Месть

– Да, конечно, иди отсюда, – ответил он, подталкивая ее к входной двери.

В этот момент Сидни многое бы отдала за власть как у Виктора.

Парень из колледжа толкнул ее через порог.

– Иди поклянчи сладости где-нибудь в другом месте.

Сидни с горящим лицом стояла на крыльце, позади гремела вечеринка, и все больше парней и девушек шли по дороге к дому.

Слезы угрожали вот-вот покатиться по лицу. Она их сдержала.

– Эй, ты в порядке? – спросил парень в плаще, опускаясь на колени рядом с ней. – Может, позвонить кому-нибудь…

– Да пошел ты, – отрезала Сидни и потопала прочь.

Она не могла пойти домой – пока нет. И не могла заставить себя написать Джун, поэтому просто еще час бродила по городу одна, когда наконец похолодало и толпы людей в костюмах иссякли. Сид держала рюкзак в руке, расстегнув молнию и приготовив пистолет на случай, если кто-нибудь что-нибудь затеет.

Обошлось.

Когда она наконец вернулась в квартиру, свет не горел.

Она сняла туфли, услышала, как кто-то заворочался на диване, и обернулась, ожидая увидеть Митча.

Но это был Виктор. Одной рукой он прикрывал глаза, его грудь размеренно поднималась и опускалась.

Дол лежал на полу рядом. Пес проснулся, его глаза сияли в темноте, хвост мягко завилял в знак приветствия.

Когда Сидни прокралась по квартире, Дол поднялся, пошел следом прямо в комнату и без приглашения забрался на кровать. Сид закрыла дверь и сползла по ней вниз.

Несколько мгновений спустя она услышала, как зашуршала мебель, Виктор встал, тихо прошел мимо ее двери и закрыл собственную.

Он не спал, поняла она.

Виктор просто ждал, когда Сидни вернется домой.

Было уже поздно, но Сидни еще не устала – слишком много сахара в крови, слишком много мыслей в голове, – и кроме того, ей хотелось прочувствовать день рождения.

Это была традиция.

Похожее на осколок воспоминания, как Сид пытается не заснуть, пока часы отсчитывают минуты до полуночи. Серена тыкает ее в ребра каждый раз, как она начинает дремать.

«Ну же, Сид. Почти дождались. Плохая примета, заснуть. Встань и потанцуй со мной».

Сидни потрясла головой, стараясь прогнать голос сестры. Она медленно повернулась перед зеркалом, глядя, как голубые локоны развеваются вокруг лица, а затем сняла парик и расстегнула зажимы под ним. Ее натуральные волосы – занавес из прямых белых прядей – высвободились и упали почти до плеч.

Сидни снова поймала свое отражение, но на этот раз краем глаза.

Иногда, если немного прищурится, она почти видела в зеркале кого-то еще.

Кого-то с более острыми скулами, более полными губами, ртом, растянутым в хитрой усмешке. Призрак ее сестры. Эхо. Но затем иллюзия пропадала, Сидни снова фокусировалась, и все, что оставалось в зеркале, – это девочка, играющая в переодевание.

Сидни сбросила красный бомбер и расстегнула ботинки, обратив внимание на подарок Виктора. Она взяла синюю коробку и отнесла к маленькому столу. Дол наблюдал с пола, как хозяйка осторожно поднимает крышку коробки, рассматривая содержимое. Маленький скелет птицы был безупречен, нетронут. Словно экспонат из музея естествознания – зная Виктора, так это, вероятно, и было.

Сидни села, задумчиво провела пальцами по крылу птицы и подумала, сколько же той лет. Чем дольше существо было мертвым, тем труднее его вернуть. И чем меньше от него осталось, тем более хрупкая его жизнь. Так что, вероятно, скелет сломается, и когда это произойдет, он исчезнет навсегда. Никакого второго шанса.

Не за что ухватиться.

Сидни взглянула на красную металлическую банку рядом с кроватью. А потом взяла пинцет и начала удалять кости, стирая птицу по одному кусочку за раз, пока не осталось лишь несколько фрагментов. Длинная кость наверху одного крыла. Фрагмент позвоночника. Коготь одной ноги.

Сид глубоко вздохнула и закрыла глаза, положив руку на остатки скелета.

А потом потянулась.

Сначала она не чувствовала ничего, кроме костей под ладонью. Но представила, как тянется дальше, глубже, мимо птицы, коробки и стола, погружает руку в холодное пустое пространство.

Легкие начали болеть. Холод разлился по ее пальцам и по рукам, острый и режущий, и когда Сидни выдохнула, то почувствовала на губах струйку холода, точно туман. Свет танцевал под веками, далекий и слабый, пока пальцы не нащупали едва заметный намек на нить. Сидни потянула, осторожно, бережно. Она держала глаза закрытыми, но чувствовала, как маленький скелет начинает восстанавливаться, ощущала рябь мышц, кожи, мягкость перьев.

Еще немного…

Но потом она потянула слишком сильно.

Нить исчезла.

Бледный огонек пропал.

Сидни моргнула, убрала руку и увидела останки птицы. Теперь ее хрупкие кости восстановлению не подлежали. Разложенные на бархате потрескались, а отложенная в сторону кучка рассыпалась под собственным весом.

Еще не хватает сил.

Еще не готова.

Когда она попыталась дотронуться до костей, они развалились, оставив лишь пепельную полоску на синей бархатной подкладке, кучу пыли на столе.

Уничтожено, подумала Сидни, сметая остатки в мусорную корзину.

Я тебя уничтожу.

Я уничтожу.

Я…

Марсела открыла глаза.

Ее приветствовали стерильные люминесцентные лампы, запах антисептика и бумажно-тонкие больничные простыни. Марсела знала, что не должна быть здесь, вообще не должна быть жива. Но колеблющаяся зеленая линия на мониторе отмечала биение пульса, неумолимое доказательство того, что Марсела выжила. Она глубоко вздохнула и поморщилась. Легкие и горло жгло, а череп раскалывался, даже невзирая на высококлассные болеутоляющие в капельнице.

Марсела проверила пальцы рук и ног, осторожно повела головой из стороны в сторону и похвалила себя за поразительное самообладание. Она давно научилась разделять чувства, запихивать неудобные и недостойные в глубину сознания, словно старое платье в темный шкаф.

Марсела уцепилась за простыни и попыталась подтянуться, но при малейшем движении ощутила сопротивление собственного тела – ушибленные и сломанные ребра, обожженную и покрытую волдырями кожу. Марсела также научилась спокойно переносить различные неприятные ощущения, что неизменно сопутствовали уходу за внешностью.

Но эта боль посрамила все эти уколы и сознательные неудобства.

Она поселилась в коже, в костях, расплавленным огнем лилась по венам, по конечностям. Но вместо того, чтобы отступить, Марсела сосредоточилась.

Однажды у нее был инструктор по йоге, который сравнивал ум с домом. Марсела тогда лишь глаза закатывала, но теперь представила, как идет из комнаты в комнату, гася свет. Здесь страх, выключаем. Здесь паника, выключаем. Здесь путаница, выключаем.

Здесь боль.

Здесь гнев.

Здесь ее муж, этот гребаный обманщик.

Здесь он швырнул ее головой об стол.

Здесь смахнул свечи.

Здесь ее голос прервался, легкие наполнились дымом.

А это его спина, когда он ушел и оставил ее умирать.

Этот свет Марсела оставила включенным. Она ощутила, как в голове стало ярче, как тепло заструилось по коже. Марсела вцепилась в перила кровати. Те поплыли под ладонью, гладкий металл исчез, вдоль стали растянулось красное пятно. К тому времени, когда Марсела очнулась, отодвинулась, часть рамы уже разрушилась и осыпалась на кровать.

Марсела непонимающе уставилась на мусор.

Перевела взгляд с руки на металл и обратно, чувствуя, как тепло все еще исходит с кожи. Затем вцепилась в тонкие больничные простыни, но они тоже рассыпались, ткань мгновенно разлеталась, оставляя после себя только пепел.

Теперь Марсела подняла обе руки, но не в капитуляции, а в восхищении, повернула ладони к лицу в поисках каких-то фундаментальных изменений, но обнаружила лишь собственный испорченный маникюр да зеленый синяк в форме ладони вокруг запястья. Надпись на белом больничном браслете гласила: Мелинда Пирс.