Страница 11 из 21
Она тревожилась, что старший брат подаёт дурной пример, она переживала, что Юра насмешливо и снисходительно относится к Васиным «балетикам», она не хотела, чтобы Вася был свидетелем ужасных ссор отца и старшего брата, она просила мать не говорить дурно о муже при младшем… как всё запутано, господи. Но Вася очень впечатлительный, это именно та «тонкая натура», о которой говорят, когда речь идёт о талантах, и ей, как никому, была видна эта его душевная тонкость и обострённая чувствительность.
Она постоянно разрывалась между ними: то муж в больнице, то старший в загуле, то что-то со здоровьем у старенькой Бабушки, то нужно на проклятую дачу, то у младшего вечерний спектакль – иногда он освобождался почти в полночь, некогда спать!
А ведь была ещё (как же она забыла? как всегда, вспомнила последней!) и она сама, Олимпиада. И ей хотелось жить не только жизнью семьи, маневрируя между всеми ними – любимыми, но такими сложными людьми! – ей так хотелось работать, участвовать в какой-то другой, общественной, а не домашней жизни, она ещё молода и полна сил… ну и что, что за сорок? Может, я до ста доживу!
…Она доживёт до девяноста трёх.
Родилась в Петрограде, жила в Ленинграде, умерла в Петербурге – повесть о трёх городах, которые едины в одном, как Бог-Сын, Бог-Отец и Святой Дух. Младший сын до самого конца будет рядом – даже если в это время он где-то на краю земли, ставит новый балет в какой-нибудь далёкой стране. Это было всегда: его непременные ежедневные звонки, его участие в её повседневной жизни, их дружеская близость. Она была в курсе всех его дел, побед и поражений и, как когда-то ждала его с репетиций, с волнением ждала звонка после каждой премьеры.
– Мама, мой балет покажут в «Октябрьском»!
В том самом Концертном зале, где он когда-то танцевал свои первые, наивные номера. Кем он тогда был, один из многих питомцев Дворца пионеров… Аничкова дворца.
…Потом, через много лет, когда об этом стало уже можно говорить, будет казаться странным: он привык гордиться, что его педагоги танцевали на императорской сцене – перед самим Императором.
А ведь сам он учился танцевать там, где последний император родился и учился ходить… как причудливо тасуется колода.
– Мам, я хочу поставить «Золотую рыбку», знаешь такой балет?
И он, как всегда, принимается увлечённо рассказывать, Липа с удовольствием слушала: боже, какой образованный, какой пытливый, как много знающий мальчик! Ей иногда казалось, что она мать Александра Македонского или… ну, какого-нибудь Цезаря, не меньше. Или гения вроде Пушкина и Моцарта.
«Золотая рыбка», 1976. Репетиция. Солисты – Вася и Татьяна Подкопаева
– Не преувеличивай, мамочка! – он смеялся её восторгам, но в глубине души ему льстило это (пока самое важное для него) признание. – Так слушай про «Золотую рыбку»!
В тот день концертмейстер Людмила Васильевна Свешникова сыграла им незнакомую музыку – неизбитую и симпатичную, как показалось Васе, и после урока он подошёл спросить, откуда она, из какого балета.
– Из «Золотой рыбки» Минкуса, – ответила любознательному юноше концертмейстер. – Не очень известный, полузабытый балет.
На перемене Вася побежал в библиотеку и попросил этот клавир… как это было просто! Он принёс ноты Свешниковой, она согласилась проиграть всё целиком… да, она играла специально для Васи, а тот слушал, вскакивал, импровизировал, запоминал.
Выбрал на свой вкус музыку, подходящую для большого классического па.
Сделал предложение Тане… нет-нет, никакой любви, ничего такого! – только искусство: он предложил Тане Подкопаевой стать его партнёршей, подобрал кордебалет из девочек средних классов. Его бурная деятельность была замечена, и ему разрешили («Ура, Мам, разрешили мою «Рыбку»! Но я так и знал!») поставить этот большой и серьёзный номер. Он придумал ещё одну, вставную вариацию для ученицы среднего класса… видимо, получилось хорошо – номер не раз показывали публике на больших сценах.
Их даже снимали на телевидении!
Это было нечто по тем временам: они с Таней ездили в студию, танцевали там перед камерами, Вася давал интервью – невероятное, из ряда вон выходящее событие для скромного ученика. Сохранились странички, аккуратно напечатанные на машинке: «Производственная практика в училище. 1971–1976 годы», и там, среди многих его выходов на сцены Кировского, БКЗ «Октябрьский», Ленинградской филармонии и других театров, есть и запись: «Телевидение. Адажио из балета «Золотая рыбка».
Сохранилась и программка выпускного концерта: под историческими словами «Навстречу XXV съезду КПСС» на пожелтевшей странице написано: «Фрагмент из балета «Золотая рыбка». Постановка ученика 8-го класса Василия Медведева» – его первый официальный опыт хореографа, его гордость и настоящая победа, ранний (не по возрасту) дебют. «Золотая рыбка» стала его личным чудом, его самостоятельно исполненным желанием – без всякого волшебства, без протекции, благодаря лишь таланту, упорству и уверенности в себе.
…Между тем вокруг, как в пушкинской «Золотой рыбке», неспокойно стало синее море: в начале семидесятых в ленинградском балете началось смутное, нехорошее время; собрания, доносы, кадровые перестановки… перемены коснулись и Вагановского, произошла смена руководства.
Вместо уволенной Феи Балабиной художественным руководителем Училища был назначен Константин Сергеев – об этом много говорили, сплетничали, переживали. Для Сергеева это было в каком-то смысле понижением на карьерной лестнице: после руководства Кировским – в ЛАХУ; он впал во временную опалу, но отправить в отставку мастера такого уровня никто не решился… пусть будет рокировка – и власти сыты, и балет цел.
Сергеев отдался Училищу полностью, всей душой, возглавлял его много лет, а для того времени был очень прогрессивным руководителем. Сам хореограф-постановщик, он как никто понимал начинающих, поддерживал их идеи и давал им ставить отдельные номера и целые балеты; он пригласил штатным хореографом нынче знаменитого, а тогда несколько «сомнительного» для генеральной линии партии талантливого Бориса Эйфмана16.
На Васином выпускном спектакле на сцене Кировского театра был показан одноактный балет Эйфмана «Прерванная песня». Подумать только: на музыку Калныньша17 – с электрогитарой! Это казалось (да и было) немыслимым. Эйфман поставил и балет «Блестящий дивертисмент» на музыку Глинки, и это было тоже блестящим (как в названии!) экспериментом.
Среди таких новаторских балетов были и работы интересного хореографа Сергея Сидорова… и как вовремя подоспели и Васины попытки самостоятельных постановок!
Следующей его доброй Феей стала Дудинская.
Это имя Вася слышал с детства: Мама обожала Дудинскую и Чабукиани18, в своё время бегала на все их выступления – может быть, эта любовь передалась ему по наследству?
Для Липы было огромным событием увидеть Дудинскую совсем близко, не на сцене: они с Васей вошли в училище, а следом – Она! При её появлении все родители оживились, зашептались… все расступались, она шла, улыбаясь, как королева подданным: без высокомерия, как равная, с благодарностью. Так она входила в здание училища каждый раз, и это всегда было маленьким, но красивым событием. Для всех тех, кто считал её небожительницей, недоступной и далёкой.
А если вспомнить, как Дудинская и Сергеев входили в зрительный зал Кировского! Они, звёзды, появлялись уже не на сцене, где царили много лет, а среди простых смертных: приходили смотреть выступления своих учеников и свои постановки. И публика (это была интеллигентная ленинградская публика!) вставала, аплодировала им; зрители дарили им букеты, просили автограф – было лестно и удивительно оказаться рядом с ними, с живой легендой этого театра… Кто что ни говори, а всё-таки балет – это своего рода религия. Со своими богами на Олимпе, своими апостолами и пророками, жертвами и мучениками, приверженцами и паломниками…