Страница 12 из 14
Спала Олёна чутко, то и дело на шорохи вскидываясь, опасаясь рассвет проспать — три дня магические наверняка как-нибудь нехорошо обернуться смогут, едва только намек почуют, что срок на исходе. Поэтому совсем очнулась она до зари, только занялся рассвет, Олёна поднялась, признательно погладила кустишку, возле которого ночевать пришлось, да и дальше двинулась, припоминая, как она вчера направление верное взяла.
Припоминалось почему-то неладно, зато едва знакомая тяжесть на ногах повисла, так и память освежать больше не требовалось. Сосредоточилась Олёна, подумала про птаху своего летне-глазастого, сида волшебнического, перед глазами опять бирюзовая точечка показалась, помигала приветливо и снова скрылась. Задышалось привольнее и спокойнее — Гранн точно ближе был, чем вчера, Олёна хорошо за день прошла, достаточно!
Из-за того ли али чего другого, но и груз сегодняшний Олёне легче показался, полетела она вперед, заторопилась, чисто на крыльях, будто тоже к птичьему племени отношение иметь стала. Недолго, правда, пробежать удалось, потом, как солнце встало, груз снова неподъемным показался, но Олёна не жаловалась, наоборот, благодарна была, что хоть чуть смогла быстренько перейти.
Солнышко светлое все больше над горизонтом поднималось, освещало болото бескрайнее, вотчину сидовскую, в этих краях Олёне незнакомую, и чем ближе обозначалось время обеда, тем больше ей есть хотелось. Как назло, ничего она с собой захватить не догадалась, по вчерашнему дню волновалась сильно слишком, воды перехватила пару горстей, да и забыла, что пропитание организму всякому нужно. Стала Олёна теперь присматриваться — на болоте из пропитания грибы да ягоды, особенно к осени ближе, тут ей повезло. Правда, маловато уже пропитания оставалось, зима подступала, напоминала о себе ледяным дыханием утра, всякие птахи да животинки спешили доступную еду быстренько найти, поэтому Олёне оставалось идти да на чудо надеяться, и всего-то.
В этом, однако, Олёна всегда себя сильной знала — хоть и молодая, хоть и девка, а выносливая она всегда была, даже дед хвалил!
Там, впереди, куда дойти следовало, поджидал её сид, поджидал теплый чистый дом с источником, печка с хранилищем и все тридцать три удовольствия. Дело за малым оставалось — дойти чисто, добраться, что при наличии компаса магического да умения над водой ходить и вовсе плёвой задачей должно было представляться!
Должно было, да не больно-то представлялось. Олёна храбрилась, конечно, бодрилась, сама себе речи высокопарные про себя и рассказывая, но силы убывали, а прибыть им пока было неоткуда.
Упрямство Олёнино, однакось, тоже за силу волшебную могло бы сойти, кабы кто-то сравнивать взялся, поэтому идти она продолжала совершенно целенаправленно, так, чтобы дойти точно. Немалым тому поводом стало видение, явившееся ей к полудню ближе, когда солнце высоко поднялось и стало блики по округе множить и разгонять. Побежали они, будто зайцы, порскнули в стороны, а в их свете, по глазам бьющем, представился Олёне сид.
Такой же, как всегда, Гранн сидел в своей домине, спокойный очень, с глазами закрытыми, по-прежнему только в одеяло завернутый, бледненький, словно бы и не отогревшийся с тех пор, как с Олёной расстался! Глаза у него закрыты были, но Олёна знала — не спит, ждёт, с места сдвинуться не может, к этому месту своим магическим испытанием прикованный не хуже, чем она — отброшенная. Ждёт и надеется, может быть, Олёне хотелось, чтобы надеялся, а то уж очень он грустно сидел, перекособочился, в одеялко свое завернулся…
Поднял голову сид в видении, с такой болезненной надеждой поднял, развернулся лицом к ней, позвал:
— Олёна?
Да и сгинул опять, бликами-зайцами по болоту разбежался. Так стремительно, что Олёна едва не заплакала, не зная сама толком, отчего. Оттого, что свидание таким коротким вышло, или потому просто, что сид так выглядел, будто с жизнью уже расставаться начал! Уговаривались же, что никто никого не оставит! Или это магия из него силы вытянула, чтобы сам навстречу не побёг?
Так или не так ли, Олёна всё одно расстроилась ужасно, возмечтав горячо быстрее к своему сиду прийти. Никаким магиям, никаким испытаниям она его отдавать не хотела и не отдаст!
Второй день в её представлении дольше вытянулся, чем первый. Силы повытрепались, как оборки платья, груз увеличился, а приближение к сиду не особо-то и чувствовалось. Олёна все шла, шла и шла, потихоньку сама с собой беседуя, чтобы совсем с мысли не сбиться, за усталостью не отупеть и не забыть — зачем, за кем и куда она идет!
День длился долго, будто дольше целого века, но Олёна и его перетерпела, превозмогла, о сиде своём неизбывно кручинясь — Гранну, поди, похуже, чем ей, всего-навсего голодной, да от него отброшенной! У Гранна, поди-ко, другое устройство, да вот только боль и тоску он так же, как человек чувствует, а может еще острее.
Засыпалось в ночи Олёне непросто: на два голоса песни распевали голодный желудок и мятущаяся душа, каждый утешения своего хотел, да не повезло с хозяйкой, невозможно было ни одно, ни другое.
На третий день Олёну разбудил полуденный свет, вогнав в тоску еще глубже и заставив её всё-таки разрыдаться, пусть уже и на ходу. Вчерашняя усталость и голод сыграли с Олёной злую шутку, организм решил возместить убыток сил через то, что оставалось доступно, а потому и проспала Олёна вовсе безбожно.
Думать о Гранне было больно, а ещё больнее — представлять, что она не успела, что из-за своей неуместной передышки она опоздает безвозвратно. Поэтому Олёна никакого внимания на гири свои больше не обращала, бежала и шла попеременно, до последней силы себя выматывая.
Смеркалось в этот день слишком быстро, Олёна панически на бегу оглядывалась, проверяя раз за разом, виднеется ли ещё горизонт и насколько близко теперь к ней бирюзовая капелька, такая живая, вздыхающая иногда, будто огонек догорающий, только цветная, яркая, летняя посреди любой осени и даже зимы.
Подходила Олёна медленно, как ни торопилась, стала оскальзываться, на всякой кочке запинаться, будто силы волшебные тоже таяли, вместе со светом уходили. Есть хотелось все больше, в тепло и сухость, ноги отогреть, обмыть в теплой водичке, не стылой болотной мути. Накатил вдобавок ужас — а ну как утопнет? Спасать её сейчас уж точно никто не явится, да и кто бы явился? Олёна наморщила лоб. Кто бы явился, действительно? Дед? Так преставился давненько, светлая ему память, а на кого ещё она, одиночка, могла полагаться привыкнуть?
На ум ничего не шло, Олёна больше закуталась в истрепанный платок, опасливо ступила на следующую кочку и опять едва не навернулась. Постаралась понять, как здесь оказалась, и поняла, что заплутала! Посередь болота, в краях незнакомых, совершенно одна и самостоятельно!
Накатила паника, пришлось встать, отдышаться, напомнить себе, что она не малявка беззащитная, а девушка решительная, ежели надо, и за косу сама себя из болота вытянет, было ведь так однажды…
Или не было?
В голове сплошные вопросы проносились, воспоминания не вспоминались толком, так только, урывками из обрывков, ничего не проясняя. Олёна на себя же разозлилась и пошла вперед дальше. Идти стало легче, как будто с неё ношу дополнительную кто-то снял, хотя и непонятно было, куда она собственно идёт. Но раз она туда шла, наверное, там при свете солнца что-то хорошее видно было? Вопрос назойливо в голове крутился, а Олёна всё шла и шла, не замечая ничего, ни воды холодной в намотках, ни темени грозной, ни ветра стылого, что-то ещё пострашнее где-то за углом затаилось, неувиденное, непонятное, оттого и опасное по-настоящему, до ужаса.
Дорога лучше не становилась, но идти было очень просто, поэтому Олёна сразу заметила крохотный рыжий огонёк промеж дерев, отражающийся в воде, человеческий, живой и светлый огонёк. Она ускорила шаг и через полчаса вышла на проталину, где слева поднимался пар, как от горячей воды, справа темнело что-то квадратное, а перед ним, не выхватывая это «что-то» из темноты, горел костерок. Да занятно так горел — без дров, без дыма, чисто так и надо, по волшебству словно бы, по слову магическому!