Страница 3 из 23
— Ты намного красивее, — сказал Бьякуя жене. И уловил в ее глазах яркую, исполненную надежды, горячую вспышку радости.
Акеми закружилась на месте, смеясь, и князь поймал ее, чтобы не упала. Девушка повисла на нем, потом требовательно вцепилась в рукава юката, горящими счастливыми глазами впилась в лицо мужа.
— Люблю момиджи, — выдохнула она ему в губы, пытливо заглядывая в глаза. Тряхнула несильно, но ощутимо. Проговорила настойчиво, почти агрессивно: — Люблю момиджи.
— Я тоже, — со всей серьезностью ответил Бьякуя. В этот момент он на самом деле любил красные клены, любил их алые кроны, словно окутанные пламенем, от которого вспыхивало и его сердце. Любил свою жену.
Акеми целовалась яростно и жадно — она почти всегда так вела себя на супружеском ложе. Кучики мельком подумал о непристойности их поведения, а потом выкинул все лишнее из головы. Они были женаты уже почти полгода, он научился не шарахаться от веселого энтузиазма и неистощимой фантазии своей юной жены. Пожалуй, пришла пора получать от этого удовольствие.
Словно почуяв настрой Бьякуи, Акеми тихо засмеялась, не разрывая поцелуя, обхватила руками его голову, притерлась ближе. Под жаром ее ладоней вспыхнули синим пламенем и осыпались пеплом последние сомнения. Он подхватил девушку под бедра, она оплела ногами его талию и, кажется, слегка укусила за губу. Застонав от нетерпения, Бьякуя куда-то шагнул — ему казалось, что в сторону расстеленного футона, — но через мгновение осознал, что вжал Акеми спиной в каркас седзи. Вместо того, чтобы оторваться от мужа или недовольно зашипеть, как сделала бы любая другая, девушка выгнулась ему навстречу, запрокинула голову. У нее была нежная длинная шея, золотистая кожа, умопомрачительные ключицы, не тонкие и выпирающие, как у многих хрупких барышень — идеальные. Бьякуя склонился к ним, прошелся языком по яремной впадинке и косточкам, сильно сжал округлую ягодицу под ладонью. Акеми вскрикнула, вздрогнула всем телом, и он обнял ее еще крепче, губами продвигаясь вверх, к мочке уха, и…
И тут бумажные стены традиционного дома не выдержали напора их страсти. Под треск рвущейся бумаги и ломающихся реек князь и княгиня Кучики вывалились на энгаву. Несколько суматошных мгновений молодые люди разбирались в том, где чьи конечности, скидывали с себя рваные клочки и щепки. Выдохнув и перестав метаться, уставились друг на друга круглыми глазами, так и не попытавшись встать. Молчали долго — целую минуту.
— У тебя интересное лицо, — шепотом сказала Акеми, внимательно глядя на мужа. Он представил, насколько идиотское, должно быть, у него сейчас выражение, и криво улыбнулся.
— Видела бы ты себя, — хрипло и невпопад ответил он. Раскрасневшаяся, с припухшими от поцелуев губами, в ореоле медных и медовых локонов, Акеми была прекрасна.
Девушка медленно подняла руку, нежно провела пальчиками по подбородку Бьякуи, коснулась рта, и он поймал их губами, не сводя с жены взгляда.
— Послушай, — придушенно, словно ей не хватало воздуха, прошептала она, ее грудь часто поднималась и опускалась, завораживая, — на меноса нам этот отдельный павильон, а? Ну только время зря тратим на походы туда-обратно.
От вопиющего несоответствия ее интимного шепота и смысла слов, от общего идиотизма ситуации, от глупости собственного прокола Бьякуе стало смешно. А когда в глазах Акеми запрыгали веселые чертики, и губы безудержно стали кривиться, удерживая улыбку, и забавно сморщился нос, он не выдержал — уткнулся в шею жены и захохотал. Она вторила ему звонко и радостно, запрокидывала голову, сжимала в кулачке отворот юката, кажется, слегка подрыгивала ногами. Они валялись на гладких досках веранды, присыпанные развалившимися седзи, смеялись и не могли остановиться. В плывущем над поместьем тумане Бьякуе почудился отголосок недоумения домочадцев, но ему было плевать. Он смеялся, судорожно вдыхал быстро заканчивающийся воздух, кидал короткий взгляд на жену, видел ее разинутый рот и зажмуренные глаза, слушал всхлипы — и снова проваливался в приступ хохота.
Только когда у обоих закончились силы и заболели мышцы пресса, они постепенно успокоились. Бьякуя раскинулся на энгаве, притянул Акеми к себе на грудь и тихонько пофыркивал. Девушка едва слышно постанывала, плечи ее изредка вздрагивали.
— Снести к меносам, — проговорил молодой князь, донельзя довольным взглядом изучая дыру в седзи. — Разошлись мы с тобой, однако…
Акеми фыркнула, переползла на Бьякую и, кажется, собралась прямо там вздремнуть. Он хмыкнул, ловко и почти без усилий поднялся на ноги, не выпуская жену из объятий, и понес ее в дом. В самом деле, зачем это дурацкое строение посреди сада? Все эти хождения туда-сюда, вокруг да около, так утомительны!
Акеми раскрывалась постепенно, словно редкий цветок, и лишь зимой Бьякуя понял, что его юная жена точно так же, как и он сам, не знала, чего ожидать от их брака, и все это время присматривалась к нему. Бьякуя впервые задумался об этом, когда застал госпожу княгиню в такой глубокой задумчивости, что она не услышала его шагов, не почувствовала на себе его взгляда. Девушка сидела, бездумно глядя в стену, и медленными, какими-то механическими движениями протирала руки влажной салфеткой. А заметив мужа, смущенно улыбнулась, на вопросы ответила уклончиво, мол, утомительный день на работе. Бьякуя уже и забыть успел, что его жена ведет какую-то практику.
Но червячок грыз. Акеми почему-то не распространялась о своем деле. Врачебная тайна — это понятно, это святое, но ведь можно обойтись и без имен. Во всех остальных аспектах княгиня не была скрытной, но если бы не ежемесячные коммунальные платежи за скромный домик, капитан шестого отряда давно бы забыл, что у его супруги в принципе есть свое дело. Чем же она там занимается?
Их отношения, легкие, необременительные, приправленные изрядной дозой веселой иронии, позволяли некоторое баловство. Пользуясь этим, однажды вечером Бьякуя заглянул к жене на работу после службы. Ну, а что? Может он встретить супругу, проводить до дома? В конце концов, он за ней совсем не ухаживал, не пора ли восполнить пробел?
Рокубантай-тайчо несколько минут стоял перед дверью, задумчиво созерцая надпись «Агентство Кентадзи». И почему он думал, что увидит там что-то вроде «Доктор Кучики, часы приема с 10.00 до 16.30»? Поднявший голову червячок внутри прищурился, разинул зубастую пасть и вознамерился вцепиться в чувство собственничества, обманутое доверие, поруганную честь… Бьякуя мотнул головой, отгоняя нелепые мысли. Акеми не лгала, потому что он не спрашивал, а если и интересовался, то не тем и не так. Никто ему не виноват, что он упускал из виду целый срез жизни собственной жены.
Пока капитан Кучики рефлексировал под дверью, та распахнулась, на крылечко выкатился лейтенант Омаэда с выпученными глазами, поскользнулся, проехался жирным задом по ступенькам, стремительно перевернулся на четвереньки и взял низкий старт в сторону второго отряда. Бьякуя проводил его отрешенным, задумчивым взглядом. Все интереснее и интереснее…
Планировка дома не была традиционной. Небольшая прихожая, узкий коридор с выходящими в него дверьми, одна из них — в самом конце — приоткрыта. Бьякуя подошел, и пока поднимал руку, чтобы обозначить свое присутствие вежливым стуком, изнутри послышался голос:
— … придурок, — буднично сказала женщина, и Кучики узнал коллегу по цеху, чей заместитель только что скатился с крыльца. — Если бы не эти гребаные традиции, я б его давно выпнула.
— Да ладно тебе, — отозвалась Акеми. — Дурак, конечно, и выпендрежник, но если бы он тебя действительно бесил так, как ты утверждаешь, он бы у тебя давно работал уборщиком камер. В Улье.
Сой Фон фыркнула. Послышался плеск воды, зашуршало полотенце. Бьякуя вспомнил, что подслушивать некрасиво, и постучал.
Две пары глаз уставились на него, одна — с прищуром, другая — с легким удивлением.
— Бьякуя? — Акеми улыбнулась, вытирая руки.
— Кучики-тайчо, — пропела-процедила Сой Фон.