Тропою сна

У Эли никогда не было проблем со зрением, но, прижав салфетку к майке, ей показалось, что перед глазами все расплывается. А потом произошло странное: в месте, где ее рука коснулась потеков на майке, словно образовалась пустота и пальцы на две фаланги исчезли из поля зрения, погрузившись не просто в майку, а в мальчика. Девушка испуганно отдернула руку, пока сын, не обращая внимания на маму, болтал без умолку. Эля зажмурилась, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, определяя нормальность своего состояния. Часть разума, отвечавшая за ее безумные фантазии, находилась в запертом состоянии, как и всегда, когда Эмиль был рядом. Но, открыв глаза, Эля вдруг поняла, что больше не доверяет самой себе. Теперь она видела сына таким образом, что сквозь него можно было рассмотреть угол окна и часть итальянской портьеры. Он стал зыбким и прозрачным, как привидение. Она все еще видела контуры его лица и тела, слышала звонкий голосок, но с каждой секундой он становился все менее различимым, его словно стирали ластиком из пространства.

Твердо уверенная в том, что, несмотря на все старания, ее психика все-таки вышла из-под контроля, она бросилась обнимать на глазах исчезавшего сына, но руки прошли его насквозь, не встречая препятствий, а телефон грохнулся на пол и разбросал по комнате свои внутренности. Там, где еще недавно сидел ребенок, поселилась жестокая пустота.

Эля не помнила, как пришел Лем, как поднял ее, дрожавшую, с пола. Все чудовища, так долго маявшиеся в ее сознании, вырвались на свободу, искажая окружающий мир. Уродливые щупальца обвивали ее белые волосы и покрывали скользкой слизью паркет и ковер, лиловая плесень, свисавшая с потолка большими бесформенными шмоткáми, выплевывала в воздух жуткие зубастые создания, да и сам воздух загустел так, что им не то что дышать – им хорошо было бы вколачивать гвозди.

Реальность вернулась вместе с выплывшими неизвестно откуда желтовато-карими глазами Яна, они так строго и укоризненно глядели, что личный зверинец, созданный Элей, недовольно скукожился и уполз восвояси, за запертые ограничители решеток, а сверху для надежности девушка еще и обрушила на него обломившийся кусок скалы.

Прохладная рука Лема сжала Элино запястье, а Ян, сидевший рядом на диване, облегченно выдохнул, но его лицо оставалось таким напряженным, будто последние минуты он и вовсе не дышал.

– Ты как? – спросили оба одновременно.

– Я?.. – с трудом приходила в себя девушка и вдруг заорала, подскакивая с дивана: – Где Эмиль?

Голос резко охрип с непривычки, а парни от неожиданности дернулись. Эля кричала в первый раз на их памяти.

– Это ты нам ответь, где он? – сказал Ян, косясь по сторонам. Сине-желтые стены гостиной сейчас, как никогда, напоминали ему творения неврастеничного художника, и в памяти даже всплыл давно забытый урок МХК в школе, про творчество Ван Гога, и если память не изменяла, чем больше он сходил с ума, тем ярче становилось сочетание синего и желтого в его картинах.

Эля, соскочив с дивана и едва не падая, помчалась в детскую. Там валялся пузом кверху покинутый бегемот, с полок смотрели корешки старых сказок, в углу грудились стопкой коробки нераспакованных подарков, – судя по всему, принесенные Яношем и Лемом, – и только хозяина комнаты нигде не было, а вольный ветер, дувший из окна, не оставил Эле на память даже его запаха.

– Я знала, что так будет. Знала, – зашептали окаменевшие губы девушки.

– Опять, – выдохнул Лем и машинально посмотрел в окно на ржаво-синий зонтик песочницы, а потом обернулся к Яну: – Куда ты звонишь?

– В полицию, естественно.

– Не надо, – прошептала Эля и опустилась на пол прямо там, где стояла. – Они его не найдут.

– На твоем месте я бы не был таким пессимистом.

– Он исчез…

– В прошлый раз он тоже исчез, – возразил Лем.

– Я все видела, он растворился в воздухе у меня на глазах.

Молодые люди переглянулись. Они были не первый день и даже не первый десяток лет знакомы с Элей и привыкли к ее странностям. Но, помимо этого, они точно знали одно непреложное правило: все, что было связано с ее сыном, с самым ценным для нее существом на свете, никогда, ни разу за три года не обрастало непокорными фантазиями ее разума. Когда мальчик впервые, по словам девушки, исчез, парни решили, что теперь все изменилось и Эмиль больше не является запретной зоной для фантазий, но после вчерашнего происшествия даже Ян понял, что подруга ничего не выдумала.

Когда девушка все рассказала в подробностях, Лем мрачно посмотрел на рассыпанные по полу запчасти от сотового.

– В это время он со мной говорил?

– Да.

– А я подумал, что ты опять забыла зарядить телефон.

– В полицию я все равно звоню, – упрямо произнес Ян и вышел в прихожую. Он верил Эле, но одновременно был уверен в том, что все в жизни можно объяснить. Он, как и любой крайне реалистичный человек, встречая на своем пути что-либо неведомое, тут же отгораживался от этого стеной стандартных объяснений и действий. Его разум просто не умел выходить за строго определенные границы.

Лем с Элей остались вдвоем. Молодой человек подошел и, опустившись на пол, обнял девушку. Ее взгляд был пустым, она не рвалась искать ребенка, как в прошлые разы, она думала только о том, чтобы ее мальчик вернулся, твердя про себя это, как мантру. И одновременно была совершенно уверенна, что этого не будет, он исчез навсегда.

От Лема пахло привычно – теплом и пониманием, но сейчас его футболка источала и еле заметный незнакомый Эле запах. В другой ситуации девушка бы заинтересовалась и расспросила друга на предмет появления в его жизни существа противоположного пола, но сейчас просто неспособна была думать о чем-либо, кроме сына.

Эля всегда была для Лема как сестра, и он лучше всех понимал ее. Она подняла голову и посмотрела другу в глаза, их серые глубины утешали без слов: «Он найдется». Эля попробовала на вкус эту фразу, и как ни странно, она не вызвала у нее отторжения в отличие от «он вернется».

– Отведи меня к кому-нибудь из них, – тихо попросила она.

– Хорошо, давай только дождемся, пока наш деятельный тип примет все нужные для его успокоения меры.

– Они скоро будут, – входя, удовлетворенно произнес Янош. – Сказали ничего не трогать и никуда не уходить.

Потом он укоризненно посмотрел на Элю, и от его пристального взгляда девушке, как ни странно, стало легче.

Он никогда не смотрел на нее как на объект восхищения и любования; ее чуть полненькая фигура, вздернутый слегка курносый нос и далекие от совершенства черты лица не пробудили в нем даже детской любви в школе, не говоря уже о глубоком взрослом чувстве. Он был перфекционистом до мозга костей во многих областях, в том числе и в личной жизни, и обращал внимание только на тех представительниц женского пола, во внешности которых все стремилось к идеалу. Но тем не менее Эля была в его жизни константой в отличие от редко появлявшихся красоток, которых рядом с собой он долго не держал. Сейчас, глядя на нее, он переживал, что этот ненормальный несмышленыш совсем потеряет связь с реальностью. Во избежание последствий ребенка нужно было побыстрее найти. Детей он обычно терпел с трудом, но вот Эмиля мог переносить относительно спокойно, и для его поисков собирался сделать все возможное.

– Только не надо им рассказывать подробности того, как он… исчез, – Ян недовольно поджал губы.

Эля в руках Лема утвердительно кивнула. На свою разумность она не могла полагаться, и поэтому там, где это было необходимо, полагалась на чужую: сначала на Ирину, потом – на Яна.

Вечер был долгим и утомительным. Эля непередаваемо устала отвечать на бесконечные вопросы сначала сотрудника полиции, а затем частного детектива, о необходимости услуг которого Янош даже спорить с друзьями не захотел. Девушка все время поворачивалась к окну и смотрела на площадку, где вчера нашелся Эмиль. А то, извинившись, выбегала из комнаты и заглядывала в совершенно пустой тамбур между квартирами. Она чувствовала, что малыш не вернется, но, словно в забытьи, все время ходила его встречать. Лишь глубокой ночью они с Лемом, проводив Яна до машины, наконец заговорили о главном.