Страница 14 из 14
— А ты мне мужем? — Олёна тоже приосанилась, стараясь рядом тоже покраше смотреться, не как обычно.
Сид замялся, залюбовался будто на что-то за Олёниной головой, она обернулась, а Гранн засмеялся.
— Не веришь? И до сих пор не веришь? Эх ты, девушка-золото, золотая девушка, пришла, спасла, полюбила и любовь в моем сердце разожгла, а сама не верит, а сама оборачивается, будто за спиной что-то прекраснее увидеть можно!
Гранн пододвинулся ближе, в глаза заглянул, прошептал почти в губы:
— Или кого-то, да вот только никого прекраснее для меня во всем свете не сыщешь, вашем, Верхнем, или нашем, теперь общем, Нижним!
Олёна вздохнула прерывисто, едва себя на месте удержала, да так навстречу Гранну и покачнулась, сама поцеловала, глаза зажмурив.
И перед глазами, под веками, вспыхнули звёзды лазурные, так живо и ярко, будто не на земле Олёна сидела, к Гранну подавшись, а в небе парила, далеко вверху, так далеко, что и границ никаких в любую сторону не увидать!
— Олёнушка! — выдохнул птиц прямо в шею, жарко, отчего вовсе невыносимо сделалось на месте сидеть. — Будешь мне женой?
— Гранн! — сама его обняла порывисто, чтобы чуял, как сердце бьётся. — Будешь мне мужем?!
Потом их губы снова повстречались, будто ответ без слов передавая, а потом, когда не по-осеннему жаркое солнце их пригрело, бросили целоваться и сбежали под крышу, в уютный дом, в гнёздышко, где хозяйничать теперь могли оба, каждый в свое удовольствие.
Кувыркнулась Олёна туда с Гранном и ни разу за все время не пожалела. Гибкий, тонкий и сильный сид окружил ее будто всю сразу, улыбками заманивал, поцелуями задабривал, бровями своими летящими умилял, а любовью сердце растопил окончательно. Отдалась Олёна в его руки без опаски, да так и не ощутила ни тяжести, ни грусти, ни боли, будто все, что возможно было, вымыли-выскребли из души ее три испытания. Под руками скользили перья-волосы, по спине собственная косица извивалась, и не было в мире ничего глаз напротив летних жарче.
Лежалось потом Олёне в гнездышке тоже совсем как дома, лучше даже. Темнота, по углам было появившаяся, расползалась от одного взгляда — и неизвестно, почему, взгляду ли послушная хозяйскому или Олёну в Нижнем мире окончательно принявшая.
— А теперь все как будет, м-м? Сидушко? Гранн мой любезный? — спросила лениво как-то, утомлённо, да по-хорошему.
— А теперь, Олёнушка, чудо-девушка, чудо-женщина, будет, как мы захотим в ровности и точности, — погладил по голове, развернулся ближе, будто заговор творить собрался. — На болотце нашем порядки наводить, оно у нас приличное почти, безопасное. За людьми и неблагими приглядывать. Семьёй заниматься, самими нами. Одним словом, Олёнушка…
Придвинулся ещё ближе сид, обнял мягко, поцеловал в щеку каждую, в бровь, да к губам спустился и припечатал словно, одеялом с головой накрывая, глазами лазурными невыносимо влюбленно светя:
— Одним словом, Олёнушка, теперь мы с тобой будем жить!