Страница 4 из 27
Она потянула его за рукав.
– Вот парикмахерская, в которую ходит миссис Уэлби. Я пробуду там час, если ты найдешь, чем заняться в это время. Ты уверен, что не заскучаешь?
– О да, – ответил он безразличным голосом.
– Хорошо. А потом мы выпьем чаю. Пока!
Со странным чувством облегчения он смотрел, как она уходит. Целый час никто ничего не будет от него ждать. Ему не придется говорить, оказывать знаки внимания или воздерживаться от них. Это было похоже на чувство, с которым провожаешь гостей. Их приход был желанным, общество – приятным, но есть что-то особенное в том, когда весь дом снова в твоем распоряжении. Только вот когда это случалось, всегда был шанс, что долгожданное одиночество будет нарушено не нашедшим покоя призраком; он услышит шаги Марджори на лестнице, ее смех и слезы, ее слабеющий голос: «Нет, нет, я никогда не скажу тебе его имя; я не хочу, чтобы ты убил его. Нет, Карр, нет!»
В его мысли ворвался настоящий голос. Он нервно нахмурился, сразу став похожим на Риетту, поднял глаза и увидел благожелательно глядевшего на него мистера Холдернесса. Благожелательность мистера Холдернесса, который подарил ему в детстве монету, была одним из самых ранних воспоминаний Карра. Насколько он мог заметить, мистер Холдернесс нисколько не изменился: горделивая осанка, цветущий вид, добрый взгляд и глубокий выразительный голос. Все это наводило на мысль о восемнадцатом веке, из которого его кабинет с георгианскими панелями так и не выбрался. Тогда это была адвокатская фирма – или, по-старомодному, контора стряпчих, где чтят традиции. Он хлопнул Карра по плечу и спросил, надолго ли тот приехал.
– Риетта будет рада, что ты здесь. Как она? Надеюсь, не слишком много работает. В последний раз, когда мы виделись, выглядела она переутомившейся. Она сказала, что некому помогать ей в саду.
– Да, от овощей ей пришлось отказаться. В доме ей тоже некому помочь, только миссис Феллоу приходит дважды в неделю на пару часов. Я думаю, что она и правда слишком много работает.
– Заботься о ней, мой мальчик, береги ее. Хороших людей мало, а она сама не станет себя беречь; женщины никогда этого не делают. Между нами говоря, они обладают всеми добродетелями, кроме здравого смысла. Только не передавай ей мои слова. Свидетелей нет, так что я буду все отрицать! – Он рассмеялся приятным звучным смехом. – Ну что ж, нечего мне стоять тут и сплетничать. Я весь день провел в суде и должен еще зайти в контору. Кстати, я слышал, что Джеймс Лесситер вернулся. Ты его видел?
Дернув губами, Карр улыбнулся так же быстро и нервно, как перед тем нахмурился.
– Я его ни разу в жизни не видел. Он исчез с горизонта прежде, чем я появился в Меллинге.
– Да, да, верно, так и есть. А теперь он вернулся богачом. Приятно хоть иногда встретить кого-то, кто добился успеха, очень приятно. Вы еще не видели его после возвращения?
– Думаю, его никто не видел. Вообще-то он вроде приехал только вчера вечером. Миссис Феллоу была там, помогала чете Мэйхью.
– Ах, да, кухарка и дворецкий миссис Лесситер, очень достойные люди. Мистер Мэйхью каждую неделю приходит к нам в контору за зарплатой. От него я и узнал, что ожидается приезд Джеймса. Полагаю, он мне скоро позвонит. Его не было в стране, когда его мать умерла, так что пришлось похлопотать. Что ж, до свидания, мой мальчик. Рад был тебя видеть.
Он пошел дальше. Карр глядел ему вслед и чувствовал, что эта встреча изменила его настроение. Было время, когда мир еще не испытывал потрясений. Старый Холдернесс принадлежал тому времени, можно даже сказать, олицетворял его. Жизнь была безопасной, обстоятельства – стабильными. У него были друзья, с которыми он вместе вырос, друзья по школе и по колледжу. Учебные четверти следовали одна за другой, с яркими перерывами на каникулы. Монетки в полкроны копились, превращаясь в десять шиллингов, потом в фунт. На восемнадцатилетие Генри Эйнджер подарил ему пять фунтов, а Элизабет Мур – старинную картину с изображением корабля. Эта картина вызывала в нем романтические чувства с той самой минуты, как он увидел ее висящей в темном углу антикварной лавки дяди Элизабет. Странно бывает – холст и немного масляных красок могут стать волшебным окном. Он представлял себе, как волшебные волны несут его под этими парусами в жизнь…
Поддавшись внезапному порыву, он пошел по улице, повернул налево и оказался перед витриной лавки Джонатана Мура. В витрине стоял прекрасный набор красно-белых шахмат из слоновой кости в костюмах маньчжуров и китайцев – война, принявшая облик игры. Он рассматривал фигуры, восхищаясь изысканной и точной резьбой, а в душе его кипела злость. Затем он внезапно выпрямился, толкнул дверь и вошел в лавку. Звякнул дверной колокольчик, и навстречу ему вышла Элизабет. Злость тут же исчезла.
– Карр!
Они стояли и глядели друг на друга. Лишь на одно мгновение ему удалось посмотреть на нее как на незнакомку, потому что, хоть они и не виделись почти пять лет, он знал ее всю свою жизнь. Но в это краткое мгновение он увидел ее словно впервые: высокая и легкая, будто идущая навстречу ветру, каштановые волосы откинуты со лба, живость в ярких глазах и трепетная улыбка. Впечатление было такое, словно она вот-вот радостно сорвется с места, взлетит, исчезнет, станет недосягаемой; и само это впечатление было слишком мимолетным, чтобы превратиться в осознанную мысль. Она заговорила первой; ему всегда нравился ее голос – красивый, звонкий, очень серьезный и добрый.
– Карр! Какой приятный сюрприз! Давненько мы не виделись, верно?
– Миллион лет, – ответил он, сам не понимая, почему так сказал. Но когда говоришь с Элизабет, неважно, что именно ты сказал, – так было всегда.
Она протянула руку, но не для того, чтобы его коснуться – давно знакомый жест.
– Неужели так долго? Бедняжка! Давай, проходи, поболтаем. Дядя Джонатан уехал на распродажу.
Он проследовал за ней в маленькую комнату позади лавки: потертые удобные кресла, старомодные бархатные шторы, захламленный стол Джонатана Мура. Элизабет закрыла дверь. Они словно оказались в далеком прошлом. Она открыла буфет, порылась в нем и достала пакет карамелек.
– Ты все еще их любишь? Думаю, да. Если по-настоящему любишь что-то, то будешь любить всегда, ты согласен?
– Не знаю.
– А я знаю, я совершенно в этом уверена, – она рассмеялась. – Что бы ни происходило, я всегда буду любить карамельки. И я всегда буду благодарна за то, что могу их есть, не набирая ни грамма лишнего веса. Вот, пусть пакет будет между нами, и мы оба сможем таскать оттуда конфеты, как раньше.
Карр тоже рассмеялся, и все его внутреннее напряжение исчезло. Прийти к Элизабет означало ускользнуть в такое привычное и удобное место, где даже думать ни о чем не нужно. Словно старое пальто, старые туфли, старый друг – неромантичные, неприхотливые и весьма успокаивающие вещи.
– Не слишком рано для чая? Я приготовлю… – спросила она и увидела, как он снова нахмурился.
– Нет. Со мной Фэнси – Фрэнсис Белл. Мы гостим у Риетты. Она пошла к Харди сделать прическу и, когда выйдет оттуда, хотела выпить чаю.
Ясные глаза Элизабет задумчиво остановились на его лице.
– Не хочешь привести ее сюда? У меня есть кекс по совершенно новому рецепту.
– Хочу.
Элизабет кивнула.
– Прекрасно. Тогда мы можем просто посидеть и поговорить. Расскажи мне о ней. Она твоя подруга?
– Нет.
Он не собирался этого говорить, но едва сказав, подумал: «Боже, это же правда!» Во что он вляпался и насколько сильно? Как если бы он ходил во сне, а потом внезапно проснулся и увидел, что одна нога зависла над пропастью.
– Расскажи о ней, Карр. Какая она?
На его лице вновь появилось измученное выражение.
– Она похожа на Марджори.
– Я видела Марджори только один раз. Она была очень красива.
Сказано это было без злости, однако оба помнили эту встречу, потому что именно после нее Элизабет спросила: «Ты влюблен в нее, Карр?» Они тогда сидели вдвоем в этой самой комнате, и когда он посмотрел в сторону, не в силах встретиться с ней взглядом, она сняла помолвочное кольцо и положила на подлокотник кресла между ними. Он продолжал молчать, и тогда она вышла через дальнюю дверь и поднялась по старой лестнице в свою комнату наверху. И он позволил ей уйти.