Свон и Миллс

Свон улыбнулась воспоминаниям, ковыряясь вилкой в лазанье. Видимо, она проделывала это без должного энтузиазма, потому что Регина огорченно спросила:

– Невкусно?

– Что ты! – спохватилась Свон. – Очень!

И, чтобы доказать это, запихнула в рот такой большой кусок, что едва не подавилась.

Регина хихикнула, в какой-то момент становясь похожей на беспечную девчонку.

Свон зажевала быстрее, понимая, что обожгла язык.

Регина сделала глоток воды.

– Могу я спросить тебя, Эмма?

Сердце Свон почему-то предательски застучало. Очевидно, вопрос ожидался с подвохом, раз Регина заходила так издалека.

– Ну… можешь, – осторожно ответила Свон и напряглась.

Регина изящно отправила в рот кусочек лазаньи и, тщательно прожевав его и проглотив, спросила:

– О чем ты думаешь весь вечер?

Свон, ожидавшая что-то типа «Я тут узнала про ваш с Джонсом спор, так вот, ты в курсе, что его проиграла?», ответила не сразу. Для начала ей пришлось вспомнить, какие мысли вообще побывали в ее голове сегодня. Наконец, она нашла, как ей показалось, наиболее безобидный ответ.

– О Грейс. Это та девочка, чей папа-псих отрезал Джонсу руку.

– О, понятно, – кивнула Регина. Ее глаза были очень внимательны и не отрывались от Свон. Свон же старательно делала вид, что увлечена лазаньей: та и правда была очень вкусной, но все-таки, видимо, недостаточно, чтобы занять собой все окружающее пространство.

Свон прорвало, когда Регина мягко спросила:

– Может быть, ты хочешь об этом поговорить?

– Да! – выпалила Свон. – Да, хочу!

Она действительно хотела. Весь день она то и дело возвращалась к вопросу о том, как можно быть такими гнидами, чтобы позволять своему ребенку употреблять наркотики.

– Я не понимаю, – начала она, – зачем вообще рожать детей, если потом ты все равно бросаешь их на произвол судьбы?

Регина пожала плечами.

– Рано или поздно дети вырастают.

– Я не об этом, – поморщилась Свон. Встала и заходила по кухне, пытаясь правильно сформулировать мысль. Регина следила за ней, чуть обернувшись.

– Я вот о чем, – Свон остановилась ровно напротив Регины. – Если ты завел ребенка, то будь любезен вырастить из него человека. А если ты чувствуешь, что не готов, то не заводи детей. Повзрослей.

Она чувствовала себя рассерженной. Может быть, не надо было поднимать такой разговор, но ее спросили. Она всего лишь отвечает.

Регина склонила голову к плечу.

– А ты хочешь детей, Эмма?

Кажется, в ее голосе скользнуло любопытство.

– Нет, – буркнула Свон, крайне жалея, что под рукой нет бутылочки пива. Это могло бы успокоить то разгневанное бурление, что никак не прекращалось внутри.

– Почему? – подняла брови Регина. – Ты считаешь, что не готова?

Болезненные воспоминания волной поднялись в Свон. Она глубоко вдохнула, размышляя, стоит ли говорить. И разве Регина не знает об этом?

– Я росла в приюте. У меня перед глазами не было достойного примера. Я не думаю, что смогу дать ребенку полноценную семью.

Вот и все. Она сказала это. Снова окунулась с головой. Теперь будет пару дней ходить и мучиться.

Регина отвернулась, и этот ее жест больно ударил по Свон. Она восприняла его как холодность по отношению к собственным переживаниям. Но следующая услышанная фраза расставила все по своим местам.

– Может быть, это даже лучше, – очень спокойно произнесла Регина, наливая себе еще воды из графина. – У тебя не было такой матери, как у меня.

А вот тут уже Свон быстренько забыла о своей невовремя нахлынувшей скорби. Конечно, она помнила, что там в досье Регины: делала операцию отцу, не спасла, мать обвинила ее в его смерти. Приговор суда – халатность. Но любопытно было узнать правду из первых уст.

Свон подошла к столу и встала рядом с Региной, желая видеть ее лицо. Та подняла голову и чуть улыбнулась.

– Что, Эмма?

Свон пристально посмотрела в ее подозрительно спокойные глаза.

– Как ты справилась с этим?

Ну, раз уж у них вечер откровений…

Регина пожала плечами. Не было заметно, что разговор ее как-то коробит. Впрочем, и счастья на ее лице написано не было.

– Очень тяжело. Я любила отца. Больше, чем мать. Лишившись его, я лишилась семьи.

Свон сочувственно поджала губы.

– Почему мать обвинила тебя в смерти отца?

Регина хмыкнула.

– Ей же надо было кого-то обвинить. А я, как ни крути, но приложила к этому руку.

– Разве ты не сделала все возможное? – недоуменно спросила Свон.

Регина убрала с колен салфетку и тщательно принялась ее складывать.

– Сделала.

– Но почему тогда?! – не понимала Свон.

– Моя мать, – медленно, тщательно выговаривая слова так, будто ей трудно было их произносить, сказала Регина, – очень жестокая женщина. Иногда мне кажется, что она мстит мне за то, что я вообще появилась на свет.

Регина подняла голову, посмотрела на Свон и даже улыбнулась, но у нее не получилось скрыть этой улыбкой грусть, заполнившую взгляд. У Свон сжалось сердце. И она сделала то единственное, что было ей доступно, как другу: обняла Регину, крепко-крепко, и погладила по волосам, смутно отмечая, что они мягче, чем кажутся.

– Ты не виновата, конечно, – сказала Свон куда-то в шею Регине. – Никто не несет ответственности за поступки родителей, за их решения.

Она почувствовала, как Регина осторожно обнимает ее в ответ.

Странный вечер. Свон не думала, что когда-то захочет снова вспоминать то, что испортило ей жизнь. Но с Региной было легко говорить об этом. Может быть, потому, что и у нее ситуация была, мягко говоря, не слишком хорошая. Да, она росла с матерью, но что в итоге? Получила удар поддых.

Они еще обнимались какое-то время, и Свон чувствовала странное умиротворение от этих объятий. Ей было настолько хорошо, что она даже не сразу поняла, что Регина пытается отстраниться.

– Прости, Эмма, ты слишком горячая, – услышала Свон и не удержалась от уточнения:

– В смысле?

Она отпустила Регину.

– В смысле температуры твоего тела, – улыбнулась Регина. Потом встала, поправила волосы и, перед тем, как начать собирать тарелки, погладила Свон по щеке.

– Прости, если это был слишком неприятный разговор для тебя.

Свон на мгновение позволила себе прижаться к чужой ладони. Что греха таить, ей тоже иногда хотелось простого человеческого тепла.

– Прощу, – кивнула она, – если ты все же нальешь мне что-нибудь выпить. И себе тоже. Мне кажется, мы заслужили.

Нужно было залечить заново вскрытую рану. Обе раны.

Регина неодобрительно покачала головой, но вытащила из холодильника непочатую бутылку вина. Снова белого. Но Свон, в общем-то, было все равно. Уже зная, где лежит штопор, она стремительно вытащила пробку и разлила терпко пахнущее вино по подставленным бокалам.

– Давай за нас? – предложила она, и Регина с готовностью поддержала тост. Они сделали по глотку, Свон подумала, что на этот раз вино по вкусу напоминает сливу, а потом вдруг хихикнула, вспомнив забавное, никак не соотносящееся со сливой или вином.

– Что такое? – с любопытством отреагировала Регина. Она стояла, прижавшись бедром к столу и опершись на столешницу свободной рукой. Темные волосы небрежно падали ей на лицо. Мягкое освещение делало ее очень красивой.

Свон улыбнулась, покачивая бокалом из стороны в сторону, словно перемешивая вино в нем.

– Ты знаешь, как Джонс называет тебя?

Почему она решила поделиться этим? Да кто знает. Может быть, для того, чтобы разбавить грусть этого вечера.

Регина отрицательно покачала головой.

– Нет.

Свон подмигнула ей.

– А хочешь знать?

Регина засмеялась и снова покачала головой.

– Нет.

Свон, не ожидавшая такого ответа, пораженно замолчала, но совсем уйти от темы ей не удалось. Желание как-то пошалить так и вертелось в голове.

– Я все равно скажу! – не вытерпела она.

Регина смиренно вздохнула, закатив глаза. Если она и была против, то сейчас явно давала понять, что вытерпит и не такое.