Кукла вуду

Я молча гляжу на неё, дрожа под одеялом. На меня снова нападает озноб, и боже, так дерёт горло!

Женщина… Анжелика внимательно смотрит на меня.

– Тебе нужно принять лекарство, – говорит она. – Толья, конечно, ничего тебе не давал?

Я качаю головой, а потом медлю, прежде чем взять стакан с шипучей таблеткой. Аспирин? Антон дёргается было в нашу сторону, я пугаюсь, невольно забираю стакан – и Антон возвращается к стене.

Анжелика Фетисова наблюдает за мной, пока я пью, потом скармливает мне ещё несколько таблеток. Последняя – для горла, от неё боль на время уходит.

– Что ж, Олья, – говорит мадам Фетисова, когда я проглатываю последнюю пилюлю. – Как давно ты практикуешь вуду?

Я изумлённо смотрю на неё. Голова по-прежнему кружится, от тепла клонит в сон. Озноб исчез как не бывало. Что-то странное со мной происходит…

– Я н-ничего не п-практикую.

Она поднимает брови и смотрит на меня.

– Ты всегда заикаешься?

Я пытаюсь вспомнить, как будет по-французски “почти”, но Анжелика уже продолжает:

– Ты оживила моего сына, Олья. Глупо отпираться, это сделала ты, иначе он не считал бы тебя госпожой. Зачем ты это сделала?

– Но я н-ничего н-не делала!

Анжелика смотрит на меня, потом на мою левую руку поверх одеяла.

– Ты лжёшь.

Я мотаю головой. Потом прошу:

– Отп-пустите меня. П-пожалуйста. Я н-не понимаю… Я уйду и всё з-забуду. Хорошо?

В глазах Фетисовой мелькает недоумение.

– Отпустить? Милая моя, ты сама сюда пришла. На руках у Антона. Он понял это как твой приказ, так что тебя здесь никто не держит. Только прежде чем уходить, подумай, далеко ли ты уйдёшь на таблетках с температурой под сорок?

Она права. Я ёжусь под одеялом и пытаюсь вспомнить вчерашний день. Я долго гуляла в парке, сильно замёрзла. Да, конечно, я заболела. Но здесь-то как оказалась?

– Но… – Я смотрю на Антона и тот с готовностью ловит мой взгляд. – Он же живой. А я… п-помню, как его х-хоронили. П-почему он жив-вой?

Анжелика моргает. Потом дрогнувшим голосом спрашивает:

– Ты действительно не понимаешь?

Я очень хочу, чтобы она мне поверила. Эта женщина кажется мне страшнее всех, кого я раньше видела, включая её мужа и дочь. И мою тётю. И бабушку. Эта бить не будет, эта сделает намного больнее.

– О господи! – неожиданно вздыхает Фетисова. – Ты, похоже, не врёшь.

– Нет! – Я даже вздрагиваю.

Антон снова делает шаг к нам, но натыкается на мой испуганный взгляд – и снова возвращается к стене.

– Это невозможно, – шепчет Анжелика. – Просто невозможно… – Потом снова смотрит на меня. – Ты подняла зомби, глупая девочка. Я не знаю, как у тебя получилось, если ты не колдунья, но ты это сделала.

– З-зомби? – переспрашиваю я. Может, ослышалась? Или неправильно перевела?

– Антон умер, – добивает меня Фетисова. – Ты его оживила. Теперь он полностью твой.

Я ошарашенно молчу, кутаясь в одеяло. Анжелика словно чего-то ждёт.

– Чт-то зн-начит, м-мой?

– А ты не видишь? – грустно усмехается Анжелика. – Он выполнит любой твой приказ, убьёт за тебя или снова погибнет. Впрочем, убить зомби, как я слышала, непросто.

Я смотрю на Антона, и он смотрит в ответ. С надеждой.

– Вы меня разыгрываете? – спрашиваю я по-русски, от шока.

Анжелика понимает, но отвечает по-французски:

– Если бы. Кажется, кто-то разыгрывает нас. Нас всех. – Мы минуту молчим, потом она продолжает: – Но так или иначе, Антон теперь зависит от тебя. Без твоего приказа он не будет делать ничего. Поэтому… Олья, прикажи ему позаботиться о себе. Хотя бы переодеться. Мы хоронили его в этом костюме. И… он спал на полу…

Мне страшно – от её слов, её умоляющего тона, который с ней так не вяжется. И меня колотит.

Тут же Антон делает длинный плавный шаг к дивану, заслоняет меня от матери. Весьма решительно – и она, вздрогнув, отступает к двери.

– Уйди, – вырывается у меня. – Пожалуйста, оставь меня в покое!

Красивое лицо Антона кривится от боли, словно я его ударила, а Анжелика говорит от двери:

– Ты не можешь его прогнать, глупая девчонка, или он умрёт. Он теперь твой и, хочешь ты или нет, тебе придётся привыкнуть. Не делай ему больно. Не смей.

Антон поворачивается к ней – и под его яростным взглядом Анжелика исчезает. Хорошо – я снова на краю истерики. Закрываю лицо руками, прячусь под одело. Это сон, это спектакль, так же не бывает, какой зомби, что…

Мысли варятся в голове, закипают, я чувствую, что плачу и, глотая слёзы, сижу так под одеялом долго-долго, потому что очень боюсь вылезти. Но когда слышу тихое, дрожащее русское: “Тоша? Это правда ты?” – выглядываю.

Ира Фетисова, бледная, в одной пижаме винно-красного цвета, стоит босиком перед братом, заглядывает ему в глаза.

– Тоша? – и пытается взять его за руку.

Антон, стоящий на коленях перед моим диваном, плавно уклоняется. Смотрит равнодушно.

– Тоша, как?.. Почему?.. Почему ты не смотришь на меня? Посмотри на меня, пожалуйста, – умоляет его Ира, очень жалкая сейчас, совсем не та золотая девочка, которую я привыкла видеть в школе.

Она плачет и тянет к нему руки.

– Тоша, пожалуйста…

Я узнаю её слёзы – неправильно говорил Толстой, горе тоже одинаково. Я когда-то цеплялась за гроб мамы с такими же слезами.

– Тоша, почему ты мне не отвечаешь? Что происходит? Тоша?

Сил нет на это смотреть.

– Да ответь же ей, – вырывается у меня, прежде чем успеваю подумать.

Ира вздрагивает, как будто только сейчас меня замечает. А Антон склоняет голову и тихо говорит:

– Как пожелаешь. – Потом поворачивается к сестре и совершенно равнодушно сообщает: – Я тебя не знаю.

– Что? – в унисон вздыхаем мы с Ирой.

Антон молча смотрит на неё. Ира съёживается под его взглядом.

– Это… что, какая-то ролевая игра? – спрашивает она.

Антон поворачивается ко мне:

– Мне ответить, госпожа?

Этого уже слишком много – “госпожи”, взгляда Иры, простуды, незнакомого дома, Фетисовых…

– П-почему ты это делаешь? – дрожа под одеялом, я всё-таки пытаюсь спросить твёрдо. – Зачем?

– Что, госпожа?

– Это, – я неопределённо киваю. – В-вот это всё. Т-ты же умер! Зачем этот сп-пектакль? Эта “г-госпожа”? Я-то здесь п-причём?

Он непонимающе смотрит на меня, потом тихо, но чётко отвечает:

– Я живу для тебя.

– Правда? – от страха… и простуды, полагаю, я становлюсь саркастична.

А Антон смотрит мне в глаза и отвечает так, что все дальнейшие вопросы исчезают сами:

– Да. Я не могу солгать.

Я смотрю на обалдевшую Иру. Она прижимает ко рту руки и тоже дрожит.

– Я не п-понимаю, – говорю я.

Антон осторожно подходит к моему дивану.

– Госпожа, я живу, чтобы служить тебе. Это всё, что я знаю. Только это важно.

– Но… Она же твоя сестра, – беспомощно говорю я. – Как ты можешь её не знать?

– Только ты, – повторяет Антон, и смотрит на меня с таким благоговением, что я верю ему. – Остальные не важны. Пожалуйста, госпожа, что я могу для тебя сделать?

За его спиной Ира медленно оседает на пол. А потом не поднимаясь, на четвереньках отползает к двери. В школе я бы многое отдала, чтобы увидеть её такой же беспомощной, но сейчас мне нисколько не весело и удовлетворения я тоже не чувствую.

Антон не обращает на неё внимания. Живой, золотой мальчик Антон Фетисов стоит передо мной на коленях, смотрит с обожанием и не решается взять за руку.

И только когда за Ирой закрывается дверь, а потом из коридора слышатся всхлипывания, я понимаю, что всё это правда.

Это страшная, ненормальная правда. И золотая нить, мелькающая на краю зрения, идущая от груди Антона к моему запястью – тоже правда.

Что мне делать?

Глава 4

Что делать, что делать… Возьми себя в руки, Оля, ты трусиха, а не дура. И тебе не нравится чувствовать себя… как мадам Фетисова выразилась? Как идиотка. Ну да, а кто же ещё – больная и полуголая бегаешь по их гостиной и визжишь, как поросёнок. Боже, как стыдно.