Кровь

Лишь спустя минут двадцать-тридцать она наконец подбирается к одной широко улыбающейся востроносой девице и, доверительно склонившись к ней, взволнованным шёпотом передает на ухо просьбу:

– Полли, дорогуша, загляни-ка к ней. Боюсь, она опять не в духе. Особенно после последних новостей.

Девица, нисколько не изменившись в лице, беззаботно кивает и отходит было, но старая куртизанка возвращает её, удержав за складку юбки:

– Да, смотри, если там этот её... Лучше... Просто позови меня...

***

Сквозь щель едва приоткрытой двери в слабоосвещенный будуар заглядывает осторожный гость. Это бледный мужчина, не носящий парика. Его льдистые глаза останавливаются на девичьей фигуре, застывшей в грациозной задумчивости перед зеркалом. Серо-зелёные глаза подёрнуты дымчатой грустью. Какой-то стук за окном, скрытым тяжелыми портьерами, выводит её из оцепенения. Она оборачивается – в комнате пусто. Лишь грустно клонят кудрявые головки пухлые купидончики на розовом каминном экране, задвинутом в дальний мутный угол. И снова тишина.

Обратившись к зеркалу, в котором множатся трепетные язычки желтоватых свечей и догорающее пламя камина, девочка открывает прихотливо расписанную коробочку, стоящую перед ней на столике, – в воздух взлетает облачко пудры. Глядя, как медленно, серебрясь на свету, оно оседает, девочка снова замирает. За её спиной, почти касаясь золотых кудрей, стоит непрошенный гость. Его тёмные волосы сливаются с окружающей темнотой, фигура, тонкая, худая, почти бесплотная, растворяется в ночи.

Девочка машинально поднимает со столика щётку и начинает неторопливо водить по своим шелковистым прядям. Её одинокий двойник на дне зеленоватого зеркала, вторит каждому движению, как диковинный автомат. Оставив щётку, девочка накладывает пудру, слой за слоем, пока лицо её не превращается в тусклую фарфоровую маску. Она опускает в кармин кончик точеного мизинца, прижимает к губам. Вишневое сердечко на сахарно-белой глазури.

По кукольной щеке катится слеза. Гость тонкими пальцами облаченной в перчатку руки останавливает соленую каплю и прижимает её к щеке. Девочка безучастно кладет свою крохотную ладонь поверх чужой хищной кисти. Но не замечает, не видит, не чувствует чужого присутствия.

Голос Драгана: «Я не собирался ей навредить, если ты подумал об этом. Мое болезненно острое любопытство вызывала её неправдоподобная невинность, её незамутненная чистота в самом сердце головокружительно чёрной бездны. Уже не первого из её гостей, настигала таинственная болезнь и скорая гибель. Кто-то лишился рассудка, кто-то в безрассудном помрачении сам наложил на себя руки. Гадкая грязная смерть и отвратительное животное безумие всё плотнее обступали её, но она по-прежнему сияла в своей непостижимой ослепительной хрупкости, тем не менее непоколебимая и ясная, словно бриллиант.

И да, я знал тайну её бедного глупого сердца».

Пламя свечей испуганно вздрагивает. Девочка, опрокинув пудреницу, одним трепетным движением срывается с места к окну. В проёме раздвинутых портьер высится чья-то плечистая фигура.

Девочка бросается на грудь ночному пришельцу.

Таинственный любовник устроился в глубоком кресле у тлеющего камина. За его спиной шёлковые купидоны печально замерли среди тугих розовых бутонов. В тёплом неверном свете лицо гостя кажется почти по-человечески мягким. Он одет с тонким вкусом. Пышные многослойные рукава, отливают всеми оттенками серебра, угольно-синий плащ ниспадает до самого пола, где у его ног на крошечной резной табуреточке примостилась девочка. Она неспешно перебирает перстни, усеивающие его руку поверх лайковых перчаток.

Чёрные тугие локоны парика склоняются над золотистой головкой. Не жалея драгоценной, тонко выделанной лайки, любовник стирает пальцами помаду с её губ:

– Тебе это не нужно, – хрипловатый голос звучит необыкновенно вкрадчиво, на лице как будто бы мелькает тень улыбки.

Девочка целует одетую перчаткой руку и отзывается грустным полушёпотом:

– Теперь нужно.

Встав перед креслом, с детской непринужденностью она вскидывает ворох своих жемчужно-розовых юбок. Мужчина проводит рукой по обнаженному животу, по рыжеватому пушку, по темно алеющей впадинке.

– Грязная старая скотина... – хрипловатый голос, осекшись, стихает.

Девочка отчаянно прижимает к себе ласкающую тело руку:

– Ах, зачем?! Зачем эти перчатки? Зачем эта холодность? – на глазах её снова выступают слёзы, – Впрочем, теперь уже всё равно!

Любовник приближает свое лицо к её гладко золотящемуся животу и лишь едва касается кожи кончиками тонких иссиня-пурпурных губ. Девочка вздрагивает и непроизвольно отстраняется. Небольшой ожог пунцовой розой расцветает над ямочкой пупка.

В стороне от пары, в глубине спальни, погруженной в ровную темень, за высоким пологом алькова таится непрошенный гость.

***

Скептическое хмыканье прерывает чтение Ирены. Она вопросительно смотрит на Бэлу.

Бэла с извиняющимся видом:

– Извини, это лажа какая-то. Зачем он это слушает? Почему он не ловит князя?

Ирена, пожимает плечами:

– Laž? Ampak mi je všeč, (Чушь? А мне нравится.) – и заглянув в телефон, добавляет: – Poleg tega tukaj je njegova razlaga. (К тому же вот тут есть его объяснения.)

Пропустив небольшой кусок, начинает читать: «Morda misliš, da kneza sem imel v rokah. Toda stoletja neprestanega lova in izkušnje večkratnih porazov so me naučila. Frontalni napad na kneza je najbolj neumen in poguben način. Dokler nisem vedel, kje je njegov brlog, in najpomembnejše, kje je njegove zaloge zemlje, nisem mogel računati na uspeh. Najprej moral bi najti in izvedeti. In tukaj sem čudno bil obsojen na nenehen nečasten neuspeh». (Ты, возможно, думаешь, что князь был у меня уже в руках. Но столетия непрерывной охоты и опыт многократных поражений научили меня. Лобовая атака в отношении князя – самый глупый и гибельный путь. Пока я не знал, где его логово, а самое главное, где его запасы земли, нечего было и думать о нападении. Прежде всего следовало выследить и выяснить. И вот тут-то меня самым странным образом преследовали позорные неудачи.)

Голос Драгана: «Enako se je zgodilo tudi in takrat. Stal sem nekaj korakov stran od kneza in nisem mogel, čeprav se sem trudil, slišati niti ene same uporabne misli. (Так случилось и в тот раз. Стоя в нескольких метрах от князя, я не мог, как ни напрягался, расслышать ни единой дельной мысли.) В том ли была причина, что я бездумно потратил силы на легкомысленные фокусы с бедняжкой Мэри. Или в том, что князь был неизмеримо сильнее и опытнее меня и поэтому его разум был для меня закрыт. А может быть, тёплый кокон по-голубиному лепечущих полудетских мыслей окружал князя светлой аурой неуязвимости.

Он снова ускользнул от меня, растворился в Лондонской туманной мути. А мне оставалось лишь беспомощно таится в шёлковой тиши тёмного будуара, пока развесёлая Полли пыталась растормошить нашу меланхоличную затворницу. Слушая нескончаемое бестолковое щебетание, я не раз и не два порывался немедленно покинуть свое глупое убежище хотя бы и на глазах двух вполне сознательных девиц, с которыми в своем состоянии я уже никак не мог бы справиться силой гипнотического наваждения.

Хотя смысла в таком поступке было бы не больше, чем в надоедливой девичьей болтовне. У меня ещё оставался шанс снова вернуться в этот дом неприметным гостем и снова дождаться появления князя. Во всяком случае, я наделся, что ни перед кем и ничем себя не выдал».

***

Полли и Мэри выходят в гостиную. Притихшее было общество взрывается шумными приветствиями. Густо беленое личико Мэри выглядит вполне себе очаровательно, разве что чуть анемично. Жизнерадостная компания завладевает её вниманием: каждый влечет её к себе, спешит перекинуться с ней хотя бы парой слов, обменяться улыбкой или взглядом.