Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 22 из 27



Екатерина согласилась с этим положением, но опять-таки на определенных условиях: экспорт мяса и скота не должен сказаться на росте внутренних цен. Поэтому «…дабы в Санктпетербурге дороговизны не последовало, ту скотину и мяса позволять отпускать с такую предосторожностию, когда оное здесь в продаже не больше двух копеек фунт будет, а из Сибирской губернии, дабы от излишней продажи и сами тамошние народы в безсилие и крайний недостаток придтить не могли, выпуск онаго скота позволять в такое время, когда мясо не дороже копейки фунт в продаже будет».

Обращает на себя внимание следующая, третья, статья екатерининского указа. Фактически она дублирует аналогичную предыдущего указа Петра III, в котором идет речь о подтверждении прав генерал-фельдмаршала графа Петра Ивановича Шувалова на единоличное ведение так называемого сального промысла вблизи Архангельска и реки Колы, предоставленное всесильному вельможе на 20 лет указом Елизаветы Петровны от 6 июля 1748 г.[127] Данный промысел, первоначально принадлежавший купеческой компании во главе с купцом Гостиной сотни Матвеем Евреиновым, затем попеременно переходивший в руки баронов Шафирова и Шемберга, а потом в казну, нельзя причислить к высокодоходным. Казна явно тяготилась его содержанием, употребляя на него до 6 тыс. руб. в год, как и китобойным промыслом близ берегов Гренландии (на последний долгие годы не находилось желающих из числа частных «охотников», и он постепенно приходил в упадок). Так что желание всеядного П. И. Шувалова заполучить из казны еще один источник дохода при дворе было встречено благосклонно.

Не совсем понятно, почему и Петр III, и Екатерина II не стали лишать П. И. Шувалова и его наследников полученной от Елизаветы Петровны привилегии и отдавать промысел «на волю», предпочтя сохранить прежний порядок, а не действовать в соответствии с новыми установлениями. Логика принятия решений выглядит тем более странной, если обратить внимание на решительность, с которой екатерининский указ от 31 июля 1762 г. в похожей ситуации лишил П. И. Шувалова и его наследников привилегии на монопольную торговлю табаком во всей империи, дарованную в 1759 г. на условии уплаты в казну 70 тыс. руб. ежегодно (указ Петра III о существовании данной привилегии вообще не упоминал); кроме того, тем же указом П. И. Шувалов потерял тюлений промысел в Астраханской губ., возвращенный астраханскому купечеству на основах «вольной торговли».

Однако эта история имела свое продолжение. Как только стал приближаться к концу срок двадцатилетней монополии Шувалова, о ней вспомнили на самом верху. Предварительное рассмотрение данного дела было поручено Коммерц-коллегии совместно с Комиссией о коммерции. Они выработали свое «мнение» и 22 апреля 1768 г. представили его в Сенат. Особая ценность состоявшихся сенатских слушаний заключается в том, что в ходе разбирательств выявились неоднозначное отношение представителей разных слоев екатерининской администрации к проблеме привилегий и монополий и четкая позиция самой императрицы.

Совместное «мнение» названных правительственных инстанций оказалось вполне предсказуемым, поскольку отражало уже вполне укоренившуюся официальную точку зрения, и потому, разумеется, нашло поддержку в Сенате. Оно опиралось на указ от 31 июля 1762 г. в качестве последнего фактически нормативного документа. На интерпретации данного законодательного акта применительно к делу о сальных промыслах покойного к тому времени П. И. Шувалова основывалась вся аргументация. Ее суть сводилась к тому, чтобы с 6 июля 1768 г., т. е. сразу же по окончании срока шуваловской двадцатилетней привилегии, отменить любые ограничения для занятий названными промыслами, поскольку «…в одних руках состоящей промысел не инако производим бывает, как с отягощением народа, и что промышленники, особливо в сем сальном промысле, часто и с отвагою жизни своей оной промысел производя, настоящей цены за товар получить не могут, какую б при вольной торговле иметь могли, с платежем с отпуску за море настоящих по тарифу пошлин»[128].

Таким образом, составленный по итогам обсуждения «мнения» Ком мерц-коллегии и Комиссии о коммерции доклад Сената сформулировал три ключевых положения правительственной концепции экономической свободы: 1) монополии отдельных лиц безусловно вредны всему обществу; 2) приемлемая и вполне справедливая цена на товар для всех участников процесса его производства и реализации складывается только на свободном рынке; 3) непременным условием свободной торговли по-прежнему является обязательное и строгое соблюдение установленного пошлинного режима.

Сенатский доклад датирован 22 апреля 1768 г.[129] Спустя некоторое время императрица получила доклад и «мнение» архангелогородского губернатора Егора Андреевича Головцына относительно сального и китобойного промыслов, написанные 12 мая того же года[130]. 5 июня императрица распорядилась «без промедления», до конца июня, рассмотреть документы губернатора все тем же Коммерц-коллегии и Комиссии о коммерции.

Доклад Головцына предусматривал передачу промыслов в казенное содержание и подробно расписывал основные детали их устройства в полном соответствии с порядками, заведенными еще при покойном «содержателе» данных промыслов П. И. Шувалове.

Значительно больший интерес представляет «мнение» губернатора по тому же вопросу, в котором автор обозначил побудительные мотивы своих предложений. Начинается документ вынужденным, надо полагать, подтверждением справедливости положения о вреде монополий как общего правила: «…Хотя оное и справедливо, что все монополии большею частию коммерции вредны, нежели полезны, и чрез оное некоторыя только люди богатеют, а многие тысячи, напротиву, притесняемы и торг ограничен бывает, чего для монополия почитай во всех торгующих государствах не дозволена, которые и в России при вступлении в. и. в. на всероссийской императорский престол всемилостивейше отрешены…»[131]. Однако тут же следовала оговорка о наличии исключений из любых правил. По мнению архангелогородского губернатора, в некоторых случаях и монополия может быть полезнее «вольного торга», чему подтверждением служит деятельность восточных- и западно-индийских компаний Англии, Голландии, Франции, Дании, Швеции и др. стран, достигших посредством монополий «цветущего состояния и совершенства». Этот, по существу, голословный тезис Головцын, очевидно, посчитал бесспорным и не нуждающимся в доказательствах.

Далее он приступил к изложению конкретных деталей организации сального промысла при П. И. Шувалове, преследуя цель доказать с помощью хорошо известных ему фактов преимущества сосредоточения в одних руках полного промыслового цикла, включавшего добычу, переработку сырья и реализацию готовой продукции. При этом губернатор выказал себя знатоком не только технологических деталей, но и характера сложившихся производственно-социальных отношений, в которые было вынужденно втянуто население поморских сел и деревень, «….по елику живущие по берегам Белаго моря, Лампладскому и Мурманскому, около Мезени и Пустоозерска жители по отдаленности к северу и холодному климату никакова земледелия (кроме мезенских и ближних к городу Архангельскому поморских Двинского уезда мест, и то небольшею частию) действительно не имеют»[132]. Впрочем, рискованный промысел не гарантировал постоянный доход. Случались неудачные сезоны, когда «промышленники» оставались без средств к существованию. И тогда им на помощь приходила шуваловская Сальная контора. Головцын нарисовал чуть ли не идеальную картину ее взаимоотношений с окрестными крестьянами. Она снабжала промысловиков необходимыми съестными припасами, инструментами и материалами для будущего промыслового сезона и даже платила за них подушную подать, причем «без всякого интереса», т. е. не устанавливая высоких процентов или вообще обходилась без них. Практиковалась отсрочка долгов «…до тех пор, пока оных промышленников Бог благословит хорошим промыслом». Привозимое последними для сдачи в контору «сало», т. е. жир «морских зверей» (тюленей, моржей и др.), а также трески незамедлительно принималось по заранее установленным твердым расценкам. «Сим образом промышленники чрез таковые средства были побуждаемы прилежностию к умножению промыслов, а промысел час от часу приходил в цветущее состояние, от чего при отпуске за море и немалая пошлина собиралась»[133]. По данным губернатора, сальный промысел успешно развивался с 1748 по 1762 г., принося П. И. Шувалову стабильный среднегодовой доход в размере 3000 руб. вплоть до 1763 г., после чего снизился до 2000 руб., что свидетельствовало об упадке промысла. Его былую стабильность, признавал Головцын, обеспечивал установленный порядок, предоставлявший Сальной конторе Шувалова исключительное право на скупку товара промысловиков-заготовителей. Судя по краткой реплике губернатора, такой порядок претерпел изменения, и скорее всего, в 1762 г., хотя указы от 28 марта и 31 июля того же года никаких сведений на этот счет не содержат. Головцын же высказался следующим образом: «…Как скоро дозволено стало на внутренние росходы всякому покупать прямо от промышленников, то в промысловую Шувалова кантору для отпуску за море весьма мало стали ставить, за тем и отпуск туда уменьшился, чрез что как промысел сей в худое состояние пришел, так и в зборе со оного пошлин умаление зделалось»[134]. Вывод губернатора оказался неутешителен: если «…сей промысел в нынешнем положении останется или совсем вольным зделается», его ожидает полный упадок.

127

ПСЗ. Т. XII. № 9515.

128

РГАДА. Ф. 248. Оп. 43. Д. 3796. Л. 480–480 об.



129

РГАДА. Ф. 248. Оп. 43. Д. 3796. Л. 481 об.

130

РГАДА. Ф. 248. Оп. 43. Д. 3796. Л. 544.

131

РГАДА. Ф. 248. Оп. 43. Д. 3796. Л. 527–527 об.

132

РГАДА. Ф. 248. Оп. 43. Д. 3796. Л. 529 об.

133

РГАДА. Ф. 248. Оп. 43. Д. 3796. Л. 530 об. – 531.

134

РГАДА. Ф. 248. Оп. 43. Д. 3796. Л. 531 об.