Потерянное сердце (ЛП)

Кэмми несется по коридору в свою спальню и возвращается через мгновение, вручая Эвер маленький замшевый мешочек.

— Я хочу, чтобы ты это взяла.

Эвер достает из мешочка серебряное кольцо и разглядывает его с блеском в глазах.

— Кольцо?

Я тоже разглядываю его и узнаю.

— Я не смогла бы придумать лучшего дня, чтобы отдать его тебе. ЭйДжей подарил его мне перед тем как ты родилась. Это кольцо-обещание — обещание того, что мы будем вместе, как семья.

— Я не понимаю, — говорит Эвер. — Но мне оно нравится. Спасибо!

Эвер обнимает Кэмми, а потом меня.

— Не могу поверить, что ты сохранила его после стольких лет, — говорю я Кэмми.

— Я спрятала его в «сундук моей надежды», — говорит она с легкой улыбкой.

Я понимаю.

— Кстати, у меня есть вопрос, — говорит Эвер. — Это ведь означает, что ты официально мой папа?

Знаю, каков должен быть ответ, и знаю, какого ответа хотел бы я сам.

— Все немного сложнее, — говорит Кэмми за меня.

— Вы имеете в виду, что должны пожениться или что-то вроде такого, чтобы узаконить все это?

— Это один из способов, да, — соглашается Кэмми. — Но…

— Понятно, — говорит Эвер.

— Я наполовину ответственен за то, что ты живешь в этом мире, и уже только по этой причине всегда буду твоим отцом. Все будет узаконено в свое время, хорошо?

— Хорошо, — говорит она, чуть дергая плечами. — Я хочу есть.

Эвер меняет тему, напоминая мне, что она — подросток, поднимается из-за стола и идет на кухню, чтобы насыпать себе миску хлопьев.

— Папа! — кричит Гэвин. — Папа, папа, папа!

Вбегаю в другую комнату и вижу Гэвина почти в слезах. Он выглядит потерянным, наверное, и в четыре утра он был растерян, но тогда хотя бы было темно. Теперь же ему ясно, что он в комнате, в которой никогда до этого не был.

— Я здесь, дружочек.

Вынимаю его из кроватки и быстро меняю подгузник. Схватив сумку с подгузниками, я тащу и ее на кухню, чтобы накормить Гэвина какой-нибудь едой.

— Он любит яйца? — спрашивает Кэмми.

— Наверняка больше, чем сухие хлопья, — смеюсь я.

— Яйца! — вопит Гэвин.

— Я сделаю тебе самый вкусный омлет, — нежно говорит ему Кэмми.

Гэвин кричит в экстазе и извивается в моих руках, пытаясь слезть на пол. Он бежит к Кэмми и обхватывает ее ноги своими ручками, пока она колет яйца в миску.

— Я помогаю!

— Конечно, ты можешь помочь! — Кэмми поднимает его, сажает на кухонную столешницу рядом с собой и вручает ему венчик. — Давай.

Яичная масса разлетается повсюду, но Кэмми, кажется, все равно. Она неудержимо хохочет, и Эвер широко улыбается, наблюдая за ними.

— Плохая идея!

Не помню, доводилось ли мне бывать в одной комнате с четырьмя так громко смеющимися людьми. Может, такое и было, но очень давно. Я соскучился по ощущению счастья и свободы от тревог.

— Наконец-то пятница, — говорит Кэмми, потягиваясь в постели с улыбкой на лице. — Боже, эта неделя тянулась так медленно, пока ты не приехал.

— Я слышу тебя, — говорю я, вытаскивая свою одежду из сумки. — У вас есть утюг?

Она указывает на шкаф и встает с кровати.

— Ты меня утомляешь, — стонет она.

— Я могу остановиться, если это для тебя слишком.

Я иду к ней через комнату, обхватываю Кэмми руками и притягиваю к себе. Она откидывает голову, и я наклоняюсь вперед, прижимая свои губы к ее губам, и ощущения еще идеальнее, чем в последний раз, когда я ее целовал.

— Сегодня самый лучший день, — бормочет она мне в губы.

— Ты говорила так вчера, — напоминаю я ей.

— Завтра будет еще лучше.

Разомкнув объятия, которые я готов не размыкать никогда, достаю из шкафа гладильную доску и утюг. Кэмми расхаживает позади меня, перебирая вешалки с одеждой и громко рассуждая о том, что ей надеть в день, когда она снова станет мамой.

Через час и двадцать минут мы все одеты подходящим образом — ну, или в то, что показалось нам подходящим для того, чтобы получить второй шанс на семью.

— Я поведу, — говорит Кэмми, когда мы выходим на улицу. — Никаких грузовиков в таком платье.

— И я не собираюсь спорить, — уверяю я. — Я только возьму автокресло Гэвина из грузовика.

Ставлю Гэвина в траву рядом с ней, и он тут же поднимает руки, решительно настроенный оказаться у Кэм на руках. У него явно хороший вкус в отношении женщин.

Усевшись во внедорожник Кэмми, мы отправляемся в суд, который находится примерно в получасе езды от ее дома. Музыка играет, девушки поют, Гэвин пинает ногами мое кресло, и я расслаблен, зная, что жизнь готовит впереди много радости.

Или, по крайней мере, готовила, прежде чем грузовик, который ехал на встречу, выехал прямо перед нами. Черт возьми.

— Кэм! — кричу я. — Берегись!

Оборачиваюсь вовремя, чтобы увидеть искаженное страхом лицо Эвер и беззаботную улыбку Гэвина, но звук металла, сминающего металл, отправляет меня прямиком в темную дыру и не оставляет шанса оглянуться снова на грузовик, летящий навстречу.

Когда тьма поглощает меня, звуки вокруг захватывают все мои чувства. Крики и стоны наполняют воздух, и я хочу вырваться из тумана, чтобы помочь своей семье, но не могу двигаться. Чувствую себя тяжелым, вжатым в сиденье.

Шум утихает, а затем снова растет. И снова затихает, и растет, вызывая невероятную тошноту. По мере того, как проходят минуты, шум уменьшается, стоны стихают, а крики становятся беззвучными. Мир вокруг перестает двигаться, и вдруг все замирает.

Все замерло. Как моя жизнь в одну минуту может быть почти полностью идеальной, а через несколько секунд — разрушенной до основания?

Рассудок и мысли угасают, и часть меня задается вопросом, а справится ли мой разум с реальностью происходящего, в то время как другая часть решает, что сознанию лучше покинуть меня.

Глава 23

В моей жизни было несколько важных моментов осознания. Первый и второй — когда впервые увидел своих детей. Еще один — когда Кэмми бросила меня навсегда. Еще один — когда Хантер потерял Элли и стал вдовцом в двадцать пять лет. Еще один случился, когда он снова стал счастливым, встретил свою Шарлотту и обрел второй шанс на жизнь; и еще один — когда Кэмми и Эвер вернулись в мою жизнь. И последний момент — сегодня. Самое главное достижение моей жизни — все эти моменты осознания, которые останутся со мной до конца моих дней.

— Он приходит в себя, — говорит женский голос. — Эндрю, ты слышишь мой голос? Пожалуйста, сожми мой палец, если можешь.

Я не узнаю голос, но слышу его и пытаюсь справиться со слабостью, разлитой по всему телу. Сейчас трудно что-то чувствовать.

— Вызовите доктора!

Мой разум кажется совершенно пустым; тем не менее, я понимаю, как попал сюда. Однако предпочел бы, чтобы разум оставался пустым. Мне не нужны новости, которые я узнаю, открыв глаза. Я знаю, что моя семья погибла, и я единственный, кто выжил. Но боль еще не проникла в мое сердце, и я боюсь момента, когда это случится.

— Эндрю, ты можешь открыть глаза, сынок? — спрашивает мужчина.

И мои глаза, словно подчинившись его приказу, широко распахиваются. Я лежу в кровати, а вокруг — белые крашеные стены и пустые стулья. Я пытаюсь что-то сказать, но только беззвучно выдыхаю. Я хочу спросить, жива ли моя семья.

— Тебе нужно расслабиться, ты целую неделю не использовал голосовые связки. Мы дадим тебе что-нибудь для горла.

Неделю?

Паника медленно растекается по моим венам. Ни одного знакомого лица. Я в Пенсильвании, вот почему. И моя семья мертва.

Медсестра протягивает мне кружку с водой.

— Вот, пожалуйста, дорогой.

Через пару минут я уже в силах превратить хрип в связные слова.

— Где моя семья? — сразу же спрашиваю я, понимая, что все может оказаться запутанным, так как у меня нет прав на Эвер, а мы с Кэмми не можем считаться парой. Гэвин, однако, юридически мой ребенок.