Месть

Марсела нахмурилась. Все остальные детали были верны – она узнала свой возраст, дату рождения, – но казалось, что кто-то ввел ее в систему под вымышленным именем. А значит, они не хотели, чтобы Маркус знал, что она здесь. Или что она жива. Разумный выбор, подумала Марсела, учитывая события этой ночи. Или вчерашней? Она потерялась во времени.

Раны казались достаточно свежими.

Без простыней стали видны повязки, что поднимались вверх по ногам, обвивались вокруг живота, вокруг плеча, зеркально вторя ожогам от канделябров…

Включилось полицейское радио, резкий треск отличал его от десятков прочих звуков больницы. Внимание Марселы обратилось к двери. Та была закрыта, но сквозь стеклянную вставку она заметила форму полицейского.

Марселе удалось подняться с кровати, несмотря на различные кабели и шнуры, соединяющие ее с медицинскими приборами. Она потянулась к стойке с капельницей, но вспомнила полосу ржавой стали, распадающуюся простыню.

Марсела заколебалась, но ладонь снова стала прохладной, и, когда пальцы сомкнулись вокруг пластикового шнура, ничего страшного не произошло. Марсела отключила устройство, а затем, осторожно, чтобы не сместить монитор сердца, потянулась и вместо этого вытащила шнур питания.

Приборы стихли, их экраны почернели.

Больничная роба Марселы болталась – это и плюс, учитывая контакт с нежной кожей, но также и минус: нельзя же сбежать в одной простыне.

В углу стоял стерильный белый гардероб, и Марсела подошла к нему, безрассудно надеясь обнаружить свою одежду, сумочку, ключи, но, конечно, там было пусто.

За дверью она услышала грубый голос:

– …до сих пор не очнулась… нет, мы скрыли это от прессы. Я уже позвонил в Программу по защите свидетелей.

Марсела усмехнулась. Программа по защите свидетелей. Она не за тем спроектировала свою жизнь, построила будущее из ничего, чтобы потом прятаться по канавам. И будь она проклята, если исчезнет раньше мужа. Марсела обернулась, осматривая комнату, но там не было ничего, кроме одной двери и окна, выходящего на Мерит с высоты по крайней мере шести этажей.

Одна комната, одна дверь. Одно окно.

И две стены.

Марсела выбрала ту, что была напротив ее кровати, прижала ухо к стене и ничего не услышала – только ровный гул большого количества больничного оборудования.

Она осторожно поднесла пальцы к штукатурке.

Ничего не произошло.

Марсела медленно прижала ладонь к стене. Ничего. Она впилась взглядом в руку; ногти потрескались, когда Марсела в отчаянии цеплялась за шелковый ковер, деревянный пол…

Рука начала светиться. Марсела наблюдала, как стена под пальцами искривляется, гниет, гипсокартон рушится, словно от сырости, гравитации или времени, пока между комнатами не образовалась широкая дыра, достаточно большая, чтобы через нее пройти.

Она даже залюбовалась эффектом. Значит, дело не в силе, а в чувстве.

Это хорошо.

У Марселы поднакопилось довольно много чувств.

Она вернула силу обратно в грудь, как будто это было дыхание. Там она и тлела, уже не оружие, скорее контрольная лампа. Спокойная и выжидающая.

Марсела шагнула через разрушенную стену в соседнюю комнату.

Дверь в комнату была приоткрыта, и в постели лежала женщина – Элис Толенски, согласно табличке, – на три дюйма ниже Марселы и на добрых тридцать фунтов тяжелее.

Ее одежда висела в маленьком больничном шкафу.

Марсела сморщила нос, рассматривая скользкие балетки, рюшечки на воротнике блузки с цветочным принтом и джинсы с эластичным поясом.

Но нищим выбирать не приходится. Марсела порадовалась просторным джинсам, когда пришла пора в них влезать. Плотная ткань задела повязки. Она подавила стон, а затем снова обратила внимание на шкаф.

На полке лежал кошелек из искусственной кожи. Марсела просмотрела содержимое и взяла сто долларов наличными и пару монет.

Она закончила одеваться, собрала волосы в пучок на затылке, надела очки и вышла в зал. Полицейский перед ее дверью ковырялся с повязкой на руке. Он не поднял глаза, когда Марсела повернулась и ушла.

Возле больницы выстроилась очередь такси.

Она залезла в ближайшее.

– Адрес? – проворчал водитель.

– «Хайтс». – Она впервые открыла рот; голос стал хриплым от дыма, чуть ниже тембром и приобрел сочность, о которой так мечтали сотни старлеток. – На Гранд-авеню.

Машина отъехала, и Марсела откинулась на кожаное сиденье.

Она всегда была хороша в критических ситуациях.

Другие женщины могли позволить себе паниковать, но сожительство с мафиози требовало определенного уровня уравновешенности. Это означало сохранять спокойствие. Или, по крайней мере, убедительно его симулировать.

На данный момент Марсела не чувствовала, что притворяется. Не было никакого страха, сомнения. Голова не кружилась. Она не чувствовала себя потерянной. Наоборот, жизненный путь казался надежным и прямым, его конец освещался одним ослепительным прожектором.

И под этим светом стоял Маркус Андовер Риггинс.

Часть вторая

Откровение

Все нажрались в дерьмо.

Марсела сидела на кухонном столе, рассеянно стуча каблуками по шкафам и глядя, как они спотыкаются, пьют и орут, чтобы их услышали. Дом был заполнен музыкой, телами, паршивым алкоголем и дешевым одеколоном, а также всеми другими бессмысленными атрибутами студенческого братства. Подруги убедили ее приехать слабым аргументом, мол, так поступают все студенты, будет бесплатное пиво и горячие парни, а еще будет весело.

Эти самые подруги потерялись где-то в массе тел. Время от времени Марселе казалось, что она видит знакомый светлый боб или высокий каштановый хвост. С другой стороны, здесь была толпа народа. Типичные ученики колледжа. Больше похожи друг на друга, чем выделяются.

Марселе Рене Морган не было весело.

Она баюкала пиво в стеклянной бутылке и скучала – ей надоели музыка и парни, что время от времени подкатывали пофлиртовать, а затем убегали прочь в обиде на отказ. Ей надоело, что ее называли красивой, а потом сукой. Потрясающей, а затем стервой. Офигенной, а потом динамо.

Марсела всегда была хорошенькой. Такой красавицей, которую не пропустишь. Яркие голубые глаза и черные волосы, лицо в форме сердечка и тонкие, чистые линии модели. Отец сказал, что ей никогда не придется работать. Мать заявила, что работать придется вдвое больше. В каком-то смысле они оба оказались правы.

Тело – первое, что замечали в ней люди.

У большинства на том все и заканчивалось.

– Думаешь, ты лучше меня? – недавно спросил пьяный старшекурсник.

Марсела посмотрела в его мутные глаза и просто сказала:

– Да.

– Сука, – пробормотал он, ретируясь. Как предсказуемо.

Марсела пообещала своим друзьям, что останется выпить. Она запрокинула бутылку, стремясь прикончить пиво.

– Вижу, ты нашла что-то приличное, – произнес глубокий голос с легким южным акцентом.

Она подняла взгляд и увидела парня, что прислонился к кухонному островку. Марсела не поняла, о чем он, пока парень не кивнул на бутылку у нее в руке. Сам он стоял с пластиковой чашкой. Марсела указала на холодильник. Парень подошел туда, вытащил еще две бутылки, открыл их о край стойки и предложил ей одну.

Она отхлебнула пива, рассматривая парня поверх бутылки.

Его глаза были темно-синими, волосы будто поцелованы солнцем, такой теплый оттенок между блондином и шатеном. Большинство парней на вечеринке еще не согнали детский жирок, старшая школа цеплялась за них, как мокрая одежда, но у этого парня черная рубашка плотно обтягивала крепкие плечи, челюсть была острой, а подбородок зарос щетиной.

– Маркус, – сказал он вместо представления.

Марсела знала, кто он. Видела его в кампусе, но Алиса предупредила: Маркус Риггинс ходячая неприятность. Не потому что он великолепен. Не потому что богат. Ничего столь же примитивного. Нет, Маркус был проблемой по одной простой, восхитительной причине: его семья была из мафии. Алиса сказала, он плохиш, не держит слово, но это лишь подогрело интерес Марселы.