Страница 7 из 10
Ну, я, конечно, сомневалась, что мне удастся посмотреть много достопримечательностей, зная неуёмность нашей страсти, но – уехать в далёкий Сундсвалль и не посмотреть Стокгольм??
Нет, несмотря на всю полноту моих чувств к тебе, пожертвовать новыми впечатлениями в новой для меня стране было выше моих сил.
В такси с аэропорта до отеля ещё держались приличий.
Водитель оказался твоим земляком. Беседа о наболевшем, своём, арабском, немного отвлекла тебя от меня, а мне позволила взять передышку и немного хоть совладать с дыханием, частотой сердцебиения, да и просто с мыслями.
В номер уже просто ввалились.
Что это было?
Разрывая друг друга, впиваясь друг в друга губами, руками, ногами, телами и зубами, не осознавая боли, причиняемой друг другу, стремились ворваться, взорваться, раствориться, углубиться, убедиться, насладиться.
И когда я спросила: «Что это? Что это с нами?» Ты ответил просто: «Это называется любовь».
Потом были неспешные прогулки по прекрасному, сказочно-историческому и европейски-миниатюрному старому Стокгольму.
Сливались с ленивыми потоками праздно шатающихся многоголосых туристов, крепко держась за руки не потому, что боялись потеряться в многолюдной толпе, а потому что не хотели разъединяться, оставаясь в энергетической сцепке, ощущая тепло рук друг друга.
Наслаждение красотой нового места вместе с наслаждением совместного бытия с человеком, который уже стал твоей какой-то неотъемлемой частью, что может ещё вмещать в себя счастье?
Тягучее неспешное ощущение полноты этого самого счастья, и в те моменты казалось, что это будет длиться вечно…
Были осмотрены основные достопримечательности старого города, сделаны фотографии в просвете самой узкой улицы в мире, поглажен по лысой макушке мальчик Олле – самая маленькая статуя в мире.
И, зная уже, что при этом надо загадывать самое сокровенное желание, конечно же загадала своё: быть с тобой вместе, всегда, вот так – за руки по-жизни…
Врун ты, маленький мальчик Олле! Не исполнил ты моё сокровенное желание, хотя и положила рядом с тобой все нашедшиеся в сумочке российские рублики – и по примете, и по обычаю, чтобы вернуться.
А слаще всего были бесконечные поцелуи – нежные и быстрые, украдкой и надолго, неспешные и жаркие, утайкой и напоказ, не замечая и не стесняясь окружающих людей.
Мы стояли на вокзале в ожидании поезда в твой Сундсвалль, лениво оглядывая проходивших мимо пассажиров, я наконец-то сделала вывод: чем же мы так отличаемся от них.
Что позволяет так безошибочно определить нас в любой стране мира (ну, Африку и Азию брать не будем)?
Мужчины, особенно отдыхающие россияне, палятся носками, одетыми под сандалии, мокасины, и даже сланцы…
А вот, чем же привлекаем мы, русские женщины, других мужчин?
И в один момент меня озарило: да ведь мы являем себя миру!
Вот идёт она, шведка, как та наша Мымра из «Служебного романа»: вся скукоженная, как старый башмак, взгляд внутри себя и своего собственного мира, волосы цвета, с которым и родилась, стянуты унылым пучком, и – чешет, не замечая никого и ничего вокруг!
А мы? Мы, русские женщины, причём абсолютно разного возраста, степени привлекательности, уровня образованности и качества жизни?
Мы смотрим в мир.
Мы себя миру несём.
Мы себя миру дарим.
Без оглядки, без остатка, нараспашку и наотмашь.
Мол, берите меня всю, ничего не жалко, у меня ещё этого добра много!
Именно, добра – в душе, в сердце, в мыслях.
Поэтому, так и привлекательны русские женщины, и так удивительны мы для всех остальных мужчин, кроме, наверное, наших, которые к красоте этой привыкли, как к полученной по праву рождения данности.
От Стокгольма до Сундсвалля часа четыре езды на поезде.
Время шло так незаметно.
Да и какая разница: сколько ехать, куда и зачем?
Был бы милый рядом, как в песне.
Вагон комфортабельный, сиденья мягкие, туалеты чистые, а в тамбуре даже "чай, кофе, потанцуем".
А из окон – игрушечные домики чинно-благородной Швеции, ровненькие поля, чистые машины на чистых дорогах.
И Сундсвалль твой оказался таким же игрушечным. И не понравился мне в тот раз совершенно.
– Что за глушь, – думала я, оглядываясь по сторонам, – как здесь вообще можно прижиться?
Отторгало всё: сонность провинциального городишки, отсутствие людей в пределах видимости, удалённость вилл, сами виллы, наружной отделкой напоминающие всем надоевшие сэндвич-панели наших киосков (хотя при близком рассмотрении это оказалась обшивка настоящим деревом, окрашенным в цвета стандартных сэндвич-панелей).
Твой дом понравился сразу и бесповоротно.
Я сразу поняла, что он меня принял, я умею чувствовать эти вещи: кто или что меня принимает, а кто или что – нет.
Твой дом, твоё обиталище, твоя гордость! Он не мог быть другим: просторный, тёплый, очень комфортабельный, а главное – живой.
И наполненный именно твоей энергетикой, хотя ещё с оставшимся интерьером твоей экс-жены.
И даже во всей беспорядочности хаоса, устроенным вами с детьми, в нём было уютно.
Шокировало всё: носок сынка-тинейджера на кухонном столе, розовый бюстгальтер половозрелой дочурки под подушкой на диване, раскиданные там же пледы, полные залежами посуды раковины – и это при наличии двух приходящих помощниц по дому.
Было ясно и показательно понятно, что в этом доме париться по поводу домашнего хозяйства никто не любит и не считает нужным тратить на это время.
А уж из твоих дальнейших рассказов я потом сделала вывод, что это тоже был протест, твой протест против маниакальности твоей экс к порядку, твоё личное восстание Спартака.
Дети… Отдельная глава всей нашей истории.
Мне вот интересно даже сейчас: ты всегда их так самозабвенно любил и баловал, или это тоже твой последующий протест на обвинения жены, что ты живёшь только работой, а не семьёй?
Да нет, ты просто отец – перфекционист…
Ведь в Швеции, оказывается, участие отца ребёнка в родах – это, скорее правило, чем исключение.
Через несколько дней заметила восстановленную на полке вашу семейную фотографию: ты её отвернул, но кто-то из детей восстановил её в правах заявлять о неизменности вашей семейной истории и поставил на место.
Она всегда у меня перед глазами, эта фотография: твоя жена (типичная шведка – невзрачная и невыразительная), дочки и ты с маленьким сыном на руках – счастливый отец и надёжный муж.
Я тогда впервые ощутила острую зависть к твоей жене: ведь это ты с ней был все месяцы её беременностей, её руку ты держал в родах и ей шептал нежные слова поддержки.
Я же все эти этапы проходила совершенно одинокой, надеясь только на себя и имея только себя…
Как я захотела родить ребёнка от тебя и тебе!
Чтобы тоже получить свой кусочек такого же счастья.
И тогда же поняла, что мне не войти в твою семью… никогда ей не стать… эта дверь для меня закрыта.
И закрыл её ты давно, когда твоя жена ушла от тебя, не взяв ничего из дома, который она с таким вниманием и усердием создавала и обустраивала.
Ушла, скорее всего, молча и достойно, даже не побив, по русской народной привычке, посуду или оборвав портьеры… ну, это, конечно, на мой уже вкус.
Я не романтичная натура.
Никогда ею не была.
Мне всегда чужды были эти мусипуси – вечера со свечами и вином.
Знаю, вгоняла в ступор мужчин, отвечая на извечный вопрос:
– А вы, девушка, что пить будете? Шампанское, конечно?
– Да нет же, мне – водочки, пожалуй!
Потому что, ещё во времена моей работы в отделении интенсивной терапии и реанимации нашей городской больницы, учили меня наши доктора: