Замедленное падение

Похоже, моя догадка верна, и от того, что я узнал, мне стало не просто страшно или тоскливо — мне захотелось немедленно разбить себе голову о стену, как это сделал несчастный Юнг. Незримые вовсе не хотели нас облагодетельствовать! Я нашёл несколько дневников наблюдения за экспериментами. То, что мы называем ребактом и террумом и считаем священной панацеей, дарованной нам милосердными божествами, на деле оказалось экспериментальной сывороткой, которую Незримые тестировали сначала на своей расе-симбионте, а когда эксперимент зашёл в тупик, решили найти новую группу подопытных!

Поделился информацией с Вольфом и остальными. Лестер сильно разволновалась, но ничего толком не сказала. Похоже, она что-то знает. Но молчит, и я, кажется, понимаю, почему.

Теперь я совсем иначе смотрю на эти статуи, сосуды, колонны. Я не знал, как относиться к эорда — мы были просто чужими друг другу, существами, которые делили одну территорию на карте, хоть и на разной высоте относительно центра планеты. Но мы были совершенно чужими. А теперь я чувствую с ними странное сродство. Будто это моих близких друзей или родных подвергали жестоким экспериментам и замучили до смерти. Наверно, так чувствовали себя родные узников фашистских концлагерей, когда оказывались на месте, где десятилетия назад нелюди творили такое с людьми.

Мне хочется что-то сделать. Но я не понимаю, что и как. И зачем. Ничего уже не исправить. С эорда — точно не исправить. С человечеством — не знаю. Попробую.

20 октября 1993

Сегодня на нас напало жуткое существо. Я до сих пор не могу нормально писать — руки трясутся. Это было похоже на зверя из семейства кошачьих, но сколько у него лап — я так и не сосчитал. Минимум восемь. Хотя может, это и не лапы. В общем, оно убежало, хотя Вольф высадил в него обойму двадцатизарядника. И как минимум несколько раз попал в голову. Ну и живучесть. А может, он механический? Точнее, скорее магический — учитывая, где мы находимся.

Ланге серьёзно ранен. Дрейк накладывает швы, молчит, но я уже прекрасно понимаю интонации его молчания.

Ланге умер через два часа. Попросил передать жене и детям, что любит их. А никто из нас и не знал, что у Ланге есть семья.

Нет, Вольф, похоже, знал — судя по тому, как его перекосило. Мы с Дрейком насели на начальника и не отставали, пока он не рассказал. Оказывается, когда Л. поступил на службу в лабораторию при Церкви, он подписал обязательство порвать все связи с семьёй. Церковь перечисляет семьям содержание из жалованья служащих, но какие-либо контакты запрещены.

При этих словах Лестер тоже перекосило. Дрейк попытался что-то у неё спросить, но она устроила такую истерику, что мы сочли за лучшее отстать — ещё не хватало, чтобы её вопли снова привлекли то чудище или его родственничков.

Дрейк не стал проводить вскрытие тела Ланге. Сказал, что отказывается копаться в трупах друзей, и если Вольфу надо, пусть сам проводит вскрытие. Вольф промолчал. Просто похоронили Ланге в пустом погребальном сосуде эорда. А что нам ещё оставалось?

***

Пауль наслаждался своим новым состоянием. Он будто бы стал частью Лабиринтов, одним из миллионов камней кладки, негаснущей свечой, полотнищем или чашей на алтаре. Он стал своим здесь. И подземелья дарили ему, как посвящённому, свои восхитительные тайны.

Каждый раз после пробуждения Пауль оказывался в новом месте. Он побывал в великолепных подземных садах, где среди лиловой травы сияли таинственным лунным светом пятиконечные звёздочки цветов, а по стенам сбегали каскады вьющихся растений с пышными голубыми соцветиями, напоминающими сирень; его пригласили отведать воды из подземного источника — он знал, что источник этот находится на одиннадцатом слое лабиринтов; выше — на десятом и девятом слоях — он посетил церемониальные залы, посвящённые первым поселенцам Эо, и убедился, что у эорда и людей и в самом деле общие предки. Он узнал множество заклинаний и составов эликсиров, прочитал и запомнил множество древних эордианских текстов. Он понимал, что эти знания дарованы ему лишь на время, и выйти с ними на поверхность он не сможет, но сейчас он был готов остаться под землёй навсегда, только бы ему позволили бесконечно путешествовать по хранилищам тайн древней цивилизации.

Он видел много ужасных вещей, которые в обычном состоянии напугали бы его до полусмерти: через стены, которые становились прозрачными в нужных местах, он наблюдал причудливых монстров, полчища крыс, хищные растения и страшно мутировавших эорда. Отстранённо отмечал: вот это диковина, и тут же забывал, отвлёкшись на какое-то более приятное зрелище.

Он почти забыл о своих спутниках, и только время от времени едва ощутимый укол беспокойства возвращал к мысли: «Что я здесь делаю? Что вообще происходит?». Краткие вспышки озарения сменялись часами блаженного погружения в потоки новых знаний. И совсем редко случалось уловить едва слышно шуршащую где-то на задворках сознания мысль: «Галлюцинация?».

Даже в краткие моменты прояснения Пауль не мог вырваться из плена морока. Он просто ждал, куда его вынесет эта тягучая сиропно-сладкая волна. Подземелья играли с ним, показывая картины, которые могли бы пробудить сознание, вернуть память… И, подразнив, снова отнимали обрывки воспоминаний.

Но однажды потрясение всё же оказалось достаточно сильным, чтобы наваждение рассеялось. Пауль лежал у стены и наблюдал сквозь ставшие прозрачными камни, как в соседнем коридоре какая-то смутно знакомая девушка раскачивается, обхватив себя руками, и что-то неслышно бормочет, а потом вдруг вскакивает и, размахнувшись, швыряет что-то о стену.

Пауль ахнул, резко садясь и непроизвольно подаваясь к стене.

Конденсер!

Айви? Что она делает?!

Стена стала самой обычной стеной: красный шершавый камень, редкие свечи на выступающих блоках.

Но Айви… Пауль был уверен, что на самом деле видел её, что она и вправду сейчас там, по ту сторону стены. И с ней явно что-то не в порядке! Зачем она разбила конденсер? В кого она его швырнула? И где Адам, чёрт бы его побрал?

Он бессильно ударил кулаком по рыжим шершавым камням.

Как пройти на ту сторону? Вот она, в паре метров… Но до неё много километров пути. И в какую сторону — неизвестно.

Пауль сел, привалившись спиной к стене, и уставился в потолок.

— Наигрались? — сказал он негромко. — Может, отпустите наконец? Я же должен сделать… То, что должен.

Он прикрыл глаза — казалось, буквально на мгновение. Но когда снова их открыл, над ним возвышался Адам. Усталый и потрёпанный, но живой и, похоже, настоящий.

— Привет, — сказал он. — Ты виделся с отцом?

***

Дневник Роальда Ругге (выдержки)

21 октября 1993

Вольф о чём-то долго беседовал с Лестер. После этого она была странно тихой, и, когда сняла маску за обедом, я увидел, что глаза у неё красные. Попробовал осторожно расспросить. Отмахнулась, только буркнула, что если бы у Вольфа была семья, он бы лучше понимал их с Ланге.

Вот чудачка. У Вольфа есть семья. И он точно так же не видел сына с момента рождения. А сыну уже лет пять, наверно. Просто у нас не принято говорить о таком. Это не просто личное. Это похоже сразу и на разглашение военной тайны, и на признание в собственной уязвимости.

Да, я знаю, что у Лестер есть муж и дочь. И я знаю, кто её муж. Думаю, даже Вольф этого не знает. Это уж совсем засекреченная информация. Фамилию её мужа знают немногие. Это и к лучшему. Одного понять не могу — как он отпустил её сюда? На верную смерть — мать своей дочери… Она для него — тоже подопытная, что ли?

Конечно, об этом я спрашивать не буду. Уже понимаю, что Лестер может просто прибить за лишние вопросы. А нас и так осталось всего четверо.