Страница 106 из 126
Земля дрожала и гудела от топота тысяч копыт двух лав, несущихся навстречу друг другу. Сзади махновской лавы, не отставая, вытягиваясь в скоке, мчались тачанки. На передней стоял во весь рост Фома Кожин и орал понятную своим команду:
— Хлопцы-ы-ы. Творим грязь!
До столкновения лавин оставалась какая-то пара сотен метров, и тут Каретников махнул, высоко вскинув руку, и махновская конница, разделившись на два потока, поскакала в стороны, заворачивая назад, освобождая поле кожинским тачанкам. А те, следуя за командирской, тут же развернулись веером, выставив навстречу белой коннице 200 пулемётных рыл.
Все двести застрочили, поливая свинцом атакующих. Впервые ряды были мгновенно скошены, из валящихся коней и всадников образовалась куча, непреодолимая для следующих. Ржали, визжали раненые кони, на карачках, на брюхе расползались уцелевшие, спасаясь от свинцового ливня — «начинки» махновского «пирога».
В какие-то полчаса конный корпус генерала Барбовича был разгромлен, рассеян, потеряв едва ли не половину своего состава.
15-я дивизия перешла в наступление.
Именно в этот день, 9-го ноября, в Гуляйполе из Харькова прибыли Куриленко и Буданов, подписывавшие договор с большевиками о союзе против Врангеля.
Поздоровавшись с ними, Махно в нетерпении спросил:
— Ну как там с 4-м пунктом, решили наконец?
— Ещё нет, — отвечал Куриленко. — Но я перед самым отъездом был у предсовнаркома Раковского и спросил его об этом. Он ответил, что идёт согласование с Москвой и вопрос будет решён с часу на час положительно. Так и сказал: «Будет вам территория для построения Свободного Советского строя». Я просил: «Где?» «Да в вашем, — говорит, — разлюбезном Александровском уезде хотя бы».
— Скорей бы уж, — вздохнул Нестор. — Осточертело — война, война. Крестьяне по земле стосковались. Мне им уж в глаза смотреть стыдно.
— Ох, нагреют они нас опять, — сказал Василевский.
— Не каркай, — покосился Нестор на адъютанта. — Не твоего ума дело.
Однако ничего с собой не мог поделать Василевский-Чайковский, и когда 13 ноября наконец-то пришли телеграмма от Семёна Каретникова, сообщавшая о полной победе над Врангелем, и вслух была прочитана в штабе, он словно холодной водой окатил торжество командиров:
— Всё! Конец нашему союзу с большевиками. Прикончили белых, теперь за нас возьмутся.
— Григорий, — поморщился Нестор. — Тебе не надоело молоть?
И не догадывался батько, что менее чем через две недели начнёт сбываться «молотьба» его адъютанта.
17. Большевистская «благодарность»
14 ноября в Харькове состоялось заседание ЦК партии большевиков Украины, на которое прибыли из Москвы Лев Троцкий и Леонид Серебряков. Трибун революции с самого начала подмял местных товарищей:
— Все, товарищи. Покончили с белыми, пора кончать с этим махновским развратом. Товарищ Яковлев, вы подписывали этот пресловутый договор с махновцами?
— Да, Лев Давыдович. Я и товарищ Фрунзе, но мы подписывали только военную его часть. Политической не касались.
— Ну и правильно. О каком политическом союзе может идти речь с анархистами. Кстати, товарищ Раковский, у вас тут в Харькове анархисты чувствуют себя слишком вольготно. Вы не находите?
— Но договор же, надо хоть как-то внешне исполнять его.
— Но теперь всё. Военная часть его исполнена, Врангель разбит. Немедленно арестуйте всех анархистов и в первую голову небезызвестных Волина, Попова — по этому последнему давно на Лубянке пуля плачет.
— Но они члены махновской делегации, — сказал Яковлев.
— Не имеет значения. Договор расторгнут, и им пора на Лубянку к Феликсу. И потом, в чём дело, товарищи? Почему вы до сих пор не можете ликвидировать этого бандита?
— У него большая охрана. Уже пробовал Манцев, посылал двух. Неудачно.
— Пусть пошлёт десятерых, да с бомбами, хоть одному, да удастся наконец. Вы поймите: Махно — это их флаг. Ликвидируем его, и махновщина постепенно сойдёт на нет, растает как утренний туман.
На этом совещании ЦК товарищу Яковлеву было поручено продумать план уничтожения своих вчерашних союзников. Товарищам Раковскому и Минину вменено было держать постоянную связь с Реввоенсоветом для обсуждения военных действий против Махно.
Вечером Троцкий связался по телефону с Фрунзе и, сообщив ему о решении ЦК, порекомендовал:
— Корпус махновцев не должен выйти из Крыма, товарищ Фрунзе. Кстати, где он у вас находится?
— В районе Евпатории.
— Постарайтесь подтянуть туда наиболее надёжные части и по назначенному часу, лучше ночью, разоружить махновцев, а потом расстрелять.
— Я хочу вызвать к себе командира корпуса с начштабом. Начать с них.
— Согласен. Это разумное решение — отсечь голову. А мы здесь с Махно постараемся разобраться. И этого нельзя откладывать, Михаил Васильевич. У махновцев слишком много сочувствующих среди красноармейцев, особенно в Первой Конной. У нас есть сведения, что сибирские партизаны по прибытии к Крыму пытались соединиться с махновцами.
— Мне докладывали об этом. Но махновцы их не приняли, сославшись на договор с нами.
— Тогда не приняли, сейчас могут принять. И пожалуйста, товарищ Фрунзе, не делайте глупостей как с врангелевцами 11-го числа.
Фрунзе был обескуражен напоминанием о его обращении к врангелевцам от 11 ноября. Тогда разгромленные части белых панически бежали на юг, преследуемые Конницей красных и повстанцев, сдавая почти без боя города и посёлки. Он — главнокомандующий фронта, чувствуя себя уже победителем, решился на благородный жест, обратясь к побеждённым: «Я, главнокомандующий Михаил Фрунзе, обращаюсь к вам, побеждённые, ко всем, от рядовых до лиц высшего комсостава, я гарантирую вам полное прощение в отношении всех поступков, связанных с гражданской борьбой, при условии немедленного разоружения и сдачи в плен. Всем, кто пожелает покинуть Россию, мы не будем препятствовать, при условии отказа на честном слове от дальнейшей борьбы против рабоче-крестьянской России. А желающим остаться будет предоставлена возможность трудиться на благо Родины».
Обращение было передано по телеграфу, его приняли на всех станциях. Оно вызвало в стане белых искру надежды: «Какое благородство!»
Но не суждено было Фрунзе долго ходить в благородных. На следующий же день от Ленина пришла гневная шифрограмма: «Только что узнал о вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлён непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо обеспечить взятие флота и не выпускать ни одного судна; если же противник их не примет, то нужно расправляться с ним беспощадно. Ленин».
Вождь указал главнокомандующему его место: «обеспечивай невыпуск» и «расправляйся беспощадно». Именно об этой «глупости» напомнил Фрунзе Троцкий, о «непомерной уступчивости» классовым врагам.
Но если обращение Фрунзе услышали все или почти все, то ленинскую шифрограмму читали один-два человека (командующий и шифровальщик), и поэтому многие сдавались, часто целыми подразделениями, особенно молодёжь, вчерашние студенты и гимназисты, не искушённые в жизни и поверившие в благородство Фрунзе: «Мы прощены!»
Получивший выговор от вождя товарищ Фрунзе через сутки повернул на 180 градусов и приказал топить все суда, отплывающие из Крыма, а сдающихся в плен немедленно расстреливать без суда и следствия. Чтоб не заваливать трупами набережные, обречённых связывали, вывозили в море на баржах и, шаландах и там расстреляв, сбрасывали в море. Их, поверивших большевику, было расстреляно не одна, не две, а десятки тысяч.
Дошла очередь и до махновцев. В штаб корпуса пришла телеграмма за подписью Фрунзе:
«Командир корпуса товарищ Каретников, прошу вас прибыть в Ставку вместе с начальником штаба для отчёта и согласования дальнейших действий».
— Какие ещё там действия, — проворчал Семён. — Мы своё дело исполнили, теперь за ними черёд.