Тропою сна

Девушка сориентировалась быстро, в мире снов она давно уже чувствовала себя как рыба в воде, в отличие от человеческого, в котором скорее походила на рыбу, выброшенную на берег.

Элины воспоминания и впечатления о самостоятельной жизни без сестры и о путешествии за сыном закружились вокруг Иры, как легкие облачка, подхваченные бризом.

Просмотрев все, умный не по годам подросток обронил на прощание:

– Поверю, если начнешь есть нормально. А то пинай тебя вечно в спину и корми с ложечки.

Эля засмеялась в ответ. Ира в детстве вечно ее перекармливала, считая, что сытость для ребенка – самое главное, а на тропе снов надобность в еде практически не возникала, только если сон не был на это ориентирован.

Тем временем на месте подростка оказалась новорожденная девочка с характерной мимикой и живыми карими глазами, смотревшими на мир с восторгом. Вот только лежала она не в детской кроватке, как сверстники, а в устланной одеялами огромной коробке из-под какого-то прибора.

«Родителей в то время явно деньгами не баловали», – подумала Эля и взяла на руки резко зарыдавшую в голос малышку.

Догадаться, что ее тревожит, не составило труда, росли-то они у одних увлеченных всем, кроме детей, родителей. А уж успокоить и подавно проще простого, девушка ведь уже вынянчила Эмиля. Вот только здесь обычные приемы не подошли бы. Плакал не просто маленький ребенок – плакала душа. Элиного материнского тепла нашлось с избытком, его хватило бы на нескольких детей, и девушка щедро окунула в него крохотную сестру. Улыбка на розовых губках и трогательная дрема стали ответом на заботу. Но вот отпускать душу самого близкого человека оказалось очень сложно, так хотелось ее оставить, но нельзя, нельзя, – Эля понимала.

А ребенок уже растворялся прямо в ее руках, отпущенные страхи больше не держали душу многотонным балластом.

И Эля снова плакала, пока перебиралась в соседний сон, где Эмиль прыгал через удлинившуюся Слипри, как через синюю скакалку. Слезы текли по щекам беззвучно, чтобы не напугать сына.

– Мам, мамочка, – тут же потеряв к игре интерес, он бросился к девушке.

– Да, родной, я здесь, все хорошо.

Она целовала его крохотные веки, щечки, ладошки, опустившись на колени, не помня себя от счастья. А внутри что-то жгло, терзало, не давало забыть, да она и не пыталась.

– Ты уверена? Там этот твой тонет. – Бесполый голос из-за спины.

Пожалуй, она даже соскучилась.

– Почему ты вернулось? – уже направляясь в указанную сторону, спросила Эля. А Эмиль вполне комфортно путешествовал на ее руках и комментировал все, что происходило вокруг.

– Считай, что соскучилось.

– Вот так комплимент.

– Даже и не думай, скорее всего мне еще что-то от тебя нужно.

– Как интересно, что же?

– Позже придумаю.

– Фу, какая горькая гадость, – отфыркивалась опередившая всех змейка, выныривая из странно мутной реки, в которой тонул едва видный сквозь мириады брызг Олег.

Река бурлила, впечатляя множеством водоворотов и порогов. Хирург с большим трудом преодолевал течение. И в противоположность этому смертельному заплыву, сверху с невидимых глазу деревьев медленно падали в осеннем вальсе пожелтевшие листья.

Зрелище было страшное, Олег явно не справлялся с течением, его искаженное лицо, полное боли, ужасало. Ему хотело выплеснуть все в крик, но река не позволяла, заливая в рот свою отравленную жидкость.

– Что это?

Эля коснулась поверхности и слизнула капли с ладони.

– Морфий.

Слипри отряхивала мокрое тело, но тщетно, капельки на гладкой коже застывали сероватыми кристаллами.

Эля обрушила на едва шевелившуюся змейку водопад чистой воды.

– Нечто, попридержи ее в этой луже.

– И долго будет откисать?

– Долго.

– Откуда такие познания?

– Наглоталась перед смертью.

– Мам, кто это? – Эмиль не был удивлен, он, рожденный в этом мире, привык и к более странным вещам.

– Мой друг, солнышко.

– Умирает, – влезло Нечто.

– Нет, не умирает, мучается от боли, – сказала Эля, чувствуя почти физически отголоски эмоций любимого человека.

– Не он, они? – указал ребенок пальчиком на всплывавшие из воды бледные фигуры.

Завидев их, Олег практически перестал сопротивляться, и бурное течение затрепыхало его тело как безвольную щепку.

Слипри таращилась из лужи пьяными глазами и даже пыталась вяло вырываться, но с Нечто сладить не могла.

– Лежи смирно, – рявкнуло оно, – змея под кайфом, какая пошлость.

Элины мысли лихорадочно заметались в поисках решения, а руки инстинктивно поудобнее перехватили ребенка. Эмиль же тренировался в математике, пересчитывая фантомы людей, дрейфовавших по реке.

Нечто, как всегда, переполняло нетерпение.

– Ну и чего застыла, спасай своего ненаглядного. Ты же все можешь, кинь его в какой-нибудь водоем, как Слипри, немного побарахтается и проснется.

– Все не так просто, – вздохнула девушка.

Она окунула ноги в бурный поток и прикрыла глаза, чтобы в полной мере прочувствовать через сон, что происходит с любимым. И все оказалась страшнее, чем можно было ожидать. Вводимые в больших количествах опиаты обездвижили мужчину, лишили воли, но тем не менее со своей задачей не справились, боль никуда не ушла, она сжирала его, истязала. Только вот о ней не рассказать, не закричать. Врачи не могли его спасти, они только продлевали мучения, с молчаливого согласия родных, не желавших с ним прощаться. Ему хотелось кричать «Отпустите!», но никто, кроме Эли, не мог его услышать.

Когда она подняла веки, от хрупкой девушки в ней осталась только оболочка, выжженная изнутри испытаниями. В черных глазах отражался нелегкий опыт принятого решения.

– Они – его личное кладбище, – тихо шепнула она, чтобы сын не услышал. – Такое есть у каждого хирурга.

– Ну, значит, дело дрянь.

– Зайчонок, – целуя в висок ребенка, вымолвила она, – побудь на берегу с Нечто и Слипри, а я скоро вернусь.

– Ты хочешь его спасти? – маленький пальчик указал в сторону Олега.

– В какой-то мере да, родной, я хочу избавить его от боли.

– Я помогу, – решительно сказал Эмиль и слез с маминых рук.

– Но ты не можешь… – растерялась Эля, – ты еще совсем маленький.

– Я все могу, – уверенно ответил златовласый мальчик и потянул девушку за руку прямо к реке, жидкость которой превратилась в воду ровно в том месте, где мама с сыном стали в нее погружаться.

Нечто ругнулось на каком-то неизвестном диалекте, оно все старалось перестать удивляться, но в присутствии Эли это никак не получалось, а теперь и ее сынок добавлял впечатлений.

Вместе они нырнули и поплыли под водой, держась за руки, и золотые кудряшки Эмиля распрямились, а Элины фиолетовые волосы наслаждались водными процедурами, барахтались как шальные. Девушка и подумать не могла, что ребенок умеет так уверенно плавать, и вдруг вспомнила, что и сама раньше не умела.

Погружались все глубже и глубже, может вниз, а может вверх, туда, где душу Олега железной хваткой держало его истерзанное и обезумевшее от боли тело.

– Не знаю что искать, – сказала Эля, рассуждая вслух, но сын понял ее, это ведь был только сон.

– Ма, давай просто послушаем музыку.

Эмиль закружился под водой, плавно двигая руками. И Эля улыбалась, глядя на своего мальчика, но ничего не слышала, только чувствовала концентрирующийся запах тополиной листвы, купающейся в весеннем дожде. Ориентир сына маме не подошел, он слышал музыку души, она чувствовала только ее аромат. Зато девушка удостоверилась, что они плывут в верном направлении.