Методология систематики

Я все время подчёркивал один из признаков организма динамическую согласованность или функциональную гармонию частей. Дриш наряду с этим выдвигает два других признака – ещё два типа согласованности, из которых принципиально важен один – согласованность сочетания (Garmonie der Konstellation), заключается в том, что независимо развивающиеся части (как эктод/ерма/ и энтод/ерма/ /морского/ ежа) дают тем не менее целое. Наконец, А.А. Любищев56 выдвигает третий, морфологический признак органического – единство и рациональность формы, обнаружимость закона, управляющего всей формой в каждом ее отрезке. Мне представляется очень вероятным, что между функциональной гармонией, гармонией сочетания и рациональностью формы существует внутренняя связь, но вопрос этот лежит вне поля моего исследования. Во всяком случае, я предполагаю в дальнейшем пользоваться главным образом одним критерием индивидуальности – функциональной гармонией, и думаю, что результаты должны получиться в общих чертах сходные с теми, которые получились бы на основании разработки и применения всех трёх критериев.

Понятия жизни и организации – неразделимы, и, в сущности, тождественны. Поэтому качественное противоположение живого и мёртвого целесообразнее заменить количественным противоположением более организованного и менее организованного. Нет живой и мёртвой материи, есть материя более или менее организованная; распавшееся общество – мёртвая масса живых индивидуумов[10].

Организация может глубже проникать вещество, в том смысле, что части организма в свою очередь обладают некоторой степенью индивидуальности – организации, или же в его состав могут входить, как части, крупные неорганизованные куски в своей грубой форме. Тогда говорят, что это мёртвые части живого организма, и в этом нет противоречия. Вода в коллоидах плазмы, включения в клетке в виде мельчайших зёрен, межклеточные продукты, волосы и рога, домик аппендикулярии, одежда, дома и орудия человека – один непрерывный ряд. Кто из нас, современников, не видел мёртвый дом (то есть выключенный из организации Человечества) и не знает, как он отличается от живого? Это не метафоры. Весь ряд можно довести до конца, мысленно проанализировать активнейшую протоплазму до составляющих ее белковых молекул или до их радикалов ив конце концов мы найдём мёртвые составные части живого. Живые белки организованы до молекул или даже ещё глубже (регенерирующие Эрлиховские молекулы белка уже организмы), то есть структурные части, из которых слагаются эти белки, представляют, в свою очередь, организмы или индивиды. Зерна, капли, гранулы гомогенного вещества, которые наряду с этим содержит протоплазма, подчинены ее организации, но внутри себя – безличны; они живы, поскольку принадлежат к организму клетки, мертвы внутри себя, живут жизнью лишь внешней и пассивной, как наши машины и наши волосы. Но все части, которые обусловливают постоянство целого и сами обусловлены в своём существовании его внутренней причинностью – входят в организацию, организованы, участвуют в жизни. Тело Человечества – совокупность не только человеческих тел, но и домашних животных, и растений, и машин, и домов, и железных дорог.

Итак, организм состоит из живых и мёртвых частей, из которых первые – обладают, вторые – не обладают внутренней организацией. Поскольку организм бывает составлен из внутренне живых индивидуальных частей, общий вопрос о количественных критериях степени и индивидуальности приобретает некоторый специальный смысл. Для всякой системы вообще мерой ее органичности или индивидуальности является устойчивость отношений, выражающаяся в регулятивной способности. Совокупность устойчивых отношений принимается за специфическую форму данного организма, и все признаки частей и их расположение входят в неё; и если сами части обладают ничтожной индивидуальностью, весь вопрос о степени атипичности целого сосредотачивается на числе постоянных отношений и степени их постоянства. Низкая степень индивидуальности – понятие, бедное содержанием, малопродуктивное, так как оно формулирует сравнительно небольшое количество морфологических и причинных отношений.

Но большинство организмов построены так, что в целом организме мы можем выделить ряд частей, обладающих, в свою очередь, значительной степенью индивидуальности. Организм всегда /в/ большей части своей построен из других, подчинённых организмов (всякое живое существо состоит из др/угих/ живых существ, все живое – всегда коллективно).

Обычно мы имеем дело со сложным целым, каждая часть которого в свою очередь слагается из частей и т. д., и части, или конструктивные единицы каждого порядка, обладают известной долей индивидуальности. Целый организм влияет на части в том смысле, что форма и расположение каждой из них претерпевает регулятивные изменения, ведущие к сохранению специфической формы (то есть типичных отношений) целого. В этом состоит так называемая функциональная гармония Дриша (1, p. 107)58: сохранение гармонической функции органа путём изменения его собственной функции (анатомич/ескую/ форму я рассматриваю/ при этом тоже как отправление). Но каждая органическая часть, изменяясь под влиянием высшего целого, стремится сохранить известные специфические для неё самой отношения, которые составляют ее собственную форму. В какой мере выражены эти, подчинённые индивидуальности? То есть насколько нам выгодно выделять их как таковые? Насколько велико то количество отношений, которое остаётся постоянным для них по сравнению с тем, которое постоянно для высшего целого? Вот существенные вопросы. Иногда высшее целое беднее содержанием, охватывает, регулирует меньшее количество отношений (или по нему регулируется меньшее количество отношений); иногда, наоборот, степень автономности частей – ничтожна, и их собственные части третьего порядка подчиняются больше высшему целому, чем им. Собрание отдельных частей, форма и структура которых определяются всецело признаками, лежащими внутри каждой из них, и лишь расположение – взаимодействие/м/ их между собою, представляло бы весьма низкую степень индивидуальности, так как здесь форма /лишь весьма/ поверхностно определялась бы причинами, общими для всей системы, а в большей своей части причинами, чуждыми системе как таковой, действие которых понятно и если отвлечься от существования системы. Наоборот, мыслимо и полное растворение частей в целом, когда для нас /почти/ не будет смысла выделять отдельные части, так как их индивидуальность не проявляется ни в каких почти регуляциях. В обычном организме Metazoon'a мы можем различать много порядков частей, конструктивных единиц /и/ они обладают самыми разнообразными степенями индивидуальности, всеми возможными оттенками. Выделяя ту или иную единицу индивида, мы находим, что с этим целым каждый раз связаны самые различные регуляции. Итак, при мёртвых частях (при частях, которые мы принимаем за мёртвые) мы имеем лишь один порядок индивидуальности. При живых частях мы имеем иерархию индивидов, взаимно подчинённых друг другу, и тем выше степень индивидуальности каждого, чем больше он независим от высшего целого и чем больше он подчиняет себе свои части, то есть чем больше регуляций группируется вокруг его формы.

Поскольку организм состоит из живых частей – подчинённых индивидуальностей – во взаимоотношениях между ними возникают ещё вопросы: 1) насколько типичный общий ход морфопроцесса в целом совмещается с длительным существованием всех входящих в него частных морфопроцессов, и в какой мере, наоборот, он может протекать лишь при условии постоянного уничтожения отдельных частей и прекращения отдельных морфопроцессов? 2) насколько все части участвуют в создании условий, необходимых для существования каждой, и насколько условия, представляемые в целом организме каждой из частей, обеспечивают ее существование? Что касается второго вопроса, такого рода экономические отношения давным-давно расклассифицированы как мутуализм, безразличный симбиоз и паразитизм, но обычно эти термины прилагаются лишь к слабо выраженным формам индивидуальности; нет, однако, оснований не применять их также и к наиболее индивидуализированным системам, до организма Metazoon'a включительно. Как ни велика степень взаимной зависимости частей, степень взаимности может быть различна, и в общем терминальном морфопроцессе многоклеточного животного многие частные морфопроцессы приходят к своему концу много раньше, чем другие, и сохранение, нормальное развитие остальных, и построение цикла немыслимо без их гибели (эритроциты, эпидермис, пилидий, гистолиз насекомых). Здесь одни части создают условия, необходимые для существования других, другие же создают условия, необходимые для гибели первых. Поэтому ещё раз подчеркну бессмысленность экономических возражений против органической теории лишайника. В природе всякий организм есть полумутуалистическое, полупаразитическое сожительство, жизнь целого всегда отчасти основана на борьбе и гибели частей, мир весь «лежит во зле». Во взаимоотношении частей мы ставим вопрос о степени взаимности между ними; и здесь могут быть степени самые различные; я уже приводил пример Hydra viridis, с одной стороны, другую сторону представляет Oligochoerus viridis, переваривающий своих зоохлорелл, или «кристаллоиды» Mesostomum, поедающие своего хозяина. Но возможен и другой вопрос о взаимности между частями и целым, и этот вопрос не равнозначен предыдущему. Целое, состоящее из мёртвых частей, непрерывно тратит их и получает извне; они выкидываются из организации. Целое, состоящее из живых частей, может поступать также, обладать непосредственной динамичностью или непосредственным обменом: /это/ муравейник, получающий извне самок и рабов, воинская часть в бою или школа; но оно может, однако, также непрерывно выбрасывая из себя свои живые части, заменять их, не черпая извне, а благодаря существующего внутри него приспособления для их формирования – так происходит смена частей в человеческом или пчелином обществе, смена эритроцитов, смена полипидов в колонии мшанок и т. п. И, наконец, мыслимо сохранение целого без смены живых частей, динамичность формы заключается лишь в обмене мёртвых молекул внутри частей низшего порядка, все живые единицы и все частные морфопроцессы. длятся все время, пока длится жизнь целого; так обстоит дело с очень многими элементами в теле животных. Я говорю, что эта точка зрения не совпадает с точкой зрения взаимности частей потому, что человеческое общество можно было бы себе представить вполне мутуалистическим, деятельность каждого была бы направлена на благо всех; и, тем не менее, по взаимоотношению частей и целого оно сохраняет один из наименее совершенных типов организации, так как типичное строение целого основано на смешанно-терминальных морфопроцессах, то есть на гибели и смене живых частей.

10

«Einen Lebensstoff gibt es so wenig, wie eine Lebenstraff» (J.Reinke)57.