Страница 10 из 19
Но он продолжил свои исследования о вольных хлебопашцах и вел их несмотря на то, что большую часть его времени отнимали занятия библиотечным делом. В 1928 г. Устюгов оставил заведование библиотекой Института советского строительства и стал научным руководителем русской части сектора комплектования Библиотеки Комакадемии. Тем не менее исследование продвигалось, и в феврале 1930 г. он сообщал своей однокурснице Т. А. Осоргиной-Бакуниной, что его работа над вопросами увольнения в вольные хлебопашцы близится к концу[120].
В мае 1930 г., рассказывая ей о работе над данной темой, он писал: «Материал сейчас передо мной живет. Я чувствую этот трепет живой жизни, которая встает с почти полуистлевших страниц сухих канцелярских дел. Борьба страстей, стон ‹…› бессилие разобраться в той канцелярской паутине, которой был опутан сам процесс увольнения ‹…› и т. д. ‹…› Что из этого получится – не знаю. Увидит ли работа свет, тоже мне неизвестно. Во всяком случае, я работаю сейчас только для себя ‹…› а что будет дальше с моей работой, покажет будущее. Никаких утилитарных целей я ей не ставлю. Если же она будет кому-нибудь полезна, я только порадуюсь. ‹…› Нынешнюю зиму я ведь ничем другим не занимался, кроме хлебопашцев. Если благополучно кончу, то примусь за другую работу, близко связанную с этой, о жалобах крепостных на своих помещиков и о тяжбах между крестьянами и помещиками»[121]. Но осенью 1930 г. Устюгову было поручено редактирование разделов русской истории IX–XIX вв. и вспомогательных исторических дисциплин в «Международном ежегоднике исторической библиографии за 1928 г.», издававшемся в Париже Национальным архивом Франции. Работа над ежегодником была закончена в конце 1930 г., но в начале следующего года Устюгов начал заниматься подготовкой ежегодника за 1929 г.[122]
Хотя занятия библиографией надолго приостановили научные исследования Устюгова, они имели и положительные стороны, проявлявшиеся в систематическом ознакомлении ученого с современной исторической литературой и расширении его интеллектуального кругозора. Именно работая в библиотеке, он начал активно сотрудничать с выдающимся религиозным философом, писателем и театроведом Сергеем Николаевичем Дурылиным. В 1927 г. Дурылин был выслан в Томск, а в 1930 г. переведен в город Киржач, находившийся в Ивановской промышленной области. Поскольку он не мог работать в московских библиотеках, Устюгов находил в них литературу для него. В 1932 г. Дурылин смог опубликовать под псевдонимом Н. Кутанов обширную статью о П. А. Вяземском, озаглавленную «Декабрист без декабря», которая вышла в сборнике «Декабристы и их время», издававшемся Обществом политкаторжан и ссыльнопоселенцев. В феврале 1932 г., когда статья была принята в печать, он писал Устюгову: «У Вас легкая рука. “Вяземский” принят. Вы найдете там – т. е. в журнале или сборнике, где он будет – нового автора, впервые выступающего в печати с исторической работой. Автор этот приносит во вступлении Вам благодарность, но, увы, как ни хотел, не мог напечатать посвящение Вам. Говорят: не принято и не удобно. Автор жаловался мне на это. Я ему сочувствую и советую написать посвящение от руки»[123]. Однако редакция сняла предисловие к статье, и благодарность Дурылина Устюгову так и не была опубликована. Следует отметить, что Дурылина и Устюгова связывали не только деловые отношения, но и довольно близкая дружба. Вероятно, через него Устюгов познакомился с живописцем Михаилом Васильевичем Нестеровым, которого называл последним великим русским художником[124].
Рубеж 1920–1930-х гг. ознаменовался новым идеологическим наступлением советской власти, одной из жертв которого стали представители «старой интеллигенции» и их ученики. Весной 1929 г. М. Н. Покровский выступил в печати с призывом: «Надо переходить в наступление на всех научных фронтах. Период мирного сожительства изжит до конца». А летом того же года секретарь ЦК ВКП(б)
B. М. Молотов объявил следующий – 1930 г. – последним годом для «старых специалистов»[125]. В конце 1929 г. начались аресты среди сотрудников Академии наук, ставшие началом так называемого «Академического дела». В 1930 г. по данному делу были арестованы крупнейшие историки: С. Ф. Платонов, Е. В. Тарле, Ю. В. Готье, А. И. Яковлев, В. И. Пичета, С. В. Бахрушин и другие, обвинённые в создании вымышленного «Союза борьбы за возрождение свободной России». В связи с «Академическим делом» угрозе репрессий подвергался и Устюгов, занимавшийся в кружке Бахрушина. На основе данного кружка следователями был сфабрикован «Московский центр» «Союза»[126]. Арестованный в сентябре 1930 г. член кружка И. С. Макаров, перечисляя лиц, регулярно посещавших его заседания, назвал Л. В. Черепнина, Н. В. Устюгова, Н. И. Привалову и А. Н. Сперанского[127]. В конце 1930 г. Черепнин и Привалова были арестованы, но Устюгов и Сперанский избежали ареста. Очевидно, Устюгов поначалу надеялся, что заключение Черепнина и Макарова будет недолгим. В октябре 1930 г., иносказательно сообщая Осоргиной-Бакуниной о репрессиях по «Академическому делу», он писал: «Относительно серьезной болезни Ал. Ив. [Яковлева] Вы правы. Вл. Ив. [Пичета] не ответил на открытку, очевидно по болезни, так как и он болен. К сожалению, я не могу сообщить Вам подробностей, так как не был ни у того, ни у другого. Из прежних товарищей видел только Сер. Дм. [Минеева] и Марию Павловну. Они здоровы и работают по-прежнему. Лев Вл. [Черепнин] и Ив. Сер. [Макаров] больны, но я никак не соберусь навестить их. Думаю, что пустяки. Сейчас осень и очень много больных. В Москве гуляет злокачественный грипп»[128]. Но эти надежды не оправдались: Макаров был приговорен к трем годам заключения в Вишерском ИТЛ, а Черепнин был выслан на три года на двинские камнеразработки[129].
В это же время поступали доносы и на самого Устюгова. В его личном деле в фонде Комакадемии в Архиве РАН хранится рапорт, направленный начальнику «легкой кавалерии» от рядовой участницы данного движения. В то время «легкой кавалерией» называли отряды комсомольцев, занимавшиеся проверкой работы учреждений и предприятий. Такое название эти отряды получили благодаря методам своей работы – внезапным рейдам, или «налетам». В рапорте указывалось на духовное происхождение Устюгова и подчеркивалось, что связей с отцом он не порывал. Также в нём говорилось, что Устюгов являлся инициатором протестов против выселения из дома, где он проживал, прежнего домовладельца, выступал против подписки на 3-й заем индустриализации и утверждал в частных разговорах, что «История» Покровского является халтурой, а «он де признаёт только Ключевского и т. п.». Выводы рапорта гласили: «т. Устюгов несомненно не наш человек. Нужно выяснить, на какой именно работе, если на научной, то, несомненно, это недопустимая вещь в Комакадемии, когда идет чистка в вузах профессорского состава»[130].
На наш взгляд, данный рапорт следует датировать февралем 1931 г., так как Устюгов переехал на новый адрес весной 1930 г., когда получил комнату в доме в Мертвом переулке[131]. Как раз незадолго до его переезда проводилась подписка на третий заем индустриализации, осуществлявшаяся в 1929–1930 гг. Тем не менее, судя по имеющимся источникам, Устюгов избежал каких-либо последствий этого доноса. В мае 1931 г. он ушел в отпуск, из которого вышел только в январе 1932 г. Через год, в феврале 1933 г., он оставил работу в Комакадемии и перешел на должность заведующего отделом комплектования в Библиотеку Политехнического музея[132]. В тот период, когда он служил в Библиотеке Политехнического музея, произошли важные изменения в его личной жизни – около 1934 г. он женился на Александре Николаевне Устюговой, также являвшейся библиотечным работником.
120
АРАН. Ф. 1535. Оп. 4. Ед. хр. 13. Л. 3 об.
121
АРАН. Ф. 1535. Оп. 4. Ед. хр. 13. Л. 4 об. – 6.
122
АРАН. Ф. 1535. Оп. 4. Ед. хр. 13. Л. 7, 9 об.
123
АРАН. Ф. 1535. Оп. 4. Ед. хр. 85. Л. 1.
124
Каменцева Е. И. Письма историка с фронта // Советская историография отечественной истории. М., 1988. С. 93.
125
Пихоя Р. Г. Востребованная временем история. Отечественная историческая наука в 20–30-е годы ХХ века // Новая и новейшая история. 2004. № 2. С. 38.
126
Панеях В. М. М. Н. Тихомиров в «Академическом деле» 1930 г. // Археографический ежегодник за 1993. М., 1995. С. 37–39.
127
Ананьич Б. В., Панеях В. М. Следствие в Москве по «Академическому делу» 1929–1931 // Русский исторический журнал. 1999. Т. II. № 3.
C. 99.
128
АРАН. Ф. 1535. Оп. 4. Ед. хр. 13. Л. 7 об. – 8.
129
Назаров В. Д. Лев Владимирович Черепнин // Портреты историков: время и судьбы. М.; Иерусалим, 2000. Т. 1. Отечественная история. С. 291.
130
АРАН. Ф. 350. Оп. 3. Д. 318. Л. 107 – 107 об.
131
АРАН. Ф. 1535. Оп. 4. Ед. хр. 13. Л. 4 об.
132
НА ИРИ РАН. Ф. 10. Ед. хр. 45. Л. 104 об. – 105.