Глазурь

— Может и так, может и так, — сказал Макс. — Но другой не всегда означает лучше. Ты поймешь, когда подключишься к Глазури.

— Я не хочу получать чип. — Впервые мне хватило мужества сказать ему это. Я взяли чашку, чтобы он не заметил, как подрагивают мои руки.

Макс посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся своей снисходительной улыбкой.

— Ну же, Петри. Я знаю, что хочешь. Ты так сильно этого хотела, что дала ввести себе тот отвратительный вирус. Можешь не притворяться.

— Но я видела, что это делает с людьми.

— А что с ними делают? — невозмутимо спросил он, будто речь шла о моем домашнем задании.

— Люди меняются, — ответила я.

— Конечно, меняются!

Я была так ошеломлена тем, что он даже не отрицает этого, что пролила горячий кофе на свою простыню.

Он рассмеялся над моим удивлением.

— Глазурь дает нам глубже осознать нашу связь с обществом. Заставляет нас осознать нашу ответственность друг перед другом. Она связывает нас. Я всегда надеялся, что она даст такой позитивный эффект. Но это превысило все мои ожидания.

— Ты хотел этого?

— Я не сказал «хотел», я надеялся.

— Это неправильно.

— Неправильно? Почему? Что плохого в том чтобы люди были добрее друг к другу? Посмотри на наше общество до Глазури: жадность и эгоизм — вот что руководило людьми. Сейчас все меняется. Люди учатся быть частью чего-то большего, чем они сами. Частью…

— Семьи? — выплевываю я, перебивая.

— Да, — Макс был озадачен моей вспышкой. — Семьи. Разве это плохо?

Я поставила чашку на место.

— Сначала, когда вы с Зизи думали над именем для Глазури, вы хотели назвать ее Паноптикум.

Он засмеялся.

— О, выбор названия был одним из самых сложных шагов. У твоей матери было много идей. Благо. Улей. Я был за Тринити, но исследования показали, что это не лучший вариант.

— Я посмотрела, что означает Паноптикум, — я игнорировала его попытки отвлечь меня. — Это тюрьма, где все следят друг за другом.

— Ну, да, но Глазурь — это не тюрьма, — он снова засмеялся, как-будто сама идея была абсурдна. — Но когда люди чувствуют, что за ними наблюдают, он принимают правильные решения. Те, которые они действительно хотят принять. Ты знала, что если поставить изображение глаз рядом с «коробочкой честности» — откуда люди могут брать что хотят, оставляя взамен то, что считают справедливым — люди будут вести себя более благопристойно? Так вот, с Глазурью все глубже, чем с фото. Реальнее. Она приводит всех в состояние понимания, помогает нам быть лучше, насколько это возможно.

— Вместе вы лучше?

— Точно, — он, наконец положил книгу на тумбу.

— А что с теми, кого ты посчитал недостойными, чтобы присоединиться к твоей семье? Что происходит с ними?

Джонатан кашлянул в дверях. У Макса точно есть дела поважнее.

— Мне нравятся наши беседы, Петри, — с этими словами он развернулся и ушел.

После того как мое сердце успокоилось, я взяла книгу и нашла помеченную страницу. Я пыталась читать, но это слишком медленно. Все, что делал Эдмон, было слишком медленно.

Ждать и надеяться.

Я слишком нетерпелива для ожидания, поэтому надежда — все, что мне остается.

Я оставила «Графа Монте Кристо» и вышла из комнаты.

— 27-

Я сделала глубокий вдох, и холодный воздух заполнил мои легкие. Пахло морозом и гниющими листьями, хотя сегодня было на пять градусов теплее, чем обычно в это время года. Не по сезону тепло для конца января. Именно так и сказали в медиа — не по сезону. Как будто природа вступила в заговор против нас.

Через два месяца мой шестнадцатый день рождения. Макс пришел повидать меня сегодня чтобы сказать, что уже отдал распоряжения.

— Мы тебе поставим последнюю модель, — сказал он. — Прекрасный подарок на день рождения.

Я получу чип, поеду домой и буду жить одна, как всегда и хотела.

Сверху чирикнула птица, и я увидела, как она пролетает мимо. Шипы охранного заграждения выглянули из живой изгороди, окружающей комплекс. Интересно, они здесь для того, чтобы держать людей снаружи или удерживать нас внутри.

Сегодня я впервые за всю неделю увидела Макса, но даже сейчас он только заглянул перед очередным интервью. Он был слишком занят обновлением, чтобы болтать со мной. Люди стояли в очереди всю ночь, чтобы быть первыми, кому его загрузят. В сюжеты в новостях показывали, как люди кучкуются на тротуарах в спальных мешках, их лица покраснели от мороза и возбуждения.

Поднялся ветер, и я запахнула халат, чтобы оградиться от холода. Я все также ходила босиком, и холод, идущий от мокрой травы, высасывал из меня остатки тепла. Я повернула обратно. Обед скоро.

Петри.

Я услышала свое имя и оглянулась. Вокруг меня никого не было. Наверное, это был ветер или гул машины для уборки листьев, которая работала неподалеку. Мой мозг уже выискивает знаки в шуме.

— Уже очень холодно, а ты даже не обута, Петри.

Я развернулась и увидела кого-то в белой униформе медперсонала УайтИнк. Его шапочка была надвинута так низко, что скрывала половину лица, но эти глаза невозможно было не узнать — золотисто-коричневые как мёд.

— Этан? — я протянула руку и сразу же отдёрнула её, опасаясь, что, если прикоснусь к нему, он обратится в пыль.

Он шагнул ближе и коснулся пальцами моей ладони, очень невесомо, но это заставило меня почувствовать себя более живой, чем за недели, проведенные здесь.

— Ты здесь, — мне хотелось его обнять и оттолкнуть одновременно. Мои сердце и разум боролись друг с другом. — Зачем?

— В смысле, зачем? — моргнул он. — Чтобы забрать тебя.

— Макс сказал… — я запнулась, когда страх, который поселился во мне, снова вынырнул на поверхность.

— Что он сказал? — мягко спросил Этан.

— Он сказал, что ты всего лишь использовал меня, чтобы подобраться к нему. Что все было ложью.

Ладони Этана сжали мои.

— Посмотри на меня, — я рискнула заглянуть в его глаза, надеясь, желая увидеть в них правду. — Если ты сможешь верить только в одну вещь в мире, Петри, верь мне.

И несмотря на все, я буду. Может он пришел в школу только чтобы найти меня, или помог после митинга, потому что я была ему нужна. Но правда в том, что и он был нужен мне. Все это время я считала себя сильной и независимой, а на самом деле была глупа и упряма. Иногда, думаю вместе вы лучше. Я этого просто не знала.

— Я тебе верю.

Он отпустил мои руки и отступил на шаг.

— Они смотрят, — он кивком головы указал на охранника, стоящего позади нас.

Мы прошли мимо, приглушив голоса. Просто медсестра и пациент прогуливаются в саду. Ничего примечательного.

— Как, черт возьми, ты попал внутрь? — спросила я.

— Карина помогла мне взломать их систему. Зарегистрировала меня под чужим ID и я заступил сегодня на дежурство.

— Но для этого тебе нужен был чип.

Он остановился.

— У меня есть, — он потер заднюю часть шеи, и я увидела как ему это отвратительно — носить в себе штуку, которую клялся не давать себе вживить, дать когтям Макса снова в себя вцепиться.

— Этан, ты не должен был.

— Все нормально, — сказал он, выдавив улыбку. — Я даже могу видеть объявления. Но давай вернемся внутрь, начинает подмораживать.

Я прошла за ним в двери, борясь с желанием взять его за руку. Мне казалось что медсестры и охранники здесь повсюду, и каждый — пара глаз, следящая за мной.

Мы вернулись в мою комнату. Как только дверь с шипением закрылась, я схватила его за футболку и поцеловала, потянув на себя. Он обхватил меня за талию, приподымая над полом.

Когда мои ноги вновь коснулись земли, я замерла, прислонив голову к его груди. Чувство одиночества, которое не покидало меня с момента, как я проснулась тут, медленно испарялось.

— И что теперь? — спросила я, желая, чтобы это не кончалось.

— Мы выйдем отсюда. И заберем тебя куда-нибудь, где Макс не сможет тебя найти.

Я посмотрела на него снизу вверх.