли в центре Петрограда, они не представляли себе жизни где-то… Бог знает где, Липочка, как же так? Неужели ты согласишься на эти… где эти Озерки? Это же не город, а окраина! Но спорить с отцом в последние годы становилось ещё сложнее, чем раньше, здоровье его было расшатано, и Липа (после так надоевших ей ссор и скандалов) не могла не согласиться.
Переезжали вчетвером: брат за эти годы успел жениться и перебраться к жене.
Трёхкомнатная квартира в новом панельном доме – тогда это казалось очень современным и модным: менять старое жильё на более новое, престижное, в спальных районах, в ведомственных домах. Всё здесь было непривычным и странным, тонкостенной квартире были не очень к лицу их огромная библиотека, и пианино, и тёмно-красная портьера-занавес из панбархата была длинновата… здесь должны быть совсем другие декорации. Рядом были настоящие деревни и, кажется, даже свиноферма, и свежий воздух, и те самые, давшие название району небольшие озёра, и строилось много новых домов, но… так далеко от всего: от театров, от Невского, от «балетной» улицы Росси, от кондитерской «Север». От культуры и нормальной городской жизни.
Маме и Бабушке это казалось какой-то ссылкой, прозябанием вдали от родных мест. Да, здесь чистая и новая кухня, нет газовой колонки, и быт можно устроить проще, чем в старом доме, но…
Отец не успел толком насладиться новой квартирой: Вася репетировал в Консерватории, когда в окно зала вдруг влетела какая-то ошалевшая, непонятно как сюда попавшая птица. И почти одновременно его позвали к телефону в кабинет главного хореографа… что-то было в этом нехорошее, тревожное!
Звонила Мама, она никогда бы не стала… наверное, что-то случилось – да, так и есть.
«Васенька, Папы больше нет…» – кажется, она сказала эти или какие-то похожие слова, он потом не мог вспомнить. Было странное состояние, никак не верилось, что отец… да, он был болен, и тяжело, но всё равно его смерть оказалась неожиданностью – и, как ни прискорбно, стала не только горем, но немножко и избавлением.
И для самого ушедшего, и для оставшихся.
На похоронах вспоминалось всякое: как они с папой ходили на лыжах в Таврическом саду, отец любил это, а Васе потом стало нельзя, лыжи и коньки не для балетных, развивают не те мышцы, вредят… кажется, отец был огорчён его отказом от лыж?
Отец водил его за грибами, хорошо разбирался в них, учил Васю отличать хороший гриб от червивого и ядовитого, подосиновик от подберёзовика, находить грибные места. А как-то отец ушёл один, заблудился, и его не было целые сутки! Они с Мамой волновались, не знали, что делать: вокруг было много болот и непроходимых чащ. К счастью, отец вернулся; рассказал удивительное: что его вывела на дорогу – лосиха! Шла вперёд, оглядывалась: идёт ли он за ней – можно сказать, спасла.