Операция «Артефакт»

– Нет, нет. Со мной всё в порядке, не беспокойтесь, так, общая слабость, – проговорил я, уставившись немигающим взглядом в её глаза.

И когда она перестала моргать, я ей сказал:

– Если хочешь, чтобы дочь твоя осталась жива, под любым предлогом не посылай её в эвакуацию. Особенно оберегай её 15 июня в час дня, – потом провёл ладонью перед её глазами и проговорил уже спокойным голосом: – Да ты, голубушка, сама чувствуешь себя неважно. Вон на ходу засыпаешь, видно умаялась на дежурстве. Ступай к себе, отдохни и поспи немного. Всё будет хорошо.

С этими словами я развернулся и пошёл неспешной старческой походкой.

Не имея никакого артистического таланта, я тем не менее старался идти степенным небыстрым старческим шагом, шагом пожилого уставшего и больного человека. Мимо меня проходили редкие прохожие, но я не чувствовал от них никаких энергетических посылов. Не было никакого намёка на тот шок, который я испытал, держа за руку девочку. Я уже не думал и не сокрушался о моей изменённой внешности, я думал сейчас только о том, чтобы ещё раз попробовать прикоснуться к кому-нибудь и узнать, сработает ли моё ясновидение на этот раз или нет.

Впереди себя я увидел старого пожилого человека, которому было трудно перейти через вывороченные взрывом трамвайные пути, и я решил помочь ему. Он посмотрел на меня сверху вниз и хорошо поставленным голосом произнёс замечательную фразу:

– Ты, дед, можешь помочь мне только в одном случае, если будешь идти впереди меня и посыпать дорогу песком, который сыпется из тебя, как из пожарного ящика.

Оценив этот юмор, я ответил ему в том же духе:

– По правде говоря, я уже успел состариться, глядя на то, как вы прыгаете через эти барьеры.

Он внимательно посмотрел на меня и разразился лёгким смехом, которым, наверное, не смеялся с самого начала войны.

– Ну что ж, мой верный Санчо Панса, помоги своему Дон Кихоту протоптать дорогу к Дульсинее! – театрально произнёс мужчина.

Я подошёл к нему и подал свою руку для рукопожатия, одновременно представляясь своим настоящим именем, – Архип. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем он освободил свою правую руку от нескольких вязаных перчаток, наполовину дырявых от старости и моли.

– Райков Павел Степанович, – представился он, и наши руки соединились в крепком рукопожатии.

И в тот же миг, как и в случае с девочкой, в меня начала поступать информация о жизни Райкова.

Я увидел его, ещё совсем маленького, на коленях матери. Вот он уже выступает на подмостках губернского театра. Годы революции, стрельба на улицах города и в театре. Смерть родителей и жены от тифа. Недели запоя и полная безысходность в жизни. Потом в его жизни появилась женщина, которая становится его женой. Снова театр, цветы, поклонники и поклонницы. День объявления войны и обезумевшие от страха глаза жены, её решение не уезжать и остаться рядом с ним. Голод и холод блокадных ночей. Стояние в очередях за хлебом. Смерть супруги. И наконец смерть самого Райкова тёплым сентябрьским днём в своём любимом кресле-качалке 5 сентября текущего года в полном одиночестве под грохот бомбёжки и артиллерийской канонады.

Но мало того, что я видел и знал об этом человеке всё, что с ним было, и то, что ещё произойдёт, в момент ясновидения я ощутил всю гамму чувств, пережитых человеком в самые важные моменты его жизни. И от этого водопада эмоций мне стало нехорошо. Я был к этому ещё не готов. «Странно, – подумал я, – теперь я могу знать всё о жизни любого человека, к которому прикасаюсь, а о том, что будет со мной через час или два, не могу».

Распрощавшись с артистом, я решил пойти к старшему лейтенанту Гаврилову. Во-первых, по его реакции можно будет проверить узнаваемость моей новой внешности, а во-вторых, узнать, чем закончилась разборка с Булькиным и близнецами.

Добравшись до нужного мне отделения милиции, я устроился в подворотне дома напротив и стал ждать появления Гаврилова. Солнце припекало, и я, подставив под его лучи спину, нежился в этом первом весеннем тепле. Никто не обращал на меня никакого внимания. Ну, сидит себе старик и сидит, никого не трогает. Мимо меня два раза проходил военный и милицейский патруль, но ни у кого из них не возникло желание проверить у старика документы. Оказывается, с внешностью старика очень легко затеряться среди людей или наоборот быть у всех на виду, но в тоже время быть для всех незаметным. «И это совсем неплохо», – сделал я своё умозаключение.

Людей на улице было совсем мало, и я немного расслабился. Изредка проезжали полуторки, гружённые снарядами для передовой, да вот нищенка прошла дважды из конца в конец улицы. И когда она в третий раз прошла мимо меня, мне показалось, что эти хождения не просто так, а ей что-то нужно здесь. Может, в этой подворотне что-то спрятано, и она сейчас при виде меня боится это забрать? И я решил, что если она ещё раз пройдёт мимо, то я её окликну.

Не прошло и тридцати минут, как она появилась снова.

– Эй, тётенька, может, вам помочь чем-то? – прокричал я.

– Кто это тётенька? Ты на себя посмотри, старый хрыч. Сам старше меня лет на двадцать, а всё туда же.

Я сразу узнал голос небезызвестной мне Софьи Павловны: баронессы, гадалки и по совместительству немецкой шпионки. А старухе как будто только того и надо было, чтобы я заговорил. Она презрительно плюнула в мою сторону и довольно бойко побежала по направлению к развалинам, видневшимся в конце улицы.

«Ладно, старая карга, мы с тобой ещё поквитаемся», – подумал я, обратно устраиваясь на своё пригретое место, чтобы не пропустить Гаврилова.

А Гаврилов появился только часа через четыре. Он задвинул на затылок фуражку, зажмурился и подставил под солнечные лучи своё небритое огрубевшее лицо. Потом достал из кармана шинели кисет, скрутил самокрутку и с удовольствием сделал первую затяжку.

Выбрав удачный момент, когда рядом никого не было, я вышел из подворотни и пошёл по противоположенной стороне улицы мимо отделения своей обычной походкой. Через несколько секунд я услышал за своей спиной голос Гаврилова:

– Эй, парень, как тебя там, Архип, постой! – но я продолжал идти, как ни в чём не бывало.

– Стой, стой! Кому говорю, остановись! – и я услышал шаги бегущего за мной милиционера.

А я всё иду и иду, как будто меня это не касается. И вот слышу, шаги всё ближе и ближе, и вот его рука ложится мне на плечо, я немного приседаю и оборачиваюсь… Надо было видеть в этот момент лицо Гаврилова! Он чуть в обморок не упал от удивления. В растерянности отступил от меня на несколько шагов и прошептал:

– Извини отец, ошибся! Просто невероятно, как вы похожи сзади на одного паренька. Но тому всего лишь лет двадцать будет, а вам-то, наверное, уже за семьдесят? А со спины выглядите точно, как он. Такая же телогрейка, шапка и сапоги, рост, да и походка такая же, как у него. Если бы кто другой мне об этом рассказал, а не сам я это увидел, не за что бы не поверил. Может, вы с ним какие-нибудь дальние родственники? Кстати, дед, как твоя фамилия? Документы есть? – и Гаврилов моментально превратился в милиционера.

А в карманах у меня ничего нет, даже клочка бумаги. И дотронуться до него я не могу, поскольку стоит он от меня в трёх шагах. Думаю, будь что будет. И только я поднял на него глаза, вижу, как из-за его спины выходит неизвестно откуда взявшаяся Софья Павловна, которая достаёт наган и прицеливается в меня. Гаврилов по выражению моего лица понимает, что у него за спиной что-то происходит, поворачивается, и в этот момент раздаётся выстрел, и пуля попадает мне в грудь. Какое-то время я ещё слышал вокруг себя крики, беготню, ругань, но мне это уже было безразлично. Спустя секунду я провалился в темноту.

Часть четвёртая

Лубянка

Глава 1. Взаперти

– Боже! Да заткните вы глотку этой собаке. Задолбала она тут уже всех. Лает и лает целыми днями. Был бы сейчас пистолет, самолично пристрелил эту тварь. Пошла вон отсюда. Чего лаешь? Видишь, нет у нас ничего, чтобы дать тебе пожрать. Ступай на кухню, может, там тебе что-нибудь перепадёт. Вот каналья! Каждый день приходит сюда в одно и то же время, хоть часы по ней сверяй. И всё лает и лает. Вот ведь зараза какая. Надо дохтару сказать, чтобы отвадил её отсель. А то от этого лая людям ещё хуже становится. Эй, Матвейчук! Посмотри деда возле себя. Или мне показалось, или он на самом деле глазом моргнул, а то мне отсюда плохо видно?