Страница 15 из 23
Малость и субсидиарность
В обществе малых государств не исчезают ни война, ни преступность; они просто сокращаются до приемлемых величин. Вместо того чтобы безнадежно пытаться раздуть ограниченные способности человека до величины, которая может совладать с чудовищным, надо сократить чудовищное до величины, с какой сумеют совладать даже ограниченные способности человека. В миниатюре проблемы теряют свой ужас и значение; это максимум, к какому может стремиться общество.
Чем больше и анонимнее общество, тем скорее вокруг центра образуется непомерно раздутый штат политиков, чиновников и лоббистов и тем скорее возникает стимул лично эксплуатировать незнакомых людей и принимать оторванные от жизни решения. Подлинная субсидиарность означает, что большинство решений принимается на уровне общин[105]. Люди знакомы друг с другом и могут непосредственно наблюдать результаты своих действий. Происходит социальный контроль[106].
Вероятно, поэтому один из важнейших факторов успеха Швейцарии – самоопределение общин с их широкими полномочиями[107]. Вкупе с соревнующимися между собой кантонами они оттесняют на задний план широкомасштабные централистские замыслы политики. Такое самоопределение на локальном и региональном уровне есть предположительно один из самых недооцененных рецептов успеха Конфедерации. Швейцарец Адольф Гассер обнаружил это еще незадолго до Второй мировой войны. Он заметил, что централизм снова и снова приводит к катастрофе, и предложил для создания на континенте нового порядка предоставить всем общинам Европы полное право регулировать собственные дела. Он пишет:
Только в обозримом, связанном с жизнью сообществе нормальный гражданин способен приобрести то, что обыкновенно называют политическим глазомером, смыслом человеческих пропорций. Только здесь он в будничных разговорах научится более-менее понимать оправданные претензии своих инакомыслящих и инакозаинтересованных соседей и считаться с ними; только здесь на почве свободы разовьется тот минимум общности, что способен эффективно ограничить склонность к авторитаризму и к анархии. В этом смысле малые автономные пространства суть незаменимые гражданские школы, без которых именно свободно-демократическое государство неизбежно погибнет на корню[108].
Такие идеи, конечно, не находили и не находят в «большой политике» ни малейшего отклика. И неудивительно, ведь это вполне в духе структуры стимулов. Представьте себе, что вы политик и должны сделать выбор между:
Системой А: крупным, мощным образованием, которое имеет гигантский бюджет и руководители которого известны и уважаемы во всем мире; даже подчиненные позиции располагают значительной властью, влиянием и признанием; у вас как политика есть шанс однажды войти в эту систему.
Системой В: лоскутным одеялом из мелких и средних единиц, хотя кое-кто из правителей известен и надрегионально; они объединены в своего рода союз государств, управляемый циклически меняющимся президентом, чьи компетенции весьма ограниченны; в совокупности существует лишь немного высокооплачиваемых и влиятельных должностей.
По своекорыстным мотивам выбор политики и поддерживающих ее творцов общественного мнения всегда падет на систему А, причем за благозвучными обоснованиями далеко ходить не надо: ведь «перед нами большие задачи», «нужно строить будущее», лишь крупные единицы «справятся с вызовами нашей эпохи», только так мы «экономически выстоим против XYZ» и т. д. Поэтому и в Швейцарии, надо полагать, большинство более-менее важных правительственных чиновников – в противоположность большинству населения – поддерживает вступление в ЕС[109]: там маячит целая вселенная новых, хорошо оплачиваемых и интересных постов, далеких от контроля граждан. В реальном же мире именно такие малые страны, как Сингапур, Исландия или Лихтенштейн, сумели обеспечить себе не только мирную жизнь, но и куда более высокий доход на душу населения, нежели крупные государства. Причем при стабильных государственных финансах и незначительной преступности. Стоит задуматься и еще об одном аспекте. Во всем мире существует лишь горстка предприятий, имеющих более миллиона сотрудников, и лишь одно, где их более двух миллионов[110]. Поскольку это результаты незапланированного и, так сказать, естественного развития, кое-что говорит за то, что начиная с определенного объема плюсы большой величины автоматически оборачиваются недостатками. Данное наблюдение противоречит также тезису, что на свободном рынке по причине имманентных ему тенденций монополизации в итоге останется одно-единственное предприятие. Слишком крупные образования в определенный момент становятся неуправляемыми и прибыли исчезают в организационном механизме, даже у монополистов.
Государства, при всем их отличии от ориентированных на прибыль предприятий, суть тоже крупные организации с неким деловым механизмом, так что в принципе это наблюдение, пожалуй, справедливо и для них. Происшедший в свое время распад Римской империи и принцип субсидиарности, согласно которому подчиненные единицы должны сами решать все вопросы, с какими могут справиться самостоятельно, можно опять-таки вывести из этого опыта, как и равномерное расщепление меннонитских поселений, когда их население превышает 150 человек.
Однако важнейшие преимущества крупных государств автономные общины вполне могут сохранить. Для общей обороны, для создания общей правовой и таможенной территории они могут объединяться в союзы. И не каждая единица должна быть полностью независимым государством. Суверенные малые государства в определенных сферах могут примкнуть к более крупным сообществам, как, например, Монако образует таможенный союз с Францией, а Лихтенштейн является членом европейского экономического пространства. Малость государства не означает автоматически закрытости или провинциального мышления, но в любом случае – самоуправление и субсидиарность. А это открывает возможности, которые в других местах отсутствуют.
Примерно в 1400 году Китай располагал самыми лучшими в мире, самыми большими и самыми мореходными кораблями. Огромные флотилии ходили под парусами в Индонезию, Индию, Аравию и вплоть до восточного побережья Африки. Еще немного – и китайцы обогнули бы мыс Доброй Надежды, поднялись бы вдоль западного побережья Африки и в конце концов открыли бы морской путь в Европу. Но тут случилось нечто роковое: китайский император, пришедший к власти в 1432 году, считал мореплавание разбазариванием денег. Под страхом наказания он запретил постройку мореходных судов и приказал снести соответствующие верфи. Даже записи прежних морских экспедиций были уничтожены. Из-за решения одиночки китайская традиция мореходства пропала на столетия[111].
Напротив, Европа в те времена была разделена примерно на две тысячи государственных территорий. И начиная с 1484 года генуэзец Колумб обивал пороги европейских суверенов, просил дать ему флот, с которым он мог бы первым пересечь Атлантический океан. Просил в Италии, Франции, Португалии и Испании, и только при второй попытке в 1492 году испанский королевский дом согласился выделить ему три маленьких корабля. В Европе была попросту невозможна ситуация, когда бы один-единственный болван, царствуя над всем континентом, мог ликвидировать целую технологию.
105
Принцип субсидиарности означает, что решение задач и проблем по возможности берет на себя гоавным образом одиночка, минимальная группа или низший уровень той или иной организационной формы. Только когда это связано со значительными препятствиями и проблемами или когда очевидна выгодность сотрудничества и оно находит всеобщее одобрение, субсидиарно (то есть в поддержку) должны постепенно подключаться более крупные группы, общественные коллективы или более высокие уровни организации.
106
Liechtenstein 2010, 11–23.
107
По Роберту Нефу, это одна из предпосылок функционирования прямой демократии в Швейцарии, Nef 2015, 321ff.
108
Gasser 1983, 463.
109
Судя по рассказам швейцарских коллег.
110
Сеть супермаркетов «Уолмарт» с ее 2,3 млн сотрудников является в настоящее время крупнейшим предприятием в мире.
111
Ferguson 2011, 72.