Страница 17 из 24
На вечера отдыха в университете русские и латыши ходили вместе. Обычно такие вечера проводились в актовом зале, который называется Большая аула. В зале устраивали танцы под живую музыку на Новый год, на 8 Марта, просто без всякого повода. На этих вечерах русские парни приглашали танцевать симпатичных девчонок из латышских групп. Русские девчонки с латышами не танцевали.
Девчонки из нашей университетской группы устраивали «вечера дружбы» с курсантами авиационного училища им. Алксниса. Нас, мужскую часть студенческой группы, они за серьезных кандидатов в мужья не считали. Правда, на первый «вечер дружбы» с курсантами девчонки из группы нас попросили прийти – мало ли что могло случиться. Мы пришли, выпили с курсантами и долго мерялись знаниями в общественных науках, забыв про наших однокурсниц. Особенно задирались мы с Пашкой Стабниковым. До драки дело не дошло, но «дружить» с курсантами однокурсницы нас уже больше не приглашали.
Несколько наших однокурсниц по окончании учебы вышли замуж за выпускников авиационного училища и уехали с ними из Риги. Что ж, у свежеиспеченных лейтенантов была красивая форма, аккуратная стрижка и хорошее денежное содержание. А мы с Пашкой ходил тогда в потертых джинсах, нестриженными, подтрунивали над женской частью группы, и карьерные перспективы у нас были весьма сомнительными.
Лучше гор могут быть только горы
Иван Опанасенко. «Кавказские горы»
Занятия в университете были напряженные, по четыре-пять пар в день. После занятий я еще сидел в Республиканской государственной библиотеке им. Вилиса Лациса, читал первоисточники по философии, политэкономии, социологии, культурологии. Общение с умными людьми, написавшими хорошие книги, мне очень нравилось. Однако было достаточно времени и для молодежных развлечений.
Летом мы своей компанией ездили в Юрмалу купаться и загорать на нежарком прибалтийском солнце. Обычно добирались на электричке до станции Булдури и располагались на пляже около здания ресторана «Юрас перле», нависавшего кораблем над морем. Там играли по несколько часов подряд в волейбол. Весной плавали на надувных лодках по реке Гауе или на байдарках по латгальским озерам. Осенью выбирались на рыбалку. Зимой катались на лыжах. Об одном зимнем приключении расскажу отдельно.
Один раз мы с университетской туристической группой поехали кататься на лыжах в горные районы Чечни. У меня тогда не было подходящих туристских лыж, и их мне на время дал из университетских запасов руководитель студенческого спортивного клуба Борис Куров. Путешествие было замечательное: яркое солнце, сияющие снежные склоны, подъемы в гору, практически на одних руках, опираясь на палки, а потом долгие спуски по пологим склонам, покрытым хрустящим снегом, вниз. Романтические ночевки в палатках на снегу или в полуразрушенных охотничьих хижинах. Сидение вечерами у горящего костра и поедание гречневой каши с тушенкой. Горячий кофе со сгущенкой и сухарями по утрам.
Уже почти в самом конце похода мы сделали дневку в заброшенной деревянной хижине в горах и пошли окунуться в ближайший горячий источник. О нем мы знали из описания маршрута, составленного проходившими здесь ранее другими туристами. Лыжи и рюкзаки с тяжелыми вещами, главным образом банками тушенки и сгущенки, оставили в нашем временном приюте. Воздух был прохладным, но солнце палило жарко, и искупаться в небольшом каменном бассейне, скорее, даже неглубоком колодце, наполненном горячей водой, было очень приятно. Когда мы через два часа вернулись в хижину, наших лыж уже и след простыл. Рюкзаки остались на месте, но продукты из них тоже исчезли.
Как мы быстро сообразили, вещи украли крутившиеся поблизости от хижины подростки из чеченского аула, что виднелся невдалеке. Поскольку только я один из всей нашей группы прошел срочную военную службу и был настроен весьма воинственно, то мне и пришлось идти разбираться в аул. Нашел там, около крайнего дома, сидящих у горящего костра чеченских аксакалов, вежливо поздоровался с ними и стал просить убедить местных подростков вернуть нам хотя бы лыжи. Старики в высоких бараньих шапках сделали вид, что не понимают по-русски. Однако рядом с одним из них лежал свежий номер газеты «Известия», которая, как известно, на чеченском языке не выпускалась. Конечно, может быть, аксакалы использовали печатный орган Верховного совета народных депутатов СССР исключительно для разжигания костра, но внешне нежелание искать со мной общий язык было весьма демонстративным. О советской милиции в Чечне уже тогда никто ничего не слышал, и я вернулся к своей туристической группе не солоно хлебавши.
Пришлось нам остаток маршрута брести, что называется, пешим ходом и голодными.
На следующий день, тащась по глубокому снегу с моими товарищами по несчастью, я ругал последними словами вороватых чеченских детей и жестокосердных чеченских аксакалов. Еще больше я ругал самого себя, поскольку, уходя купаться, сам предложил товарищам оставить тяжелые вещи в хижине. Тушенка была свиная, и я не ожидал, что у мусульман жадность перевесит религиозные запреты.
Вечером мы остановились на последний привал, развели костер и сели возле него пить чай с остатками сухарей, которые держали по карманам курток для малого перекуса во время долгих переходов.
Тут к нашему костру спускается с соседней горы по малозаметной каменистой тропинке какой-то охотник, по внешнему виду тоже чеченец. Вид у абрека был достаточно устрашающим: в руке он нес карабин, через одно плечо висел патронташ, на другом плече лежало полтуши небольшого горного барана.
Подходит, вежливо спрашивает разрешения сесть. Мы, конечно, разрешаем и освобождаем ему у костра место. В горах надо пускать погреться к костру и делиться едой с каждым, кто попросит. Охотник, оказалось, просто хотел поговорить со студентами за жизнь и угостить бараниной.
Мы неожиданный подарок с благодарностью приняли, быстренько разрезали баранью полутушу на мелкие кусочки, поджарили на костре и умяли за милую душу.
В разгар пиршества я сообразил, что надо проявить уважение к гостю и предложить какой-то подарок взамен принесенного барана. Из ценных вещей у нас оставались только три шоколадки «Лайма» у девчонок в куртках да питьевой спирт. Отцовская армейская фляжка со спиртом висела у меня в чехле на брючном ремне. Недолго думая, я отцепил фляжку от ремня, налил в большую металлическую кружку спирта на три пальца и предложил гостю выпить за дружбу и здоровье присутствующих. А спирт на высоте 2000 метров – страшная вещь: он мгновенно сбивает вас с ног, а на следующее утро наступает ужасное похмелье. Мы спирт взяли с собой исключительно для экстренных случаев, например, если кто в горную речку случайно провалится, дать ему согреться на морозе, пока костер не разожжем и не обсушим его.
Была большая надежда, что чеченец, в силу своей принадлежности к мусульманскому вероисповеданию, от спирта откажется, а проформа вежливого поднесения ответных даров будет соблюдена. Как же! Чеченец с уважением взял кружку, сказал цветистый восточный тост, выпил в один прием налитый спирт и протянул сосуд обратно мне. Пришлось держать ответный тост и на равных пить «огненную воду» из кружки. Благо у меня уже был опыт спиртопития во время демонтажа «Урала-4». Дальше наш импровизированный кубок пошел по кругу. Девчонкам пить с джигитами не полагалось, да они и не очень хотели, парней было еще только двое, и кружка быстро вернулась обратно ко мне. А в армейской фляжке, я вам скажу, три четверти литра. Это, если перевести на водку, больше, чем три поллитровки. Короче говоря, к концу нашего пира моя злость на весь чеченский народ полностью прошла, и мы даже пытались вместе с абреком петь песни, но общего репертуара для исполнения у нас не нашлось.
Тем не менее мы с чеченцем чувствовали себя представителями одной нации – советской. У нас был общий – русский – язык, мы окончили однотипную школу, служили в одной армии, смотрели одни фильмы. Абрек, например, смотрел фильм режиссера В. Мотыля «Белое солнце пустыни» и любил, как и я, красноармейца Федора Сухова, а не бандита Абдулу, как могло показаться.