Страница 12 из 24
Дора Семеновна после сорвавшейся попытки шантажировать нас через родителей отказалась проводить занятия по литературе, видимо, желая сломить сопротивление бунтовщиков таким изощренным образом. Тогда актив класса организовал самостоятельное изучение учебной программы по литературе: наиболее сильные ученики по очереди готовили лекции по программным литературным произведениям, вызывали остальных к доске и ставили им оценки за ответы. Правда, не в классном журнале, который нам не полагалось давать на руки, а в отдельной тетрадке с синей обложкой. Дора Семеновна же сидела в классе одна на первой парте, поскольку иначе ей засчитали бы прогулы на работе, и изредка пыталась навязать классу свою трактовку изучаемых произведений. Так продолжалось с месяц.
Один раз учительница поспорила с Татьяной по поводу оценки персоны Анны Карениной. Татьяна, я знаю, при подготовке к уроку проштудировала мудрую литературоведческую книжку по этому вопросу и потом рассказала классу перед доской, что, мол, и наркоманка была Анна, и хорошего мужа с ребенком бросила ради любовника. И что кроме как под поезд броситься выхода у нее в жизни после этого не было. А еще, что Лев Толстой женщин вообще не любил и писал про них гадости. Против такой трактовки Доре Семеновне возразить было нечего, и она просто написала на нас ябеду директору школы, обвинив в злобной клевете на классика русской литературы.
Директор, Инна Петровна Пермякова, была вынуждена прийти на очередной урок, послушала, как мы ведем занятия… и назначила нам в класс другую учительницу литературы. Та сначала опасалась страшных бунтовщиков, но потом поняла, что мы вполне нормальные дети, и легко наладила с нами хорошие отношения. А оценки из нашей тетрадки с синей обложкой новая учительница литературы перенесла в классный журнал. Один к одному – я тайком подсмотрел.
Я все это описываю для того, чтобы показать, что в советской школе была благожелательная и уважительная атмосфера и из детей пытались воспитать личность, а не послушных исполнителей чужой воли.
Стихийный атеист
Михаил Врубель. «Демон»
В детстве моя бабушка Мария Ивановна крестила меня по православному обряду. Отец и мать хотя и были крещеными, но в церковь не ходили. Это специально не запрещалось, но особо и не приветствовалось в среде кадровых военных. В школе специальных занятий по атеизму не было, а вопросы нравственности учителя преподносили нам по уже упомянутому мною «Моральному кодексу строителя коммунизма». Основные положения кодекса были позаимствованы из христианской доктрины.
Атеистические идеи я почерпнул из книг известного французского богоборца Лео Таксиля. Книги назывались «Забавная библия» и «Священный вертеп». Автор окончил иезуитский колледж и хорошо знал слабые места христианской церкви, умело критиковал ее за промахи, которые присущи любому социальному институту, показывал текстуальные противоречия в Священном писании. Богоборческие идеи хорошо легли на незамутненное православной верой детское сознание, и я определил себя в стихийные атеисты.
Как-то на летних каникулах я гостил у бабушки Марии Ивановны в городе Мелитополе, где она постоянно жила с мужем, моим дедом Гордеем Кононовичем, кузнецом высокого разряда и убежденным коммунистом. Встав раз рано утром и заглянув в бабушкину комнату, я увидел, как она молится перед образом Иисуса Христа, висевшим в углу ее спальни.
Тут меня демон и попутал. «Бабушка, а в одной умной книге написано, что Бога нет», – радостно поделился я с ней своими благоприобретенными знаниями. Бабушка повернулась ко мне и тихо, но с неожиданным напором в голосе сказала: «Для кого нет, а для кого и есть. Богородица еще позовет тебя служить Ей!». Видимо, она молила Господа надоумить меня жить праведной жизнью и послужить Богородице нашей Деве Марии.
После короткого разговора с бабушкой на богословские темы я книги вроде тех, что написал Таксиль, читать перестал. Даже Дени Дидро и Людвиг Фейербах не укрепили меня в отрицании Бога. Правда, медный крестильный крест я сразу не надел – он лежал в шкафу на верхней полке в той же деревянной коробочке, где и другие семейные реликвии. Изредка я его доставал, гладил пальцами, но надеть не осмеливался – не был к этому готов.
Зато по совету бабушки я нашел в районной библиотеке и прочитал историческую брошюру про своего ангела-хранителя князя Александра Невского. Больше всего в той брошюре мне, конечно, понравились сюжеты про разгром князем шведов на Неве и немцев на льду Чудского озера. Однако в память врезалась и речь, произнесенная Александром перед дружинникам на берегах Невы: «Не в силе Бог, а в правде. Иные – с оружием, иные – на конях, а мы Имя Господа Бога нашего призовем! Они поколебались и пали, мы же восстали и тверды были».
С тех пор я чувствую, что святой благоверный князь Александр Невский стоит у меня за спиной и пытается наставить на путь истинный. Это, конечно, если я его прошу об этом словами молитвы: «Святый Ангеле, предстояй окаянней моей души и страстней моей жизни, не остави мене грешнаго, ниже отступи от мене за невоздержание мое. Не даждь места лукавому демону обладати мною, насильством смертнаго сего телесе; укрепи бедствующую и худую мою руку и настави мя на путь спасения».
Практика укрепления духа молитвами пришла уже в зрелом возрасте – в отрочестве к этому никто не приобщил.
Офицерские дети
Андрей Шишкин. «Последний защитник»
В детстве и отрочестве я жил в военном городке, и меня окружали дети офицеров. Мы все жили на русской языковой и культурной основе, но были по своему менталитету советскими людьми.
Во всех семьях военных царила атмосфера служения стране, ответственности за все происходящее вокруг и самодисциплина. Наверное, она вырабатывалась под влиянием примера поведения отцов. Наших отцов могли в любую минуту поднять по тревоге и отправить на учения на неделю, а то и на месяц. Дома у нас всегда стоял на такой случай отцовский тревожный чемоданчик с набором вещей первой необходимости.
Часть офицеров летного полка, в котором служил отец, принимала участие в высадке советских отрядов на Кубе в 1961 г., часть участвовала в подавлении антисоветского мятежа в Чехословакии в 1968 г. Это был тот самый истребительный авиационный полк «Нормандия-Неман».
Отношение к Великой Отечественной войне у моих товарищей по военному городку было особое. Практически у всех отцы и деды воевали, у многих во время войны погибли родственники. В семьях были свежи воспоминания о страданиях, которые принесли на нашу землю немцы. Бабушка Наталья Ивановна, ее дочери, моя мама и тетя Люся, пережили блокаду в Ленинграде, потом их вывезли по льду Ладожского залива на Большую землю и отправили в эвакуацию в Казахстан. Там они долгое время жили в юртах в степи, пасли скот. Потом гнали этот скот пешком на Украину для формирования в тамошних колхозах стад взамен увезенных немцами в Германию. Догнали скот до Мелитополя, и там мама познакомилась с отцом, который служил тогда на военном аэродроме в этом городе.
Отец во время войны служил в десантных войсках. По его рассказам, их сбрасывали в тыл врага на планерах или на парашютах, и там они проводили ночные рейды по штабам, складам и резервным частям. Рассказывать о войне отец не любил, видимо, потому, что насмотрелся много смертей и горя. За боевые действия отец был награжден орденом и многими медалями. Они лежали в той самой деревянной коробочке на верхней полке в шкафу, и я любил доставать их и перебирать. Надевать награды было нельзя, поскольку они были не моими. Награды требовалось заслужить.
Рассказы родителей пробудили интерес к книгам о войне. Помню, прочитал несколько десятков книг, посвященных этой теме, множество стихов военных лет. С замиранием сердца смотрел фильмы о войне. В эти годы появлялись фильмы Григория Чухрая «Баллада о солдате», «Летят журавли» Михаила Калатозова, «Судьба человека» Сергея Бондарчука. Это были пронзительные по силе воздействия фильмы про нас и для нас. Чуть позже появились такие прекрасные художественные фильмы про войну, как «Белорусский вокзал» Андрея Смирнова, «В бой идут одни старики» Леонида Быкова, «Горячий снег» Гавриила Елизарова, «Отец солдата» Резо Чхеидзе. Мы смотрели все эти фильмы по нескольку раз и в кинотеатрах, и по телевизору, знали их содержание наизусть, по праздникам пели прозвучавшие впервые в этих фильмах песни. «Семнадцать мгновений весны» Татьяны Лиозновой о советском разведчике Штирлице были для нас культовым фильмом. Каждый мальчишка мог пересказать его содержание дословно.