Кровь

– Ты забыл родной язык, ты забыл своё имя, свой род, своего отца. Ты всех предал. А теперь предал и себя, – презрительно и жёстко цедит сквозь зубы Драган.

Подойдя вплотную к огненному столпу, Громов холодно отвечает:

– Я мертвец. У меня ничего этого нет. И самого себя нет. Меня нет, – и кинув пронзительный взгляд на одержавшего победу соперника, злорадно добавляет: – И ты тоже мертвец...

С этими словами он ныряет в пламенеющий колодец, и огонь так быстро пожирает его, что даже лёгкого стона не доносится до стоящих наверху. В тишине нарождающегося дня лишь гудит, потрескивая, алое пламя.

***

Медленно, почти незаметно костер, пылающий над каменным колодцем, меняет свой цвет: огненно-багровый, бледнея, перерождается и переходит в жарко-оранжевый, затем в лучезарно-жёлтый и наконец в сияющий белый. И пройдя сквозь самое сердце белого сияния, на почерневший от крови снег спускается призрак Катарины. Её красное платье, тёмные косы, карие глаза резко выделяются на фоне ослепительно-белого пламени. Но вот все цвета, словно притянутые магнетической силой, один за другим слетают с нее, растворяясь в очистительном огне, и она становится живым сгустком белого света.

Уже не разглядеть черт лица, но голос всё ещё звучит: «Кънѩѕь Нєваръ имѣаше три съıнъı да ѥдинъ приблѫдєнъ вънѹкъ без имєнє...» (У князя Невара было три сына и один приблудный внук без имени...) Звучит как мелодичный шёпот или пение. Сноп света проходит сквозь застывших в безмолвии Бэлу и Драгана. Они не успевают оглянуться, как призрачное сияние, затрепетав, сливается с белёсой изморозью, висящей в стылом воздухе, с гаснущим рожком прозрачной луны, с укрытой серебристым снегом далью. А песня, распавшись на шорохи и шелесты, разлетается на невесомых крыльях утреннего ветра.

Бэла и Драган разом опускаются на пол смотровой площадки. Перед ними вновь пляшут ярко-красные языки пламени. Бэла прижимается спиной к каменной стене и, прикрыв воспаленные глаза, делает несколько глубоких размеренных вдохов. Осунувшееся лицо выдает крайнюю степень усталости. Тени, залёгшие у глаз и носа, прибавляют ей лет.

Драган между тем задумчиво рассматривает рану на животе, а затем обводит напряженным взглядом смотровую площадку. Поодаль валяется его куртка, рядом с ней – рюкзак. Пристально глядя на него, Драган словно бы решает что-то для себя и в итоге, обессиленно откинувшись назад, как и Бэла, наваливается спиной на стену.

– Ты всё-таки спрыгнул с башни? Что там было? – слышится слабый голос Бэлы.

– Трудно объяснить. Это как бы изнанка мира, – глухим, но ровным голосом отзывается Драган.

– Ад?

– Нет, это другое.

– А можно посмотреть? – Бэла открывает глаза и поворачивается в сторону Драгана. А тот смотрит в небо:

– Ночь кончилась, теперь туда не попасть.

– Ладно, – огорченно произносит Бэла, – Ну, может, завтра ночью...

– Человеку в одиночку туда не попасть, – ледяным тоном отрезает Драган.

Неумело скрывая разочарование, Бэла всё-таки интересуется:

– Зачем же тогда он хотел, чтобы я спрыгнула?

– Если бы ты прыгнула, я бы увидел это с той стороны. Хотел меня выманить.

Наконец он переводит взгляд на Бэлу. Хотя тёмные пряди волос частично скрывают рану, всё равно лицо его выглядит жутко: одна половина настолько бледна, что почти не отличается цветом от свежевыпавшего снега, а другая – залита густой чёрной кровью, под маской которой Драган ещё меньше похож на человека, чем Громов с разорванной щекой.

– Спасибо, – произносит он, глядя Бэле прямо в глаза, на что она отвечает кратким кивком и опускает голову.

– И ты узнала обо всем этом из снов?

– Ну-у, как мне объяснили, это были не совсем сны. В общем, Гром, сам того не подозревая, дал мне подсказки.

Драган глубокомысленно качает головой, глядя в пустоту перед собой. Бэла бросает на него нерешительный взгляд:

– Он готов был убить тебя, хотя знал, что ты его сын.

– Обоюдно, – отрешенно добавляет вампир.

– Но ты ведь...

Драган не дает ей закончить фразу:

– Я знал, узнал, когда в первый раз попал на теневую сторону, – он снова обращает к Бэле свой взгляд, и пронзительный блеск его безжизненного зрачка лишь подчеркивает жестокость слов.

Бэла задумчиво:

– Но ты ничего не писал об этом.

– Кажется, да. Но я писал из малодушия. О том, что стыдно было забыть и нестерпимо помнить. А то, что питает мою ненависть, всегда остается при мне.

Бэла некоторое время удрученно молчит, видимо, подавленная беспощадной холодностью сказанного. Однако, поколебавшись, она несмело спрашивает:

– А Катарину ты не вспомнил?

Он отвечает не сразу:

– Нет... Единственная семья, которую я помню, это мой дед, точнее двоюродный дед.

Бэла с волнением поясняет:

– А я догадалась по твоим глазам...

Не дослушав, Драган усмехается:

– Надо же, глаза выдают мои тайны! Что ж, одного уже нет, значит, тем лучше.

– Было лучше с двумя, – осторожно вставляет Бэла.

– Быстро же ты меняешь свое мнение! – саркастически замечает Драган.

– Что?! – незамедлительно возмущается девушка, но сейчас же припоминает: – А! Тогда я разозлилась. И у меня была причина!

– Да, ты разозлилась, потому что узнала, что я питаюсь человеческой кровью и моими стараниями умерли многие тысячи человек, – услужливо поясняет вампир, и в его холодном взгляде вспыхивает злая ирония.

– Для чего ты всё это говоришь? – Бэла явно растеряна, – По-твоему, это смешно? Забавно?

– Да, лицемерие в какой-то степени забавно, – небрежно бросает Драган.

Бэла уже не опирается расслабленно о стену башни, от волнения она вся подается вперед:

– Это не лицемерие, это... это просто...

– Это позёрство, – спокойно подсказывает вампир, хладнокровно наблюдая, как его собеседница выходит из себя.

– Ну, знаешь! По-твоему, я должна продолжать тебя ненавидеть?! – говорит она с каким-то яростным недоумением.

Драган пожимает плечами:

– Ненавидеть или хотя бы недолюбливать, всё честнее, чем расточать комплименты. Но может быть, ты как типичная посредственность не видишь противоречия между своей вчерашней истерикой и сегодняшними любезностями.

Бэла настолько взбешена, что не может просто сидеть. Поскальзываясь на снегу, она неловко поднимается на ноги и тихо, но зло уточняет:

– Типичная посредственность?

– ТП, – охотно подтверждает он, ничуть не обеспокоенный её реакцией.

Отойдя чуть в сторону, она нервно трясущимися руками достает телефон, жмет на кнопку вызова рядом с именем Паши и, прижав аппарат к уху, бросает на Драгана полный ненависти взгляд:

– Интересно, а как Даниель отнесется к тому, что ты, оказывается, презираешь тех, кто пытается понять тебя и вести себя с тобой по-человечески? А он-то готов жизнью пожертвовать, чтобы произвести на тебя впечатление. Но даже если бы он погиб, ты бы, наверное, ничего не почувствовал, пожал бы плечом и назвал его позёром, да?

Бэла снова жмет на кнопку вызова и, отвлёкшись на телефон, не замечает, как в ответ на её слова Драган стискивает зубы. В его взгляде мелькает тень боли:

– Интересно, а что ты чувствуешь, если кто-то страдает по твоей вине? Или погибает? Готова выколоть себе глаза, отрезать язык, вырвать сердце, да?

Девушка глядит на него с напряженным непониманием:

– И кто же пострадал по моей вине?

И тут её, видимо, осеняет догадка. Она смотрит на экран телефона, где всё ещё высвечивается надпись «Паша». В ответ на вызов слышатся только бесконечные длинные гудки. Не дожидаясь окончания гудков, Бэла судорожно жмет на сброс и опять на вызов, скороговоркой повторяя: «Чёрт! Чёрт! Чёрт!» И когда очередной звонок обрывается ничем, она уже не сдерживает эмоций и ревет в голос: «Чё-о-о-рт!» – в бессильной ярости швыряя телефон о каменную стену. «Чёрт! Гадство! У него ведь даже никого нет, кроме этой блядской Вики! Всем будет плевать! Паша! Паша! А-а-а!» – окончательно потеряв самообладание, Бэла срывается на крик.